Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий
Нет никакого смысла топить все, если в них никто не живёт. Наоборот, вымороженную избу покинут все непрошеные гости вроде блох, клопов, тараканов и мышей.
— Все, боярин, я токмо хибарку свою топлю, — боязливо произнёс ярыга. — Дров-то не напасёшься.
— В сотницкой затопи, — приказал я.
— Будет сделано, — кивнул он и заковылял к моей берлоге.
Нас не ждали, особую стрелецкую сотню вообще не ждали до самой весны. А то и больше, смотря насколько затянется кампания. Как они там, интересно. Князь Мстиславский наверняка гоняет немчуру в хвост и в гриву.
Мы же с дядькой пока отправились в конюшню. Там задумчиво жевал сено тощий меринок. Все остальные лошади были вместе с сотней в походе. Нужно было расседлать наших коней, почистить, накормить и напоить. Лошадь требует ежедневного ухода, в отличие от мотоцикла или автомобиля, в которые только знай бензин заливай.
Всё равно в избе пока делать нечего, там температура такая же, как на улице, и ещё долго будет такой же. Вымороженную хату не так-то просто прогреть. Так что мы не торопились.
Ярыга этот на первый взгляд показался мне довольно ушлым типом, но то, что он выбежал на нас с оглоблей, пытаясь защитить государево добро, показывало его с лучшей стороны. Другой мог бы забрать остатки ценностей из слободы и свинтить в закат, а этот хромой исправно приглядывал за вверенным ему имуществом.
Когда кони расположились в стойлах, похрумкивая выданными в качестве лакомства морковками, а над сотницкой избой поднялся плотный столб полупрозрачного дыма, мы с Леонтием вышли на улицу. Обезлюдевшая, пустая слобода казалась осиротевшей. Мне не хватало марширующих стрельцов, железного лязга со стороны кузницы, грохота пищалей. Даже снег на дворе тут лежал плотным одеялом, в котором были вытоптаны узенькие тропки. Убирать тут его некому, да и незачем, хотя лично я предпочёл бы видеть его утрамбованным в аккуратные квадратные сугробы.
— Дядька… Может сабельками помашем? — предложил я, глядя на дым.
Изба ещё долго будет греться. Торчать на морозе или ждать в хибарке здешнего сторожа? Я предпочту первый вариант, но для этого желательно двигаться поактивнее. А на тренировки свои я как-то последнее время подзабил, используя рану как оправдание своей лени.
— А как же рана твоя? Не откроется опять? — хмыкнул дядька.
— А мы усердствовать не будем, — сказал я. — Так, вполсилы.
— Расчистить надобно сперва, — сказал он. — Счас, лопату видал где-то…
Лопата нашлась у ярыгиной хибарки, и мы принялись по очереди раскидывать плотный лежалый снег, подготавливая себе площадку для тренировки. Я тоже махал лопатой, не видя в этом для себя ничего зазорного. Наоборот, так проще согреться.
— Ох, боярин! Приказал бы! Чего ж сам-то! — выбежал на улицу ярыга.
— От тебя, хромого, толку будет, как с козла молока, — сказал я. — Звать-то хоть как тебя?
— Харитон я, Нечаев сын. Тутошний, московский, — сказал он.
— Держи, Харитон, — я скинул рукавицу и выудил из мошны несколько мелких монет. — Дуй на торжище, купи там пожрать чего-нибудь. Хлеба купи, молока крынку, куриц живых парочку, яиц десяток. Что с денег останется, можешь себе забрать.
— Зачем на торг, тут я, у здешних бабонек куплю, — сказал ярыга. — Сейчас токмо дровишек ещё подкину.
— Где хочешь бери, что хочешь делай, главное, пожрать принеси, — махнул я, вновь надевая рукавицу.
Харитон заковылял прочь, сжимая в кулаке выданные монетки, а мы с дядькой наконец расчистили себе квадратную площадку пять на пять метров. Квадратить сугробы не стали, хотя я так и представлял себе, как будет смотреться двор в таком формате. Вдвоём это просто неудобно делать, а роты солдат у меня под рукой сейчас нет.
— Готов, Никитка? — ухмыльнулся дядька, выходя на площадку и обнажая саблю.
Я осклабился в ответ, тоже выхватил саблю из ножен, крутанул в руке. Биться договорились вполсилы, чтобы друг друга не поранить. Бок у меня зарос, но перенапрягаться я всё равно не хотел. Так, немного поупражняться, тряхнуть стариной.
Леонтий напал первым, стремительно махнув саблей у меня перед носом, я отскочил назад, вскидывая саблю перед собой и отводя чужой клинок. Успел едва-едва, и пусть даже Леонтий остановил бы удар, если бы почуял, что может мне навредить, по спине всё равно пробежал неприятный холодок. Он почти застал меня врасплох.
— Ах ты… Дядька! — прошипел я, тоже бросаясь в атаку.
Здесь принято было саблей рубить с коня, то есть, наносить размашистые кавалерийские удары от плеча, а лучшим развлечением для помещиков и их боевых холопов было порубить бегущих противников. Нашинковать в капусту, хвастаясь твёрдостью руки и остротой клинка.
Я же предпочитал польскую манеру фехтования, которую тут ещё не называли польской. Вообще никак не называли. Секрет её заключался в быстрых ударах крест накрест, и не от плеча, а от кисти. Одоспешенного противника такие удары, конечно, только посмешат, но обычный кафтан прорежет вместе с плотью, а большего и не надо. Но и рука для таких ударов должна быть поистине твёрдой и крепкой. Иначе получится не бешеная мельница, как у пана Володыевского, а вялые взмахи. Вот я и тренировался.
Приходилось, правда, сдерживать удары, чтобы дядьку не порезать ненароком. Даже так удавалось его теснить, потому что делать широкие замахи для удара Леонтий банально не успевал. Только защищаться и пыхтеть сквозь зубы. Зато мы оба хорошенько разогрелись.
— Ты, Никитка… С коня так не помашешь… — отбив очередной удар и отскочив назад, уперевшись пятками в сугроб, выдохнул Леонтий.
— Так мы же и не верхом, — ухмыльнулся я.
Дядька от такого темпа быстро запыхался, так что я остановил свой натиск и отошёл назад, к центру площадки.
— Да и супротив нескольких… — сказал дядька. — Рази отмашешься так?
— Это уж как получится, — сказал я. — А вообще, вот.
Я достал из-за пояса один из подаренным мастером Рыбиным пистолетов.
— Бах, — сказал я. — И уже на одного супостата меньше. А была бы картечница, так и всех бы срезало. С такого расстояния и вовсе навылет пробьёт.
— Баловство это всё, — проворчал Леонтий.
— Кому как, — сказал я.
— Да и разве честно это? Так ведь любой… Да хоть ярыга этот, Харитон, хоть кого… Хоть меня, хоть тебя, а ведь в нём силы-то, соплёй перешибёшь, — продолжил он. — А на белом оружии сразу ясно, кто воин славный, а кто так…
— Жизнь вообще штука нечестная, — вздохнул я, вспоминая войну дронов и дальнобойной артиллерии, которым вообще без разницы, кого зацепить осколком.
— Вот раз-другой из пистолета отобьёшься, станут все говорить, мол, Никита Злобин нечестно дерётся, на белом оружии сойтись боится, — сказал он.
— Ну кто болтать станет, я тому язык-то укорочу, — хмыкнул я. — Давай, нападай.
На этот раз я был готов, и начало атаки увидел ещё до того, как Леонтий вскинул саблю. Несколько стремительных ударов я пропустил мимо себя, отводя его клинок, а потом вновь начал работать кистью, расписывая воздух саблей.
— Вот шельма… — выдохнул дядька, вынужденный снова отходить назад.
Мы махали сабельками ещё около получаса, пока не начало темнеть. Харитон пока так и не явился, к моему неудовольствию, и нам пришлось идти в избу без него. Дядька подкинул ещё дров, но в избе по-прежнему пахло сыростью и холодом, по ощущению тут было градусов пять выше ноля.
— Куда ярыга-то подевался, — буркнул дядька, возвращаясь от колодца с ведром воды.
— Может, пристукнул его кто? Стемнело уже, — сказал я.
Не то, чтоб я беспокоился за судьбу Харитона, но я отправил его с абсолютно понятным и ясным заданием. Принести нам еды на ужин. Причём отправил с деньгами, кровно заработанными.
— Пойду-ка я проверю, где этот ярыга шляется, — сказал я, вновь запахивая епанчу и натягивая рукавицы.
— Давай, сам только не пропади, — хмыкнул дядька, перемешивая угли кочергой.
Я пошёл пешком, прочь из слободы, прислушиваясь к размеренному хрусту снега под сапогами. Седлать коня для того, чтобы отыскать пропавшего ярыжку, мне не хотелось, больно много чести.
