Владимир Молотов - Визиты в СССР
Девушка из прошлого жила на третьем этаже.
Она казалась ему идеальной. Часто Коля думал, что это просто счастье, что судьба подарила ему возможность попадать сюда и любить Любу. Ведь в своей реальности он никогда бы не нашел такую девушку. В своей реальности он давно уже разочаровался в женщинах — там кругом были одни расчетливые стервы, или нудные серые мышки, или карьеристки, или требующие слишком много внимания.
Люба никогда ничего не требовала. Она была нежной, как наложница султана, понятливой, как читатель википедии, податливой, как разомлевший на солнце пластилин. Она не пыталась залезть ему под кожу, выпытать всю его подноготную. Даже паспорт ни разу не спросила, а ведь у него не было советского паспорта! Ей достаточно было того, что он рассказал в первую ночь.
А легенда сходу получилась банальная: развелся с женой, оставил ей квартиру в Москве, сам приехал сюда, потому что посулили хорошее место с большой зарплатой, живет пока в гостинице. Этот последний момент был подан с хитрецой. Расчет оправдался — Люба каждый вечер сама начинала, мол, ну что тебе там куковать, оставайся у меня.
Квартира ей досталась от матери, переехавшей на Украину. Замуж Люба еще не выходила, «с мужиками не везло, влюбчивая и доверчивая». Однако на ее лице и в ее тайком просмотренном паспорте обозначалось тридцатилетие. В советское время, помнил Коля, на таких начинали коситься. А тут мужик, разведенный, москвич, не грех и перед соседями похвастать, у всех на виду под ручку взять.
Он и квартиру ее любил. Эту чудную хрущевку-однушку в панельной пятиэтажке. Хрущевку с милыми окнами в деревянных рамах, еще не старыми, начисто вымытыми, с простенькой мебелью, со всем тем, что так сильно врезалось в память в детстве, что ассоциировалось со старостью и ветхостью, а здесь вдруг обрело первозданный вид.
В коридоре стоял поразительный трельяж с золотистыми колпачками ручек на дверцах, и на этих колпачках, на цилиндриках, были выемки под пальчики, а над столешницей трельяжа высился триптих зеркал, который складывался, точно открытка, и узкие боковые зеркала прикрывали большое центральное.
В комнате красовалась почти черная стенка-сервант с хрустальной посудой, в углу, на тумбе, у окна — ламповый телевизор «Чайка» черно-белого изображения, который можно было смотреть лежа на пресловутой тахте-книжке шоколадного оттенка.
В этот раз, как и обычно, Люба, едва только скинула обувь, легковесно прошла в комнату и включила телевизор. Наблюдая за ней в такие минуты, Коля думал: время не меняет любовь человека к дому. Будь у тебя ящик с ручной переключалкой или плоская панель с пультом, ты все равно захочешь начать домашний вечер с этого теле-еле фона для уюта.
Прихватив халат, Люба скрылась в ванной для переодевания. Он же сел в маленькое кресло с деревянными подлокотниками, у выхода из комнаты, и уставился в телевизор. Местная новостная программа сообщала об успехах с полей. Ведущая с пышной кудрявой шапкой волос со скромной улыбкой докладывала о лучших комбайнерах района. Коля зевнул. Справа от кресла мостился высокий торшер — чудесная вещь, и Коля принялся его разглядывать.
Когда из ванной появилась хозяйка, такая хрупкая и мягкая в зеленом халатике, он бросил скучное занятие, и они прошли на кухню, и там на пару сготовили легкий ужин. Куски Колиного батона румяно обжарились в пышном омлете на чугунной сковороде с дном, напоминающим вафельную поверхность. Люба старательно нарезала четвертной сектор «Праги» и облизала пальчики. Чай разлила из фарфорового заварника с покачивающейся корзиночкой ситечка. На газовой плите уже почти поспел белый эмалированный чайник.
Говорила она слегка картавя, и эту черту он в ней тоже любил. Иногда ему хотелось передразнивать Любу, но он боялся ее обидеть. Она же без умолку несла всякую чепуху о своих передрягах с почтовыми девицами-коллегами. Коля лишь слушал в пол-уха, словно сидел около журчащего ручейка. А то вдруг она останавливалась, задумчиво косилась в окно, так что Коля замечал в профиль грубоватость ее носа, отчего начинал тихонько улыбаться.
Затем Любка снова поворачивалась к нему и спокойно перескакивала на тему мечтаний о шубе и прочей женской ерунде.
И тут Люба возьми да и скажи:
— Ой, что-то мне не по себе, Колюш, как будто за тебя боюсь, что ли, ровно что случится с тобою!
Прямо как в сериале каком про СССР, Коля даже умилился, но виду не подал.
— С чего это вдруг, Люб? Выкинь из головы всякие глупости!
Сказав это, он проглотил добрую половину куска «Праги». Настоящей советской «Праги», которая так радовала его, и тем больше возмущали всякие подделки из будущего, жалкие суррогаты всяких ИП и ООО.
А потом, когда ложились спать — это был целый ритуал. Коля приподнимал тяжелый диванный механизм, книжка перекачивалась и закреплялась в необычном положении, Люба наклонялась, чтобы достать белье. Затем книжка щелкала и раскладывалась, Коля стоял в сторонке, а Люба стелила белье. И при этом он чувствовал, как Люба испытывает неудобство, как она боится поглядеть искоса на Колю, видел, как она слегка краснеет и как старательно смыкает губки.
А сам уже тайком тянулся в карман за «импортными резинками», которые на самом деле прикупал в гипермаркете своего времени.
Свет потухал, и начиналась ночь любви. Ах как упоенно истосковавшаяся по мужикам Люба начинала свои ласки! Как лохматила ему волосы тонкими пальчиками, как нежно поглаживала плечи и спину! Он же наступал на нее аккуратно, целовал ее всю от икр до головы, задирая, комкая, сворачивая до шеи тонкую ночную сорочку томно-синего оттенка.
И потом он осторожно входил в нее, одновременно высасывая губами всю нежность ее влажного рта, и начинал двигаться, размеренно и не спеша, с величайшей осторожностью и загадочной безмолвностью. Однако напряжение возрастало, страсть накалялась, и Люба, с прорывающимися из гортани охами, сама уже ускоряла его, как-то странно двигаясь бедрами.
Но едва он готов был извергнуться, она, словно с пониманием, ловила этот момент, резко отталкивалась, высвобождалась, давая ему мгновение передохнуть. Сама же принимала другую позицию, забыв уже о своей былой стеснительности и красноте, а только всецело отдаваясь неуемной страсти и природному зову. И начинался второй круг рая.
Засыпали они распластанные, изможденные, под мерный тик настенных часов с заводным механизмом.
В эту ночь, прежде чем уснуть, Люба опять напомнила о своем странном предчувствии, но тут же откинулась головой на подушку и неожиданно засопела носом к потолку. А Коля задумался. Ерунда это, не может она ничего такого предчувствовать! Хотя и плохо, что с Жориком не встретился. Второй раз уже такая нестыковка за десять визитов. Но зато утром-то точно таксист будет на месте. Так что надобно выспаться, пораньше встать — вместе с Любой.
Коля поворочался несколько минут, подумал еще о странности происходящего: как это невероятно, что он вот так вот запросто занимается любовью в прошлом, а у себя, в настоящем, ничего не происходит… И наконец уснул.
***
Утром Коля шел на встречу с Жориком в приподнятом настроении. Город, ласкаемый восходящим солнцем, начинал новый советский день. День, который будет полон социалистических свершений и тайных темных делишек. День, в котором беззаботные люди прошлого, одетые в серое, не попадут в километровые пробки, не испугаются грядущих катаклизмов и не поссорятся с начальством из-за урезанных бонусов.
Николай брел по городу и глядел в их лица — то было любимое его занятие. И он видел в их лицах только спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. И он даже где-то немножко завидовал им. И припоминалось что-то такое, читанное в молодости: они не продадут. Да-да! Зато у моего народа — какие глаза! Они не продадут или не предадут, что ли. В который раз вспоминалось, но по возвращении все забывал «википекнуть» автора.
Наслаждаясь также безрекламной не броскостью улиц, Николай снова и снова радовался тому старому городу, милому и простому, который, как оказалось, совершенно вылетел у него из памяти. Порой он даже поражался: как возможно, что вот на этом, например, месте стоит какое-то зачуханное здание в два этажа? А ведь здесь должен быть огромный торговый центр с подземным паркингом!
Впрочем, в последние визиты Коля начал уже ко всему привыкать. Даже к своей деятельности здесь и подготовке дома. Открыв лазейку, он долго не заморачивался, как выжать из Советского Союза какую-нибудь выгоду. На глаза попались старые купюры в двадцать пять рублей. Выяснилось, что их можно раздобыть еще кучу, роясь по сусекам у знакомых. К тому же, их можно скупать за бесценок, если они не в состоянии ПРЕСС, то есть не выглядят, как только что сошедшие со станка.
Здесь, в гостях, он занимался реализацией этих купюр. Если везло — менял на доллары, у Жорика. Да и не только купюры приносили доход. Таскал сюда старые видаки, которые дома уже никому не нужны, древние магнитофоны-кассетники. Единственное, чего пока не хватало Коле тут, в прошлом, — это удобной сети нужных знакомств. Одного Жорика было уже мало. Но сегодня утром предстояло потерять и его.
