Дмитрий Корниенко - Время Рыцаря
Заблудиться Альберт не боялся, потому что монастырь, как уверял монах, должен быть виден с дороги. Главное успеть до заката. Тур же оставил в душе историка сильное впечатление. Во всем чувствовался конец угрозе с севера, со стороны занятых англичанами замков. Хоть их загребущие руки не успели дотянуться до этих мест, но опасность витала в воздухе всю осень. Правда, городские жители спали относительно спокойно за городскими стенами, а вот крестьяне всю осень дрожали от страха за свои жизни и собранный урожай.
При мысли о Бланке словно тупая игла вонзалась под дых. Даже не игла, а спица. И эта невидимая спица в груди причиняла вполне реальную сутулящую боль. Приходилось прикрываться от Бланки, словно щитом, тяжелыми мыслями о зыбкости возвращения, до которого оставалось чуть больше суток, если не обманывал Крушаль. Предстоящий же разговор с аббатом скорее всего ничего не даст, думал Альберт, да и так уже все ясно. Разве что помыться перед возвращением… Но не пустись он в этот путь, так и не увидел бы никогда мир Средневековья, жестокий и удивительный. Однако путь по жестокому и удивительному миру закончен пока не был, и как показывала практика, в самый последний момент всегда может что-нибудь случиться.
Сзади раздался топот копыт, Альберт обернулся, нащупывая рукоять скорпиона, и тут же с облегчением выдохнул. Его догоняли Валентин и Стефан. Историк натянул поводья, дождался их и, расплывшись от радости в улыбке, сказал:
– Видать, большой крюк понадобилось вам сделать, братья-монахи, раз вы не избавились от лошадей.
– А вы, рыцарь, что-то слишком медленно ехали, раз нам удалось догнать. Не иначе как прелестница из объятий не отпускала? – усмехнулся Валентин. Лицо у него было усталым и грязным.
– Действительно, – погрустнел Альберт, – лучше встретить разбойника, чем красавицу. От разбойника еще можно убежать, но как убежать от прекрасной девушки?
– Она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы, – процитировал монах Екклезиаста. – А любовь женщины страшнее, чем драккары викингов. И тем не менее я рад, что вы перебороли искушение и сейчас на верном пути.
– Что вы знаете о любви, брат Валентин… – горько усмехнулся Альберт.
– Любовь самоотверженна и мстительна. Любовь – это бутон розы на рукояти меча. А я не всегда был монахом, – задумчиво произнес, как бы между делом, Валентин и добавил уже другим голосом: – Аббатство в каком-то лье отсюда. До заката успеем сесть в трапезной. Полагаю, аббат даст нам сегодня послабление и в еде, и в питье.
Всадники, не теряя времени на разговоры, продолжили путь, и тут только Альберт увидел, что седла монахи все-таки поменяли на старые, не военные. И когда только успели? Но говорить об этом не хотелось, чтобы не прикусить язык на скаку.
Аббатство, показавшееся справа от дороги, очень напоминало Ва, только церковь выглядела еще неприступнее и еще менее походила на церковь. В ней было еще меньше архитектурных излишеств, присущих соборам, а больше квадратной простоты, присущей замковым донжонам. Да и ворота, окованные железом, казались посолиднее, а за ними была подъемная решетка, как в замке. Невольно вспомнился Альберту святой Пахомий, который еще в IV веке заложил в Египте первый монастырь. В целях безопасности он следовал образцу грубого военного здания, стараясь тем не менее, чтобы внутри получился 'рай за оградой' – место прохлады, зелени, созерцания и молитвы, вознесенное над мирской суетой.
– Как я говорил, у нас богатое аббатство, – со сдержанной гордостью сказал Валентин, заметив интерес Альберта. – А сокровища нуждаются в охране.
– Главная ценность – это люди, – сказал Альберт, но Валентин сарказма не понял и озадаченно склонил голову на бок.
– Не думаю, – наконец сказал он, стуча в ворота. – Хотя мастера у нас действительно очень хорошие.
Монах, открывший лючок в воротах, сразу признал Валентина, осведомившись лишь, кто с ним.
– Это друзья, – ответил Валентин. – Настоятель знает о гостях.
Альберт оглянулся и увидел, что лицо Стефана, глубоко скрытое клобуком, в сумерках стало совсем неразличимо.
Они проехали за ворота, миновали странноприимный дом и сразу за почивальней спешились, привязав коней у жилья аббата. Монахи пошли внутрь, но минут через пять Валентин вернулся и повел Альберта обратно в странноприимный дом, пообещав, что о лошади позаботятся. Оставив его в келье и наказав никуда не отлучаться, Валентин пообещал, что ужин принесут сюда, а потом он позаботится о купании. Ближе к ночи будет разговор с аббатом.
Альберт понимал такие меры предосторожности. Стефана, скорее всего, утром же отправят в другую обитель, причем далекую, несмотря на неважное самочувствие. А чтобы дознаватели от инквизиции, которые наверняка сюда наведаются, не пронюхали ничего от монахов, то и возвращение Стефана никак не афишировалось.
Келья освещалась слабеньким огоньком от горящего кусочка пакли, плавающего в воске. Было холодно, однако теплее, чем на улице. Монах выполнил обещание. Через полчаса пришел послушник и расставил на столе ужин: чечевичный суп, довольно вкусный, хотя и слабосоленый, отменную жареную рыбу, которую Альберт даже затруднился идентифицировать, вареный сыр, хлеб, а также плошку с изюмом и миндалем. И конечно, кувшин с монастырским вином.
Уже порядком разомлевшего Альберта навестил Валентин, спросил, понравились ли кушанья, и объявил, что вода согрета. По пути в бани историк обратил внимание, что на территории нет монахов.
– После повечерия все отошли ко сну, – пояснил Валентин.
– Так рано? – удивился Альберт.
– Почему рано? Вставать же потом ко всенощной, а потом к утрене.
В банях оказалось не очень-то тепло. Альберт разоблачился и, млея, залез в приготовленную для него ванну с горячей водой. Валентин оставил мыло и ушел, хотя ванн, разделенных между собой полотняными занавесками, было довольно много. Однако вода, и без того не слишком горячая, быстро остывала, и Альберт не стал долго нежиться, приступив непосредственно к мытью. Вода быстро стала серого цвета.
После ванны он надел свое белье – чистого Валентин не предоставил, но приятно удивился, что его поджидал монах-брадобрей. Он усадил Альберта на лавку, сунул ему в руки миску с горячей водой и, выправив бритву о ремень, приступил к бритью.
Посвежевший, Альберт оделся и вместе с ожидавшим его Валентином покинул помывочную. Он думал, что они направятся в дом аббата, но монах сказал ему ожидать в келье, потому что аббат придет сам.
Вот только теперь было не совсем ясно, что же спрашивать у настоятеля. Раз манускрипт найден, то и выяснять больше нечего. Однако пообщаться с аббатом все равно будет не лишним.
В дверь тяжело постучали, и в комнату ввалился монах с мешком. С металлическим звоном бросив мешок в угол, он молча ушел, но в проеме осталась черная тень. Тень откинула куколь, и Альберт каким-то внутренним чувством понял, что это и есть аббат – лицо у вошедшего было особенное. Высокий лоб, впалые щеки в паутине морщин и глубоко запавшие черные глаза, в которых огонь свечи отражался совершенно дьявольским образом. Узловатой белой рукой в пигментных пятнах настоятель держал меч в ножнах.
– Это доспехи госпитальера, которые вам обещал Валентин, – тихо сказал аббат, кивнув на мешок, и прислонил меч к стене. Затем он пытливо посмотрел на Альберта и добавил: – Валентин, на редкость проницательный монах и мой приор, не смог мне сказать о вас что-либо определенное. Он не понял, кто вы. А уж если он затрудняется, то…
Альберт встал и поприветствовал аббата неловким поклоном. Вроде бы правильнее было поцеловать руку, но настоятель руки не протянул, а лишь немного склонил голову. Затем продолжил:
– …то и мне будет трудно судить о вас. Однако вы теперь связаны со Стефаном общим побегом, и много говорить будет не в ваших интересах.
Альберт ответил, что вообще не имеет привычки болтать, и аббат благосклонно кивнул.
– Хорошо. Итак, что же вы хотели узнать?
– Дело в том, что брат Валентин представил вас как человека весьма сведущего во всем, что касается зеркал и оптики, поэтому я хотел спросить, что вы знаете о необычных зеркалах, обладающих удивительными свойствами… – Альберт замялся, не в силах подобрать нужные слова.
– Все зеркала обладают удивительными свойствами. Сам факт отражения удивителен и богат скрытыми возможностями. Может, вас интересуют зеркала, которые благодаря форме поверхности увеличивают мелкие предметы? Или те, которые уменьшают, или переворачивают, или сдваивают изображение? Блестящая поверхность может превратить карлика в великана или наоборот.
– Меня действительно интересуют зеркала, но не те, которые превращают. А те, …которые переселяют души, – сказал Альберт, набравшись храбрости, и напрягся, увидев, как изменилось лицо аббата. Историк тут же добавил: – Меня интересуют слегка вогнутые по краям зеркала.
