Воин-Врач III (СИ) - Дмитриев Олег
Святослав гневался. И, кажется, в первую очередь на то, что римские негодяи помешают первенству, в котором его «Черниговские Орлы» непременно должны были взять первое место. Ну, то есть он на это рассчитывал.
Всеволод продолжал переводить взгляд с брата на хана и обратно, пытаясь понять, почему никто из них не рассматривает даже возможности того, что великая сила старых денег и наёмников сбросит с престола его племянника. Ну, допустим, была та история под Вышгородом правдой. И каким-то новым чародейством утопил Всеслав, как говорили, огромную толпу ляхов. Но то — ляхи, а это Святая Католическая церковь и сам папа римский! И рати у них, вон, как сказано было, больше вдвое. Понимать же надо, что плетью обуха не перешибить. Словом, переживал Переяславский князь сильно.
Глава 22
Новые веяния
Дядя Всеволод продолжил напрягать и на следующий день. Он не знал, что все его передвижения, встречи и разговоры вне княжьего подворья тоже внимательно отслеживались нетопырями и не только. Ночной негромкий разговор с одним из его присных повезло услышать и мне с крыши терема. Ну, хотя, как сказать, повезло…
— Ну⁈ — нетерпеливо прошипел князь переяславский, оставаясь в глухой тени крыльца. Ночью, конечно, везде темно, кроме мест, куда «добивал» свет факелов или звёзд, но тут, слева от ступеней и резных балясин, было и вовсе глаз выколи.
— Никак пока, княже, — отозвался тихий голос. — На каждом шагу черти его караулят, а так с виду и не скажешь. Везде, где стрелку́ сесть сподручно, уже его белобрысые сидят, да так, чтоб двое-трое всегда друг у дружки на глазах были. Не зря его Рысь свой хлеб ест.
— Ты тут не за тем, чтоб чужих воевод хвалить, Пахом! — чуть громче прозвучала реплика Всеволода. Если бы не ночь и тайная атмосфера — наверняка уже визжал бы. — Надо дело сладить, а не псов его нахваливать да себе цену набивать!
— Готовим, княже, готовим. Сладим, дай срок, — показалось, что в безэмоциональном шёпоте невидимой фигуры прозвучало тщательно скрываемое раздражение. Или не показалось?
— Мало времени, совсем мало! Друзья должны видеть, что в силе наш уговор. И про придумки его, и про самого́ Оборотня Полоцкого. А ты что?
— Монахи составов своих тайных ни за какие деньги не откроют. На торгу никто не знает, возчики у них все, как один, глухонемые, а в саму Лавру пролезть — как на княжий двор, та ещё задачка. Там кругом среди братии ратники калечные, рук-ног недобор, зато видят и слышат соколами. Хотели было мои умыкнуть у ручья одного, что в ту избу, где варят, вхож, да еле сами ноги унесли. А к ручью тому теперь меньше, чем впятером, не ходят.
Я подумал о том, что мысль, подсказанная отцу Антонию, про инвалидов в охране периметра, оказалась пророческой, а невидимый по-прежнему Пахом продолжал:
— Дворня у него такая, будто не один год в новиках отбегала, дело знают крепко, языкам воли даже бабы не дают. А та сисястая, Домной кличут, и вовсе иного сотника за пояс заткнёт, так всех застрожила. Того, кто в поварню заглянул, будто бы по ошибке, за волосы выволокла наружу, а уж орала-то… Есть там две девки у неё, недовольные вроде как. Через них спробую с отравой пролезть.
Я хотел было сразу же, мигом возвратиться в наше с князем тело, чтобы прихватить этих двоих на горячем, но решил чуть подождать. Услышанного уже вполне хватало для того, чтобы домой Всеславов дядя не вернулся, а вот фактов, кроме имени невидимого Пахома, пока было маловато. Ясно, что Чародей и не подумал бы сомневаться в моих словах. Но всё то немногое, что я помнил и знал про дезинформацию и агентурную работу из прошлой жизни, от особистов и «каскадёров», требовало подождать ещё. И любопытство, которое, как известно, губит кошек, сыграло на руку оборотню.
— С Одаркой ещё день-два, мыслю, и согласится она. Уж больно зла на Домну, — продолжал доклад невидимка. — С мастеровыми хуже. Ни один подмастерье из кузнецовых или плотницких про колдовство ничего не ведает. Ну, железо по-новому варить стали. Ну, проволоку зачем-то смолой мажут. Но ничего про громы с молниями пока.
И он глубоко вздохнул.
— Ну чего пыхтишь-то? — недовольно прошипел Всеволод.
— Душа не на месте, княже. Тревожно мне. Неправильно что-то. Будто не я за ними, а они за мной следят, каждый шаг, каждый вздох подмечая. На паперти словно каждый второй нищий да урод насквозь меня видит, даже слепые. Даже сейчас кажется, что Чародей рядом стоит. Без ухмылки, просто смотрит, как на мяса кусок, по-волчьи…
В голосе тайного злодея не было страха. Но была какая-то смертная тоска, неизбывная му́ка, какие бывали на моей памяти у тех, кто слишком часто и слишком долго играл со смертью. За день-два до того, как встретиться с ней в последний раз. И проиграть.
— Ну-ка не кисни! Ты и не такие дела обстряпывал, — а вот во Всеволодовом тоне была явная, вызывающе резко контрастировавшая с Пахомовой, неискренность. — Друзья обещали на неделю город и окру́гу нам оставить! Богатым человеком станешь, Полоз, уважаемым!
— Да, княже. Прав ты. За малым дело — успеть да не сдохнуть, — в еле слышной речь дядькиного зауго́льного специалиста энтузиазмом и не пахло, что фальшивым, что, тем более, настоящим.
Дальше была идеологическая и политическая накачка со стороны начальства в отношении подчинённого, до тех пор, пока князь Переяславля сам себе не поверил в том, что дело и вправду оставалось за малым: убить Всеслава и разграбить Киев и окрестности. Тайный Пахом односложно соглашался. Но ни уверенности, ни, кажется, даже надежды на то, чтобы выдать Всеволодово желаемое за своё действительное, в нём не было. Они растворились в потёмках, едва полетели над городом крики вторых петухов, а до первых лучей Солнца оставалось ещё часа три. Да, ясно, почему дядька с самой первой встречи казался таким нервным, напряжённым и фальшивым. Потому, что не казался.
Вернувшись в тело Чародея, я едва не забыл все тайные новости разом. И не потому, что «вселился» не вовремя. Просто поймал нечаянно тот момент, когда гроза, страх и смертный ужас всех, от ляхов до диких степняков отличался от своего, так скажем, сценического образа настолько разительно, что и Рысь бы не признал.
Оборотень и чёрный колдун сидел рядом с Дарёной, что спала счастливым крепким сном. По обоим было видно, что ночь прошла ярко. То пополнение, о котором знали степные камы-шаманы, ожидалось в середине лета, не так, чтобы уж очень скоро, но и не Бог знает когда, и казалось, что каждая их встреча становилась всё долгожданнее и дороже, как после свадьбы. Сейчас же Всеслав смотрел на жену, наслаждаясь её ровным дыханием, румянцем, лёгким покачиванием прядки волос возле носа. Не удержавшись, князь осторожным движением поправил локон так, чтоб тот не разбудил Дарёну, пощекотав ненароком. И во взгляде его, и в этом бережном движении было столько заботы и любви, что именно они отвлекли меня.
«Спасибо, Врач», — привычно поблагодарил князь за то, что бестелесная сущность из далёкого будущего, как обычно, и не думала стоять над душой или лезть с советами.
«Не на чем, друже», — так же привычно отозвался я. «Вестей много, день долгим будет».
«Ну-ка», — заинтересованная мысль Всеслава скользнула в мою-нашу память, как ладонь в знакомый рукав.
— Ой, да иди уже, двоедушник, колдун проклятый, демон ночной, дай спать! Всю заездил до полусмерти, — хриплым со сна голосом промурлыкала Дарёна, кажется, даже не проснувшись. Такое обращение жены к мужу в патриархальной Руси, наверное, можно было расценивать очень по-разному. Мы с князем хором расценили его, как редкий по силе и искренности комплимент. А то, как она вытянула из-под одеяла стройную белую ногу, по-кошачьи растопырив пальчики на ней, потягиваясь, едва не запулило меня обратно на крышу.
