Цена времени. Книга 3 (СИ) - Шайх Роман

— А, вы про Густава? — Усмехнулся я.

— Этому германцу не место в русском поместье, мама. — Сдерживая порыв ярости, процедил Генрих.

— Густав в разные времена прислуживал при дворах Французских, Голландских и Итальянских вельмож. А к нам он добрался прямиком из Испании. — Приверженка старины начала закипать.

— Раз он так востребован в Европе, что он забыл здесь? — Поймал я женщину на логической ошибке. — Ведь вы считаете нас, русских, недостойными европейского внимания. — Опонентка сжала губы, не зная, что ответить. Я же решил, что на сегодня хватит с меня немецкого. — Анна, а как твои успехи в изучении русского языка? — Девушка испуганно зыркнула на меня, но, поняв, о чем я спросил, довольно быстро сформулировала мысль.

— Густав говорит, я делаю успехи. — Коротко прожурчала она. После гавкающей мамаши, речь Анны звучала на редкость нежно.

— Густав учит тебя русскому? — Я решил продолжить диалог.

— Да. Меня и Ганса. Но он не очень хорошо стараться. — Она смущённо опустила взгляд.

— Старается. Правильно сказать: «он не очень хорошо старается.» — Я добродушно улыбнулся девушке, чем вызвал у неё очередной приступ смущения.

— А эти псы? Мам, ну скажи, зачем было тратить деньги на двух грейхаундов? — Всё не унимался Генрих.

— Каждый уважающий себя дворянин ходит на охоту. — Пожала плечами она.

— В России не обязательно иметь псов, чтобы успешно охотиться. Наши леса просто кишат дичью. — Я продолжал говорить на русском. Мать Генриха предсказуемо не поняла ни слова. Впрочем, дворецкий оказался парнем смышлëным и тут же выступил в роли переводчика. — Однако, на сколько мне известно, грейхаунды собаки не только дорогие, но и весьма сильные. Они способны обогнать лошадь с наездником, но дольше, чем пол минуты они эту скорость не продержат.

— Я слышала, их выпускают в охоте на зайца. — Вставила свои пять копеек Анна, чем немало меня удивила.

Так, за активными разговорами и редкими спорами то на русском, то на немецком и прошёл званный ужин. Когда же я собрался уходить, Анна предложила проводить меня до порога. Я не смог ей отказать. Правда, порог как-то незаметно растянулся до моего дома, а потом и обратно. Причём обратно мы шли как заправская средневековая пара, ведь я не постеснялся предложить даме руку. Пока без сердца, но за мной, наверное, не заржавеет. Мы говорили обо всём. И на русском и на немецком. Хотя на русском всё же больше, так настояла сама Анна. А ещё она очень просила исправлять её, если она допустит ошибку. Ошибалась она не часто или это я просто забывался, слушая её журчащую речь.

— А сколько человек тебе пришлось убить? — Выдернула она меня из размышлений. Вот так вопрос.

— Ну… Я даже не помню. — И дело было вовсе не в том, что мне было трудно сложить четырнадцать засечек на арбалете и пять на сабле. Дело было скорее в неожиданности вопроса и в том, что убивать мне приходилось не только установив с противником визуальный контакт. Ведь когда мы применили газ, я тоже записал на счёт своей кармы не один десяток жизней. И когда я отдал приказ взорвать высоту со шведскими артиллеристами. А можно ли это считать за личные убийства? И вообще, не признак ли это сумасшествия, считать убитых тобой людей? — Ты знаешь, я как-то не считал их.

— Понятно. — Она замолчала и явно о чём-то задумалась. — Знаешь, — Она сделала длинную паузу. — Отец рассказывал, что его отец, ну, то есть мой дед, тоже был воином.

— Да ну? — Я старался сохранять самообладание, а сам в уме производил несложные вычисления, которые вовсе не добавляли мне оптимизма.

— Да. Говорит, это была величайшая война его страны. Но они проиграли. Я уже не помню кому, он говорил про каких-то красных и янки… Это, наверное, раньше такие народы были. Хотя я изучала старые книги. Не церковные, а другие. Так вот, там про них ничего не было.

— Так, а что дальше с дедом было? — Мне нетерпелось узнать хоть что-то о судьбе одного из попаданцев.

— Он сбежал на маленьком корабле. Далеко. За много морей. — Анна мечтательно посмотрела в даль. — А потом его сын, то есть мой отец, вернулся обратно в свою страну. Он говорит, что был священником. Это странно, ведь хоть он и знал много, но вот читал плохо и обрядов католических почти не знал. От деда только крест странный остался. Большой, чëрный. И не христианский. Там распятия не было и все четыре стороны равные были, но к концам расширялись. — Во рту резко пересохло от описания Анной одной из известнейших наград тëмного прошлого Германии моей истории.

— А что с отцом было, когда он вернулся на родину?

— Он об этом не много рассказывал. — Анна глубоко вздохнула. — Просто однажды он решил отправиться в далëкое путешествие, приехал в Берлин и встретил маму. Так и остался там жить, а после и в Кëльн переехал. Уже вместе с мамой.

Пока Анна рассказывала, а я с нескрываемым интересом слушал, мы уже подошли обратно к дому Майеров. Вновь залаяли охотничьи псы. Вновь засуетилась во дворе прислуга. Мы с Анной не сговариваясь взялись за руки. Я сделал шаг к ней на встречу. Так, что между нами осталось совсем немного места.

— Ну, до встречи? — Улыбнулся я.

— Надеюсь, до скорой встречи. — Прошептала она.

Будь я в веке двадцать первом, дальнейшее развитие событий было бы весьма предсказуемым. Но я давно усвоил, что нравы в этом времени далеки от мне привычных. А потому я решил не рисковать и, слегка наклонившись, лишь поцеловал руку своей спутнице. Лучше не заниматься прогрессорством там, где не следует, ведь репутация для меня сейчас — всё. Анна скромно улыбнулась и, буркнув смущëнное «спасибо за вечер» или что-то вроде того, удалилась за высокий забор. И что это было?

Глава 3. «Дворянин»

— Ставки сделаны, господа! Ставок больше нет! — Я с трудом перекривал бескрайнюю очередь людей самого разного уровня обеспечения. — Прошу всех занять свои места, матч скоро начнётся! — Рядом могли стоять как сотник и богатый купец, имеющие возможность поставить пол кило серебра, так и последний оборванец, желающий из копейки сделать две. Причём никто не возмущался подобному равенству, не требовал пустить вперёд сначала самых зажиточных ставочников. Вообще, конечно, по уму нужно дать возможность сначала сделать самые большие ставки. Но ведь это лишний организационный труд, а народ, знаете ли, очень быстро стынет.

Места на трибунах сегодня улетали по три копейки за «билет». И хотя цена эта откровенно красная, она позволила без проблем заполнить трёхъярусные скамейки четырьмя сотнями фанатов новомодного ногомяча. Остальным желающим, которых оказалось раза в два больше тех, кто сидит на трибунах, пришлось смотреть матч через забор. Впрочем, интереса к матчу у них этот факт отнюдь не убавил.

Как таковых билетов, конечно, не существовало. Просто на трибуны был лишь один вход, он же и выход, в который пропускали лишь за плату. Выпускали, к сожалению, бесплатно, но иначе всё мероприятие превратилось бы в исключительно единоразовую акцию с непредсказуемыми последствиями.

Я расслаблено откинулся на своё место рядом с Генрихом и Мстиславом. Те тоже изрядно вымотались, хотя ставки делались лишь пятнадцать минут. Сегодняшний матч носил характер исторического. Впервые официально встречались две независимые команды. И пусть та ребятня, что сегодня встала против гвардейцев, попала сюда лишь благодаря мне. Это не важно. Играют то они за себя. Хотя и за участие им заплатил я. Полновесный рубль вызвал немалый восторг у пацанов, когда я озвучил им их гонорар. Ещё больше они удивились, когда я сказал, что за победу они получат столько же. Какая мне разница? Я всё равно в плюсе при любом раскладе.

— Что там по деньгам? — Спросил я у Мстислава. Тот заканчивал пересчёт последней кучки монет.

— Тридцать три рубля и сорок одна копейка. — Задумчиво пробубнил он. Неплохо, учитывая, что коэффициенты для начала я выставил скромные, лишь с небольшим перевесом в сторону гвардейцев. Плюс будет и второй этап ставок в перыве между таймами. И там я уже по новой запущу поток желающих, подняв предварительно множитель выигрыша исходя из итогов первой половины матча. Кстати, сами игроки так же не постеснялись сделать ставки. Конечно, речь идёт о гвардейцах, получивших на днях своё жалование за последний месяц.