Владимир Молотов - Визиты в СССР
— А здесь ничего, — отметил Димка, наклонившись к новому старому товарищу.
— Странное дело, — с усмешкой отозвался Коля, — люди живут под боком у чудес, а чудес не замечают.
— Это ты о чем?
— Ну, москвичи в Кремль не ездят, а пермяки в Кунгур.
— Людям некогда ерундой заниматься, — чуть подумав, сказал Дмитрий. — Деньги надо зарабатывать.
— А для чего? Чем больше пашешь, тем меньше в этом смысл.
— Ладно. Ты зачем меня сюда привел?
— Да ты посмотри, как красиво!
В этот момент группа сдвинулась и потянулась гуськом в первый грот.
— Слушай пока эту бабу, — шепнул оказавшийся за спиной Коля и тихонько тронул спутника за плечо. — Нужный нам грот будет третьим по счету.
В хвосте возбужденно болтающих зрителей они прошли будто по каменистой горловине чудовища. По дороге Дима полюбовался свисающими сосульками и с усмешкой обнаружил их сходство с производящим детей органом. Когда открылась новая площадка с нишами, населенными причудливыми скульптурами пещеры, обыватели рассеялись. Так распадаются солдаты, когда им поступает команда «Разойдись!»
Димка и Коля встали сбоку — у самого входа в грот. Бывалая начала свою размеренную речь. Уста ее, впрочем, обронили в жуткую глушь пещеры интересные фразы. Но Кукарский все-таки не дослушал и опять наклонился к Николаю.
— А что будет там, в третьем гроте? — нетерпеливо спросил он.
— Скоро узнаешь.
В тусклом свете ламп Димка уловил загадочную улыбку Герасименко.
В третьем гроте они отстали от группы. Коля дернул Димку за плечо, когда все потянулись в очередной узкий проход.
— Все, здесь остаемся! — громко шепнул он.
— Какого черта? — не выдержал Димка. — Мы же потеряемся.
— Не бойся, не потеряемся, — старый товарищ извлек из кармана маленький фонарик на батарейках.
Тем временем звуки уходящих уже стихли, и пятно света за ними исчезло. Навалилась кромешная темнота и настала глушь. Но вот Герасименко выдохнул, тихонько щелкнул, и в глаза Димке ударил лучик желтого света.
— Э, да ты совсем скис! — усмехнулся Коля. — Еще дрожишь, небось… Идем.
— Куда ты меня тянешь? — резко возмутился Кукарский.
— Вглубь грота.
— Но зачем?
— Сейчас узнаешь!
Коля уверенно повел спотыкающегося напарника, тыча вперед лучом фонарика, словно освещая морские глубины. Они остановились в самой заднице грота и, наконец, Коля заставил присесть.
— Надо немного подождать.
И выключил фонарик.
— Чего ждать? Зачем ты выключил свет?
Коля глубоко вздохнул.
И промолчал.
Димка не стал допытываться, покачал головой. Он теперь смотрел во все глаза, но ничего не видел. Густейшая чернота выедала зрачки. Тотальная тишина давила на уши.
В голове у Димки все смешалось: зачем нам это? Что за хрень? Да ведь так и сбрендить недолго! Не зря говорят, однако: хоть глаз выколи! Кукарский поймал себя на том, что его тело испытывает теперь мелкую дрожь. От страха ли, от еще не ушедшего ли похмелья, либо от всего вместе, дать себе отчет он не мог.
— Здесь время стоит, — вдруг произнес Коля, и эхо пугающе отозвалось где-то на камнях. — Если будешь так долго сидеть, потеряешь ощущение времени и пространства.
— Блин, похоже на то.
— Но нам это не грозит, — успокоил Коля. — Мы сейчас пойдем наружу.
— Ну и как мы отсюда выберемся? — с нервной усмешкой осведомился Димка.
— Все, пойдем, — спокойно ответил Герасименко и включил фонарик. — Теперь мы в том времени, в котором я покинул это место.
— То есть как это? — спросил Дима, радостно поднимаясь за освещенной рукой товарища.
— В этом гроте время стоит, — назидательно повторил Коля. — Оно начинает двигаться, лишь когда сюда ступает нога человека. Сейчас мы попали в тысяча девятьсот восемьдесят третий год.
Димка остановился. Дрожь неожиданно прошла. Он какое-то время прокручивал в голове цифры, произнесенные спутником.
— Ты что, идиот? — наконец родил Димка. — Какой, нафиг, восемьдесят третий?
Маленькая радость от скорого освобождения сразу прошла. Кукарский почувствовал, как у него внутри все упало. Сначала этот чертов Колян заставил отстать от группы, нагнав страху, затем еще вынудил сидеть в глубоком ничто, а теперь вот еще и сводит с ума идиотскими фразами!
— Понятно, — спокойно ответил Коля. — Не веришь. Этого и следовало ожидать.
— Слушай, хватит придуриваться, — примирительно сказал Димка. — Давай лучше догоним группу и покончим со всем этим.
— Идем! — Коля кивнул и резко двинулся вперед.
Какое-то время Дима молчал и просто двигался вслед за ним, вслед за широкой спиной Коли с облачком света, похожим на нимб святого с иконы. Затем не выдержал:
— Ну что, долго еще? Скоро мы группу догоним?
— Скоро, — бросил Коля.
Дальше шли они долго, бесконечно долго, как показалось Диме. Мимо новых гротов, иных — со стоячими озерками воды. По дороге никто не проронил ни слова. Но вот вдруг очертания пещеры начали проясняться и, наконец, перед ними открылся выход на улицу.
— Фу-у-у! Слава богу! — весело выдохнул Димка.
Коля промолчал.
Они выбрались на открытую площадку над подножием горы.
— Это выход, — сипло пояснил Коля. — Он и сейчас не там, где вход.
Поначалу, пока шли к поселку, никаких изменений Димка не замечал. Все так же, как и было по приезду. Разве что… разве что птицы пели как-то по-другому, да сосны стояли не там, да и солнце светило иначе, как-то по-осеннему, что ли. А людей вообще не наблюдалось. Собственно, это и побеспокоило его в первую очередь: куда делись экскурсанты? Впрочем, нет, с запозданием он понял еще одно.
Домик с кассой поменял вид, внешне оскудел как-то, что ли. А у главных ворот в заповедник исчез бревенчатый дом с кафе. Голова у Димки закружилась. Он было открыл рот, но не смог из выдавить из себя ни слова. Мысли смешались: неужели серьезно в прошлое попали? Или это какая-то необычная галлюцинация?!
Коля шел чуть впереди и, храня загадочное молчание, время от времени оглядывался на спутника. В лице Герасименко проскальзывала едва заметная усмешка. Такое выражение дарит залу, быть может, фокусник после очередного номера своего выступления.
На автобусную остановку они вышли знакомой тропой — в гору, к дороге, и потом через дорогу к остановке. И здесь уж Димка не открыл для себя ничего нового. И даже автобус, казалось, пришел тот же самый — серый занюханный Пазик. Однако стоило только забраться внутрь… Первое же, что бросилось в глаза Кукарскому, окончательно выбило у него пол из-под ног.
Наискосок от двери, у окна красовался примечательный аппарат, серебрящийся металлическим корпусом, со стеклянной поверхностью наверху. И в этой поверхности, в этой прозрачной крыше, на ее потолке виднелась канавка с прорезью, та самая — для монет. Сбоку же металлического корпуса торчала грубая черная ручка для вращения. А из передней части корпуса, из паза, высовывался маленький зубчатый срез билетной ленты.
В Кукарском сразу же восстало что-то такое, давнее, необычайно давнее и сладкое, томительное и ворошащее душу. Он, как озаренный, вспомнил все: и эту чертову машинку, и стыдливую свою зажатость при бросании нечестных четырех копеек, и гордость за честное бросание пяти копеек.
Тем временем Коля равнодушно подошел к аппарату, залихватски подкинул в ладони монеты и накормил механического билетера. С помощью черной «крутилки» Коля вытравил из его жерла два билетика и спокойно уселся у окна.
На второй остановке появились первые пассажиры.
Одеты они были как-то странно, так сейчас не одевались, и говорили меж собой совсем о странных вещах.
Бабушка с повязанным на голове платком и в платье в горошек вполголоса вещала своим товаркам, облаченным в старомодные балахоны:
— Вот щас Андропов-то им покажет, ястретте! Как поприжимает все жулье!
Кукарский переглянулся с Колей, сидящим у окна.
— Ну что, Димыч, теперь ты не считаешь меня идиотом? — дружелюбно улыбнулся Коля густо-серыми глазами.
Димка нахмурился, помотал головой.
Мысли, образно говоря, превратились в гоголь-моголь. «Значит, он не сумасшедший?! Значит, это не галлюцинация?! Значит, здесь правда тысяча девятьсот восемьдесят третий год! Но как такое может быть?! Как такое вообще возможно?!»
Кукарский за свою подошедшую к половине жизнь никогда не верил в сверхъестественное, в инопланетян и барабашек, в возможность перемещаться во времени. Всякие там байки из бульварных газетенок про творящиеся кое-где чудеса вызывали в нем ухмылку, свойственную по жизни думающему человеку.
Тем труднее оказалось для него постичь и принять происходящее, как данность. Но неумолимые факты говорили сами за себя. Однако к Димке снова пришел страх, страх непознанного, в которое ввергли против воли.
