Афганский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Когда я подошёл ближе, мне стало совсем тоскливо. Правый двигатель разворотило по полной. Повредили главный редуктор, а жидкости продолжали вытекать на землю. Техники с фонарями обследовали силовую установку и лопасти.

— Командир, я не знаю как он сел. Тарелка автомата перекоса с таким перекосом теперь, что ей кранты, — стоял на одном из капотов младший сержант Гавриков.

— Ещё что?

— Двигатель, лопасти, гидросистема — с ними жопа. Остальное как-нибудь восстановим или вертолёт на донора растащим, — предложил Гавриков.

— Решим потом. На стоянку вертолёт и отдыхать. Завтра будем над ним колдовать.

— Понял. Техпомощь и пожарку на стоянку, — скомандовал зам по ИАС капитан Моряк.

Оставшийся техсостав начал работу, а я нашёл глазами, стоящего в стороне Ломова. Он ещё слегка трясся, не сняв шлем.

— В кабинет, Виктор Викторович, — сказал я и пошёл в ЦБУ.

— Товарищ командир…

— Быстро, — прервал я ответ Ломова.

Только я отошёл на несколько шагов, как почувствовал запах гари. За спиной вспыхнул огонь. Ночь уже перестала быть столь тёмной.

Вертолёт начал гореть. Техники бросились к вертолёту, а пожарные тут же снова начали разматывать рукава. Но самое плохое было не это. Грузовая кабина была закрыта, а среди техников я не обнаружил самого заметного из них.

— Гавриков где? — крикнул я.

— В кабине. А она закрыта, — рванул один из инженеров к вертолёту.

— Назад, — остановил я парня и сам кинулся к грузовой кабине.

Огонь распространялся всё быстрее. Начал нарастать гул. Промедление сейчас смертельно. В пушке ещё остались снаряды, которые могут взорваться.

— Я помогу, — услышал за спиной голос Ломова, когда подбежал к грузовой кабине.

Обшивка фюзеляжа начала нагреваться, а открыть дверь было сложно. Слышно было, как внутри кто-то колотит по блистеру. Ещё небольшое усилие и дверь поддалась.

Гавриков лежал на полу грузовой кабины, а огонь уже подступил к нему. Ещё немного и будет взрыв. Схватив его вместе с Виктором, мы быстро вытащили его и понесли на безопасное расстояние.

Тушить здесь уже было нечего. Огонь слишком быстро распространялся. Мы отбежали метров на 150 от вертолёта, как произошёл взрыв. Тут же в стороны полетели горящие осколки.

— Гавриков, очнись, — похлопал я по щекам младшего сержанта.

Он не сразу пришёл в себя. Открыв глаза, техник начал громко кашлять. Воротник его куртки обгорел, издавая противный запах палёной шерсти.

— Командир, я не пью уже вторую неделю, — начал подниматься Гавриков, утирая лицо грязными руками.

— Не рассказывай сказки, — ответил я, поднимаясь с земли.

От вертолёта поднялся яркий и мощный столб огня. В воздух вырвался густой и тёмный дым, заполнявший весь аэродром едким запахом. Гул от горящего вертолёта оглушал и не позволял слушать, что мне говорит Ломов.

Пока не закончились все работы по ликвидации пожара, я с аэродрома не ушёл. Пару раз ко мне прибегал начальник штаба Пяткин, чтобы передать указание главного штурмана Углова прибыть к нему с докладом. И каждый раз я отправлял Гвидоновича обратно.

— Товарищ командир, всё закончили. Вертолёт восстановлению… ну вы и сами поняли, — подошёл ко мне Моряк с докладом.

— Да, вижу. Все в порядке? Никто не пострадал? — спросил я.

— Так точно, — ответил капитан, утирая грязное лицо тыльной стороной ладони.

— Ладно. Я в ЦБУ, если что. Ночь сегодня всё равно бессонная, — пожал я руку заму по ИАС.

Пока я шёл в здание ЦБУ, искал как бы улучшить настроение. А причин для смеха было не особо много. Но главное, что после вылета у меня и спецназа полный комплект людей. Вертолётов наша промышленность ещё наделает.

Только я вошёл в зал управления, как тут же услышал пронзительный возглас Углова.

— Клюковкин, совсем потеряли страх⁈ Я долго вас ждать буду?

Я посмотрел по сторонам. В помещении помимо меня были и другие офицеры. Также на радиостанциях сидели связисты в званиях сержантов и ефрейторов. При всём к ним уважении, но разговаривать со мной так позволять нельзя.

— Не потерял. Ждать вы меня будете столько, сколько нужно. У меня, знаете ли, и авария, и наземное происшествие произошло. Я должен был быть на аэродроме, а не бегать с докладами каждые 10 минут.

Углов покрылся белым налётом и приготовился уже разорвать тишину пронзительным криком.

— Вы… — начал Антон Павлович, но рядом с ним зазвонил телефон.

Полковник представился и начал нервно теребить молнию на комбинезоне. Пока Антон Павлович с кем-то говорил, я быстро рассказал Сопину, что мы видели.

— Укрепрайон. У самой границы, под прикрытием Пакистана и рельефа. А ты любишь нам подкидывать задачи, Саня, — улыбнулся Игорь Геннадьевич.

С комбригом спецназа нужно согласиться. Но есть ещё кое-какая информация. Уж слишком сегодня ночью нас потрепали ПЗРК.

— Тут ещё кое-что. Помнишь новый ПЗРК «Старстрик»? Повреждение Ми-24 нанесли с большой вероятностью им.

Сопин почесал подбородок, поглядывая на карту. В это время Антон Павлович что-то рьяно доказывал своему собеседнику. Ничего не понимаю, что он говорит.

— Если стреляли из «Старстрик», то в рядах духов точно есть наёмники из БлэкРок, — сделал заключение подполковник Сопин.

— Конечно. Попасть ночью очень сложно. Но для нас были сделаны засады. Плюс была приманка, на которую… не стоит пока об этом, — прервался я.

Углов с, еле скрываемой, улыбкой отложил в сторону телефонную трубку. И довольного взгляда с меня полковник не сводил.

— Вас к телефону, майор, — сказал Антон Павлович, и я подошёл к телефону.

— Слушаю, майор Клюковкин.

— Это Веленов. Я кратко, Сан Саныч. Заместитель командующего ВВС армии звонил. По тебе приняли предварительное решение, — ответил комполка.

Его голос звучал не так молодцевато, как обычно. Да и мне не нравится сама идея «предварительного» решения.

— Я готов выслушать, командир.

— Тебя временно отстранили от полётов. Жди очередную комиссию.

Глава 26

Февраль 1984 года. Кандагар, Демократическая Республика Афганистан.

Коридор в штабе вертолётного полка пропах спёртым воздухом и лёгким запахом мастики, которой в спешке натирали полы солдаты перед приездом большого начальства.

Узкий коридор с низким потолком, напоминал блиндаж. Шум от взлетающих вертолётов и самолётов отдавался в помещении глухим эхом. Лампочки под потолком горели тускло, отбрасывая рваные тени на стены, покрытые облупившейся светлой краской.

В конце коридора приглушённым голосом прапорщик отчитывал двух солдат за плохую работу.

— Я говорил, нужно было лучше мазать. Если меня вздёрнут, на дембель пойдёте, когда рак на горе свистнет, — грозил он парням.

Я внимательно посмотрел на стены и обнаружил, в чём именно недоработка солдат. В некоторых местах они пытались замазать облупившиеся участки. Получилось ещё хуже — пятна потемнели, выделяясь на фоне выцветшего покрытия.

Сделав несколько шагов по деревянному полу, я сел на один из потёртых стульев рядом с дверью и задумался о предстоящей беседе.

Чуть меньше месяца прошло с момента пожара на аэродроме, когда сгорел Ми-24. С тех пор мою эскадрилью только экологи не посещали с проверками.

— Сан Саныч, ещё ждёте? — присел на соседний стул мой тыловик Сычкин, который в штабе решал дела по своему направлению.

— Да пока не звали. Всё сделал?

— Так точно. Запасы пополним, а то по запчастям к машинам были проблемы. Ну и вот ещё. Телеграмма пришла на имя командующего, а штаб в Кабуле уже разослал по частям.

Яков Петрович протянул мне жёлтую бумагу с отпечатанными строчками. Прочитав первые пару абзацев, я понял, что мои недавние мысли материализовались.

— «Инспекция по охране окружающей среды в составе Главного квартирно-эксплуатационного управления Министерства обороны». Я и не думал, что такая есть.

— Да я сам удивился. Военным экологам чего тут делать? — возмутился Яша.