Магнат (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я выдержал его ледяной взгляд. Но Долгоруков, видя, что я не смутился, нанес главный, как ему казалось, удар.

— Но оставим это. Есть вопрос куда более серьезный. Его императорское величество был в ярости, узнав о скандальной публикации в лондонском пасквиле господина Герцена. Государь был разгневан тем, что в Лондоне узнали о техническом отчете раньше, чем он сам. Не могли бы вы прояснить, господин Тарановский, каким образом этот документ оказался в руках государственного преступника?

Я посмотрел на Долгорукова с выражением искреннего, вежливого недоумения и слегка пожал плечами.

— Право, не имею ни малейшего понятия, ваше сиятельство. Насколько мне известно, оригинал отчета находится у самого профессора Лаврова. Копии были направлены в соответствующие ведомства — в военное и господину главноуправляющему путей и сообщений. А уж как копия попала в Лондон, я не знаю. Может, стоит у служащих узнать? Может, там и нашелся доброхот.

Не давая Долгорукову опомниться после этого укола, я перешел в наступление.

— И именно поэтому, — я повернулся к великому князю, — я и обращался с прошением о скорейшем принятии меня в русское подданство. Прошение, которое, как смею надеяться, получит поддержку вашего императорского высочества, чтобы раз и навсегда снять все вопросы о моей верности государю и империи.

Затем я снова повернулся к главе жандармов.

— А что касается покушения, то мне было бы весьма интересно узнать, когда ваше ведомство, так пристально изучающее мою скромную персону, наконец займется расследованием масштабных хищений господ французов, о которых свидетельствует официальная сенатская ревизия? Или государственные преступники вас интересуют меньше, чем их жертвы?

В кабинете повисла мертвая тишина. Я пошел ва-банк и сам посмел задавать неудобные вопросы, да еще кому, главе всесильной жандармерии, и теперь ждал ответа.

Великий князь долго молчал, барабаня пальцами по столу. Он посмотрел на Долгорукова, потом на меня.

— Хорошо, господин Тарановский, — сказал он наконец. — Я лично поговорю с государем о вашем прошении. Думаю, через неделю этот вопрос будет решен.

Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.

Мы со Штиглицем поднялись и поклонились. Я покинул кабинет, чувствуя на спине ледяной взгляд Долгорукова, но мне было все равно. Я выдержал этот допрос. И вышел из него победителем.

Дверь кабинета тихо закрылась, отрезая нас от мира высшей политики.

«Легко отделались и даже на каторгу не послали» — пронеслось в голове.

Мы с бароном Штиглицем молча спускались по широкой мраморной лестнице. Атмосфера все еще была напряженной, но лед недоверия и угрозы, царивший в кабинете, начал таять, сменяясь усталым облегчением.

— Благодарю за поддержку, господин барон, — сказал я, когда мы достигли вестибюля. — Без вашего присутствия все могло бы кончиться иначе.

Штиглиц остановился и посмотрел на меня своими холодными, проницательными глазами. На его тонких губах появилась тень усмешки.

— Они боятся скандала больше, чем воровства, господин Тарановский. Теперь главное — действовать быстро. Как только вернутся господа из поездки, стоит немедленно подсчитать точное количество акций под нашим контролем. И организовать собрание акционеров. Я вас поддержу.

Он коротко кивнул и, не прощаясь, направился к выходу, где его уже ждала карета.

Я вернулся в отель в состоянии эйфории. Я, никому не известный «австрийский поляк», только что на равных говорил с первыми лицами империи и вышел победителем. И не просто отстоял свое дело, а заставил их считаться с собой. Впервые за долгое время я мог позволить себе просто отдохнуть. Поднявшись в номер, я вызвал слугу и заказал лучший ужин, какой только был в отеле, и бутылку французского шампанского. Сегодня я праздновал свою победу очередную победу. В одиночестве.

На следующее утро после спокойного завтрака слуга доложил о визите полковника жандармерии. Через минуту в мой номер вошел полковник Липранди. Тот самый, что с таким ледяным высокомерием допрашивал меня в Петропавловской крепости.

Но сейчас это был совершенно другой человек. Он держался с безупречной официальной вежливостью, и в его поведении не было ни тени былого превосходства. Он не допрашивал. Он отчитывался.

— Господин Тарановский, — начал он, — имею честь доложить вам о ходе расследования по делу о покушении на вашу жизнь.

Я молча кивнул, предлагая ему сесть.

— Стрелявший, некий отставной унтер-офицер, пришел в себя. К сожалению, он не может пролить свет на заказчиков. По его словам, его нанял человек, представившийся вымышленным именем, передал деньги и оружие.

— И где же тот, который нанял? — вежливо поинтересовался я.

— Исчез, — развел руками Липранди. — Вероятнее всего, покинул Петербург. А возможно, — он сделал многозначительную паузу, — его уже нет в живых. Наниматели заметают следы. Суд над стрелком состоится в ближайшее время. Как потерпевший, вы имеете право присутствовать.

Я слушал его с вежливым, но совершенно отстраненным видом. Судьба этого несчастного унтер-офицера меня не интересовала.

— Благодарю за информацию, господин полковник, — сказал я, давая понять, что разговор окончен.

Про себя же заметил, видимо, Долгоруков вчера хорошо накрутил всем хвосты, раз аж с самого утра примчались.

После ухода Липранди я еще долго сидел в кресле у окна. Странно, но его визит и рассказ о покушении заставили меня думать не о врагах, а о друзьях. О тех, ради кого все это и затевалось.

Я подумал об Ольге Левицкой. Я так давно не давал о себе знать, погруженный в петербургские интриги. Как она там, в имении? Все ли у них в порядке? Нужно немедленно отправить ей телеграмму, просто чтобы сказать, что я жив и помню о них.

Затем я вспомнил о сенаторе Глебове. Нужно было сообщить ему о моем успехе у великого князя и еще раз поблагодарить за его неоценимую помощь. Без него ничего бы не вышло.

Я уже взял лист бумаги, чтобы набросать тексты, как в дверь снова постучали. В комнату вошел гостиничный слуга.

— Ваше высокородие, — поклонился он, — внизу вас ожидает господин. Представился Мышляевым.

Мысли о светлом будущем и друзьях мгновенно улетучились, сметенные этим именем. Старые, кровавые долги, о которых я почти забыл в эйфории победы, напомнили о себе. Я понял, что есть еще одно дело, которое нужно закончить.

Глава 24

Глава 24

— Проси, — коротко бросил я слуге.

«Как легко меня можно найти, оказывается», — промелькнула мысль в голове.

Я внутренне приготовился к сложному разговору.

Это был совершенно другой Мышляев. Исчез и наглый бретер, и сломленный заложник из его собственной квартиры. Передо мной стоял гвардейский офицер, бледный, осунувшийся, но державшийся с последним отчаянным достоинством. Войдя, он остановился посреди комнаты, глядя на меня прямо, без страха, но как будто с какой-то потаенной тоской.

— Чем обязан, господин Мышляев? — любезным тоном спросил я, уже, впрочем, догадываясь, зачем он явился.

К чести ротмистра, он не стал ходить вокруг да около.

— Господин Тарановский. Я выполнил свою часть уговора. Барон д’Онкло мертв, — прямо и без эмоций, как офицер, докладывающий начальству о проведенной операции, сообщил он.

— Ну как же, весьма наслышан! — бодро отозвался я. — Очень, очень рад, что Фортуна повернулась к вам лицом, а к барону — кхм, другим местом!

— Но теперь у меня проблемы, — тем же глухим голосом продолжил ротмистр.

Я молча и внимательно слушал, не перебивая, лишь мысленно торопливо оценивая ситуацию.

— Дуэль, хоть и проведенная по всем правилам, вызвала чудовищный скандал из-за статуса покойного. Шеф полка, граф Крейц, как говорят, в бешенстве от произошедшего. Командир полка, полковник Стюрлер, со всей определенностью дал понять, что меня ждет изгнание со службы с позором. Для меня это конец, сударь!