Ева Ночь - Вверх тормашками в наоборот (СИ)
Я встала с колен и отряхнула белый песок. Заодно мотнула головой, как мокрая собака, вытряхивая из башки неземное сияние драгоценностей.
Где-то читала, что не все проходят испытание богатством. Сходят с ума прямо у сундуков, полных сокровищ. Кто думает, что это враньё — не прав. Тронуться мозгами, глядя на подобные богатства, — проще простого.
Подлый ящер смотрел на меня, затаив дыхание и склонив голову на бок. Я повернулась и посмотрела прямо в ярко-зелёные выпуклые глаза.
— Считай, я впечатлена, но не жди, что растеряю мозги на белом песке и брошусь набивать карманы твоим драгоценным барахлом.
Он прикрыл глаза тяжелыми веками.
— Да?
Сарказм, ирония, неверие — уж не знаю, что ещё он впечатал в одно маленькое слово.
— Ага, — сказала жизнерадостно и показала толстому мерзавцу все тридцать два зуба.
— День назад ковыряла песок, искала, а сегодня отказалась от кучи камней?
У него аж хвост кольцом завился от яда в голосе.
— День назад я бродила и думала, из чего можно сделать украшения на продажу. Чтобы потом купить еду, новых коров, удерживающие руны от блуждающей бури. Без этого Верхолётной долине не выжить. Если честно, то я не отличила солнечные камни от других камешков. Собирала в сумку, что понравилось. Ты же сам ковырялся и видел.
— А тебе ничего не нужно? — дракоящер открыл один глаз.
Я присела на белый валун и неопределённо махнула рукой.
— Ну, как сказать?.. Они красивые, притягивают, но их нельзя съесть или надеть. Не купишь любовь или дружбу. Здесь и сейчас для меня важнее эти вещи. Я совру, если скажу, что на какой-то миг не поддалась магии камней, но… я сумела побороть алчность и горжусь этим. По сути, они барахло, как песок под ногами или трава.
— Дерзззкая, — хмыкнул Димон.
— Коварный, — отомстила я.
— Зачем тебе эти людишшки?
Я задумалась.
— Они… моя семья сейчас, а это не выбирают. Для чего-то им нужна я, а они — мне. Это… как вымыть посуду или вынести мусор: не хочется, но делаешь, злишься, но надо. И даже если увильнёшь или схитришь, а тебя отругают, ты знаешь, что тебя любят и простят. Как-то так…
В конце я что-то совсем приуныла, повесила нос, вспомнила родителей и затосковала. Как они без меня?.. Задумавшись, не заметила, как Дирмарр подполз ко мне вплотную. Очнулась, только когда он осторожно положил большую голову мне на колени. Держал её почти на весу, как бы спрашивая: можно ли? Я осторожно погладила впадинку между лохматых бровей. Димон облегченно вздохнул, прикрыл глаза и поудобнее пристроил голову.
Ему одиноко — поняла я. У него нет семьи. Не с кем поговорить и поспорить. Он был бы рад, если бы кто-то злился и мыл полы, возмущался, но всё же любил его. Злого, неуживчивого, язвительного, противного…
Я пригладила косматые рыжие брови. Жесткие, как щётка.
— Мне пора.
Ноздри недовольно дёрнулись, приоткрылся зелёный глаз.
— Забирай, — кивнул в сторону бриллиантов. — На коров.
Я попробовала на ощупь кожистые веки. Шершавые, морщинистые, в крупные ячейки.
— Не могу. Переполошатся. Начнутся вопросы, ахи, охи. Ты припрячь их. Вдруг… пригодятся. Тогда я попрошу. А пока пойду. Они волнуются.
— Семья… — понимающе протянул Дирмарр и убрал голову.
Я вскочила и пошла прочь. Через несколько шагов обернулась.
— Ты тоже моя семья, Димон.
Зачем я это сказала — ума не приложу. Крупная туша дёрнулась. От головы до кончика хвоста.
— Возвращайся, — голос прозвучал глухо, как из пустой бочки.
— Постараюсь! — крикнула бодро, незаметно потирая пискнувшее в груди сердце, и помчалась туда, где ждал меня верный Ушан.
Глава 42
Тайный сговор. Дара
От озера прямиком отправилась к Иранне.
— Мне нужна твоя помощь, — бухнула с порога.
Иранна домашняя — другая Иранна. В простом белом платье с широкими рукавами. Босая, будто не жалит её морозный воздух.
Долина не спит, шевелится, звенит вёдрами, лопочет голосами птиц и детей. Растения на Зеоссе почти не боятся ночных заморозков. Под лучами солнца отходят, согреваются, разворачивают листья — и снова лето: зелёное с разноцветными пятнами цветов. Горы близко, здесь нет широких бескрайних полей, зато каждый клочок земли наполнен растениями, ухожен, напоен заботой и вниманием.
Сад Иранны разбит на причудливые геометрические фигуры-многогранники. Он похож на лабиринт и супермаркет, где есть всё, но в этом всём разбирается только она и никто больше. Здесь хорошо дышится и легко говорить.
Муйба стоит посреди пёстрой грядки, руки испачканы в земле, в бровях — вопрос.
— Я хочу остаться у тебя на несколько дней.
— Опять удрала? — Иранна спрашивает буднично, будто чаю предлагает выпить.
— Ага. — я и чувство вины, я и совесть несовместимы в определённых ситуациях.
— Геллан будет злиться.
— Ну вот чтобы не злился, помоги мне.
Она смотрит на меня пристально, пытаясь понять или увидеть. Я делаю честные глаза.
— Что заставляет тебя бегать, Дара?
Хотелось соврать, но я передумала: с Иранной такие номера не проходят.
— Это… не моя тайна. Но я хочу быть здесь и не бегать от Геллана. А по-другому не получится. Кстати, у нас теперь пятнадцать мерцателей, — пытаюсь перевести разговор на другое. Но Иранна на уловки не ведётся.
— А взамен?
Ого, настоящая торговка-вымогатель! Я растерялась.
— Взамен?.. Ну, хочешь, я помогу тебе в саду. Или полы вымою.
Она переступает с ноги на ногу, стряхивает землю с рук.
— Будешь ходить на мои занятия и делать, что скажу. Без вопросов и увёрток.
Я обречённо кивнула. Всё лучше, чем врать Геллану.
— Моё укрывательство спасёт ненадолго, — предупреждает Иранна.
Как будто я не понимаю…
— Ну и пусть. Несколько дней без надзора стоят того.
— Он… заботится о тебе… по-своему, как может; привык отвечать за тех, кто рядом. Если что-то случается, винит себя во всех бедах, хотя может в этом и не признаваться.
Срываю с грядки зелёные листочки, мну их в руках, нюхаю. Похоже на мяту — такой же прохладный запах, смешанный ещё с чем-то…
— Что суждено, от того не убежишь. Будет он рядом или нет — не имеет значения. Ты же это понимаешь?
— Что-то меня напрягает в твоей настойчивости.
— Ничего не случится, — твёрдо говорю я. — И, кстати, кота зовут Сильвэй.
Брови Иранны вспорхнули, застыли, а затем потеплели радостью глаза.
— Тебе удалось. Они… породнились?
— Да всё, как положено: кровь, любовь, глаза в глаза, — заверила я, радуясь, что Иранна перестала копать под меня яму. — и четырнадцать маленьких мерцателей сегодня ночью. Четырнадцать розовых голых крысёныша. Жизнь налаживается — определённо. А сейчас она резко разладится, — мрачно добавляю я, прислушиваясь к приближающемуся топоту копыт.
— Не бойся. Геллан не кусается, — лицо у Иранны довольное и предвкушающее, будто она всё же ждёт, что разозлённый Геллан превратится в шершня и покусает меня.
Он ворвался бело-чёрной молнией — чёрный всадник на белом коне. Золотые кудри стеной. Ледяная синь глаз из-под тёмных ресниц. Довольная белая морда Сильвэя из седельной чёрной сумки.
Савр радостно ржёт, машет вислыми спаниельными ушами, тянется тёплой мордой к моим ладоням.
— Я не могла уснуть, — скороговоркой пытаюсь отделаться от тягостных вопросов, но черно-белый рыцарь только кивает головой.
Мне даже глаза захотелось протереть. Потом поняла: они с Иранной разговаривают без букв. Мда. Не понятно, о чём речь и что Иранна ему говорит.
— Я не сержусь. Оставайся, — спокойный голос обволакивает мягко, как вата хрустальную вазу. Заботливо, тошнотворно-участливо, но я стараюсь не заморачиваться на нюансах, хотя где-то внутри как-то нехорошо ёкает. Слишком уж он приторный и неестественно добрый.
— Сильвэй! — коротко командует каменный гость.
Кот, успевший вылезти из сумки, потереться о наши с Иранной ноги и поваляться на влажной грядке, деловито отряхивается, подбегает к коню и одним прыжком заскакивает в сумку. У меня дух захватывает: акробатический номер без всяких дрессировок! Геллан разворачивает Савра и уносится прочь. Морда Сильвея довольно щурится из сумы.
— Что ты ему сказала? — подозрительно спрашиваю у Иранны.
— Что у тебя девичье недомогание. Чтобы тебя выгородить, не пришлось и лгать.
Несколько мгновений тупо смотрю на безмятежное Ираннино лицо.
— Девичье… что?! — машинально переспрашиваю и вспыхиваю, когда понимаю, о чём речь.
— У-у-у-у-у! — рычу беспомощно, закрыв лицо руками. Щёки полыхают костром. — Ты ничего другого не могла придумать?!
— Зачем? — возражает Иранна. — Любая другая причина для него могла стать поводом остаться в долине. Не считай уж Геллана совсем дураком.
