Грегори Киз - Тени Бога
— «Корай» был создан для того, чтобы держать нас в невежестве, — ответила Адриана, — подобно всем тем структурам, что состоят на службе у malakim.
— Разумеется, но невежество лучше смерти, — сказала Василиса.
Адриана рассмеялась резким, гортанным смехом:
— Стоило бы тебя убить за то, что ты не сказала мне этого много лет назад. Ты ведь все знала, не так ли? Знала, что даже «дружественные» malakim держат нас в топком болоте суеверий.
— Я не могла тебе этого сказать. Они тебя очень сильно боялись, даже я не знаю почему. Ты была их величайшим страхом и вместе с тем величайшей надеждой. Думаю, даже твоему сыну отводилась второстепенная роль в их планах. Malfaiteurs всегда стремились убить тебя. Только те, кто помогал Лилит, спасали тебе жизнь.
— Ну вот, мы опять скатились в мифологию, — недовольно сказала Адриана, вспомнив существо, явившееся ей в облике Николаса, и имя, произнесенное этим существом.
— Мифология — это всего лишь путь, ведущий к скрытым знаниям, которые зашифрованы так, что недоступны malfaiteurs. Неужели за все эти годы ты так и не поняла этого? Они помогают нам как могут.
Адриана махнула рукой:
— Лилит нам помогает или Афина, истинные ли нам друзья дружественные ангелы или нет, — обо всем этом можно спорить, не так ли? Насколько я знаю, на данный момент они все нас покинули.
— Они не покинули нас, они ведут армию.
— Именно об этом я и говорю.
— Вначале они активно действовали в Старом Свете. После падения кометы Старый Свет рухнул — и все изменилось. Если они выиграют здесь, возможно, им удастся умиротворить тех, кто желает уничтожить человечество.
— В любом случае мы либо умрем, либо вернемся к глубокому невежеству.
— Второе лучше! — горячо воскликнула Василиса. — Ты глупа, если думаешь иначе. Спроси любую мать, любого мелкого землевладельца, что они выберут — жизнь, семью, любовь или книги о гравитации сфер. Не путай, твой безумный интерес к науке — совсем иное дело.
— И все же, насколько я понимаю, все твои усилия здесь направлены на то, чтобы остановить завоевание Нового Света.
— Нет, чтобы предотвратить гибель мира. И единственная надежда — что эта армия победит. Если она потерпит поражение, тогда они пустят в ход машины тьмы и все живое погибнет.
— Одну они уже использовали против нас в Новой Москве.
— Боже мой, — прошептала Василиса. — Тогда у нас еще меньше времени, чем я думала.
— Или меньше надежды. Я разговаривала с одним из дружественных нам ангелов, как ты их называешь. Он убедил меня предпринять это путешествие. Он погиб, и никто не пришел ему на смену. Возможно, он был один в своем роде.
— Нет, таких много… Дело в том, что враг не знает, насколько много…
Адриана, не дав ей договорить, рассмеялась, и даже ей самой этот смех показался безумным.
— Даже ангелы… не знают… сколько их собратьев… ведут иную игру?
— Что с тобой? — спросила Василиса, уставясь на нее, как на рогатое чудовище.
— Просто у меня такое чувство юмора. Продолжай.
— Опасность близка — это все, что я хотела сказать. Мы с Франклином сделали прибор… возможно, он сработает, возможно, нет. Во всяком случае, он поможет нам выиграть время для поиска лучшего решения.
— Что это за прибор?
— А ты разве не знаешь? Они тебе не сказали?
— Нет. Похоже, они предпочитают держать меня в неведении. Полагаю, трудно отказаться от привычки, которой следуешь тысячелетиями.
Василиса на мгновение закрыла глаза.
— Если они тебе этого не сказали, то и мне не следовало тебе это говорить, — произнесла она.
Адриана снова горько рассмеялась:
— Но ведь ты рассказала. Или мне это все причудилось?
— Я… Тебе известно, как я стала служить русскому царю?
— Нет.
— Он объезжал земли Сибири. Он нашел меня зарытой по горло в земле. В тринадцать лет меня выдали замуж за человека, который, истязая меня, находил в этом удовольствие. Настал день, когда я плеснула ему в лицо раскаленным на сковородке жиром. Он умер. Меня взяли под арест и в наказание зарыли в землю.
— И царь спас тебя.
— Да, по просьбе своей жены Екатерины. Она была дочерью Афины. Они избавили меня от кошмара, Адриана. Они очистили меня, объяснили, что такое добро, и дали силу, то, чего раньше у меня никогда не было. Знаешь, что я чувствовала в тот момент?
— Знаю, — тихо ответила Адриана. — Тебе так много пришлось пережить, мне очень жаль.
Взгляд Василисы перебегал от одного предмета к другому, словно боялся остановиться.
— Все это я рассказала тебе не для того, чтобы вызвать твою жалость. Я просто хочу, чтобы ты поняла: «Корай» для меня — все, и заставить меня выдать его секреты — нелегко. И я берегу тебя, не важно, веришь ты в это или нет, но я боюсь причинить тебе боль.
— Пожалуйста, говори. Я устойчива к боли.
Василиса посмотрела ей прямо в лицо:
— «Корай» создал тебя, Адриана. Мы создали тебя, чтобы ты родила сына. По большому счету ты… не человек.
— Создали меня? Слепили из… снега, что ли?
— Из сотни разнообразных, искусственно подобранных ситуаций, из тысячи тончайших манипуляций — алхимических инъекций, тайно введенных в ткань твоей жизни… особенно в Сен-Сире.
— В Сен-Сире?
— Конечно. Мадам де Ментенон не была членом «Корая», но в течение десятков лет, с того самого дня, когда она познакомилась с Нинон де Ланкло, «Корай» использовал ее в своих интересах. Сен-Сир был заведением, предназначенным обнаружить и раскрыть… тебя. И усовершенствовать твою природу.
— Отец Кастильо преподавал в Сен-Сире.
— Отец Кастильо?
— Священник, он присоединился к моей экспедиции в Новой Москве.
— Я не… — Василиса обернулась на скрип двери, на пороге стоял и смотрел на них отец Кастильо.
— Ты рассказала ей, — произнес он.
— Пришлось, — ответила Василиса.
— Да простит тебя Господь. Она не должна была знать.
Василиса гордо подняла голову:
— Кто вы такой?
— Тот, кем вы меня назвали, — отец Кастильо, много лет назад я преподавал в Сен-Сире. Я был одним из тех, кто помогал, назовем это так, «Кораю».
— Розенкрейцер? Масон?
— Нет, но это не имеет значения. Из моего ордена уцелел я один, остальные погибли в Китае.
— Вы знали все это и… молчали?
Отец Кастильо опустился на колени у кровати Адрианы.
— Рано было говорить. Мои откровения вызвали бы лишь смущение и раздражение.
— Какую еще ложь вы мне подсунули?
— Большинство из того, что я вам говорил, — правда. Я опустил лишь некоторые детали.
— Так мы не случайно встретились в Новой Москве?
— Нет. Я следовал за вашим сыном. Честно говоря, орден послал меня, чтобы убить его.
— Иезуиты?
Отец Кастильо пожал плечами:
— И, да и нет. Но я повторяю: это не имеет значения. Я знал, что не могу этого сделать. Не должен этого делать. И тогда я нашел вас.
Адриана закрыла глаза, ей хотелось, чтобы и отец Кастильо, и Василиса ушли.
— Слишком много вопросов, слишком много лжи. Отойдите от меня на несколько шагов. Вы говорите, я была создана. Как Креси? Но у меня нет ее силы и быстроты.
— В тебе есть некоторая доля ее выносливости, — сказал отец Кастильо. — Хотя я и помогал тебе насколько мог, те испытания, через которые тебе пришлось пройти за последние месяцы, должны были бы убить любого на твоем месте. Но ведь ты не умерла. Ты другого сорта и иного порядка, нежели Креси. Ее тип создавался в самом начале и культивировался из ее собственной природы. Но Николас, твой сын, — конечный результат великого эксперимента. Соединение твоей крови и крови Бурбонов было ловким ходом, оно инициировало движение, с этого все и началось. И твой сын принесет победу той или иной стороне.
Адриане хотелось кричать и все отрицать, но крик застрял в горле. Ей казалось, что отрицание будет еще большим абсурдом, чем то, что она только что услышала.
— Будьте вы прокляты, — выговорила она. — Пусть Господь низвергнет вас на самое дно ада. А… а Креси знала об этом?! — последнее она выкрикнула в крайнем отчаянии.
— Нет, — успокоила ее Василиса. — Об этом знали только семь человек, во Франции это была мадам де Кастри. Креси, равно как и ты, была пешкой в этой игре. — Василиса прищурилась. — Отец Кастильо, но вы тоже знали. Откуда?
— Кроме женской семерки была и мужская.
Василиса открыла, было, рот, но сочла разумным промолчать.
Молчание растянулось на целых полчаса. Адриана погрузилась в воспоминания о своих родителях. Что соединило их? Брак был устроен так, как устраивались все браки в дворянских семьях. Адриана пыталась вспомнить, могла ли мадам де Кастри или герцогиня Орлеанская оказать влияние, и ей казалось, что нет. Наконец она отогнала эту мысль.
