Кен Фоллетт - Игольное ушко
– Абердина?
– Кажется, он пытается улизнуть через восточную калитку.
– Когда он добрался до Абердина?
– По всей видимости, вчера рано утром.
– В таком случае он едва ли успел выбраться отсюда, если только не действовал молниеносно. Тут свирепствует буря, какой старики столетние не упомнят. Она разыгралась вчера вечером и бушует до сих пор. Ни одно судно не выходит в море, и уж, конечно, ветер не позволит приземлиться никакому самолету.
– Отлично. Поезжай туда как можно скорее. А я тем временем поставлю на уши всю местную полицию. Позвони мне, как только доберешься до Абердина.
– Считай, что я уже еду.
21
Когда Фабер проснулся, уже почти стемнело. Сквозь окно спальни он видел, как последние серые просветы на небе закрашивает в черное наступающая непроглядная ночь. Шторм не унимался. Дождь барабанил по крыше, вода струями стекала по водосточному желобу, а ветер завывал все так же неутомимо и зловеще.
Он включил небольшой ночник рядом с кроватью. Даже это усилие утомило его, и он снова откинулся на подушку. Такая необычная слабость пугала. Человек, который живет по принципу: сила всегда права, – обязан всегда быть сильным сам, и Фабер достаточно ясно мыслил, чтобы осознавать оборотные стороны этой своеобразной морали. Страх всегда сидел где-то у самой поверхности его существа, и, возможно, именно поэтому ему удалось продержаться так долго. Он был патологически не способен чувствовать себя в безопасности. И понимал каким-то шестым чувством, которым люди иногда воспринимают основополагающие черты собственной индивидуальности, что именно эта постоянная обеспокоенность и заставила его избрать профессию шпиона. Она одна в этой жизни давала ему моральное право мгновенно убивать всякого, кто мог представлять собой хотя бы ничтожную угрозу. И страх утратить силу был присущ ему в такой же степени, как одержимость собственной независимостью, подозрительность и презрение к своему туповатому военному начальству.
Он лежал в постели, принадлежавшей ребенку, в спальне с розовыми стенами и проверял состояние своего тела. Оно все казалось одним сплошным синяком, но главное – ничего не было сломано. У него не поднялась температура – закаленный организм выстоял против простуды, несмотря на жутчайше холодную ночь на борту шхуны. Ощущалась только слабость. И у него возникло опасение, что ее источник не одно лишь переутомление. Фабер помнил мгновение, когда он добрался до конца мостков и ему показалось, будто он умирает. Теперь же перед ним встал вопрос: не нанес ли он себе тем сумасшедшим рывком наверх какого-то необратимого повреждения?
Проверил он и свои вещи. Контейнер с негативами был все так же примотан к груди. Стилет он успел привязать к левой руке, а документы и деньги обнаружились в карманах одолженной ему пижамной куртки.
Затем Фабер откинул одеяло и перевел свое тело в сидячее положение, ногами касаясь пола. На секунду им овладело головокружение, но оно тут же прошло. Он встал. Чрезвычайно важно было не позволять психологически ощущать себя слабым. Надев халат, он вошел в ванную.
Когда же вернулся, в изножье кровати лежала его собственная одежда, выстиранная и отутюженная – нижнее белье, комбинезон, рубашка. Внезапно пришло воспоминание, как этим утром он видел в ванной комнате обнаженную женщину. Сцена воспринималась как нечто не совсем реальное, и он не понимал, что это означало. Но женщина была красива. В этом он нисколько не сомневался.
Он медленно переоделся. Ему хотелось побриться, но он решил попросить разрешения у хозяина, прежде чем взять станок, лежавший на полке в ванной, – некоторые мужчины так же ревностно относились к своим бритвам, как и к женам. Он, однако, позволил себе воспользоваться детской бакелитовой расческой, найденной в верхнем ящике шкафчика.
Потом равнодушно посмотрелся в зеркало. Ему не было свойственно заниматься самообманом, и он знал, что некоторые женщины находили его привлекательным, другие – нет, но справедливости ради надо признать это уделом большинства нормальных мужчин. Конечно, у него женщин было больше, чем у среднестатистического мужчины, но он приписывал это скорее своему к ним аппетиту, нежели внешней привлекательности. Сейчас отражение в зеркале сообщило ему, что он выглядит вполне презентабельно, а на большее он и не рассчитывал.
Покинув ванную, Фабер медленно спустился по лестнице. Им снова овладел приступ слабости, и новым усилием воли он заставил себя преодолеть ее, крепко ухватившись за перила и намеренно ставя одну ногу точно перед другой, пока не ступил на пол первого этажа.
Немного помедлив у двери гостиной и не услышав оттуда голосов, он направился в сторону кухни. Постучался и вошел. Молодая чета сидела за столом, заканчивая ужинать.
Увидев его, женщина вскочила на ноги.
– Вы уже встали! – воскликнула она. – Уверены, что вам можно уже покинуть постель?
Фабер позволил, чтобы ему помогли устроиться на стуле.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Но вам, ей-богу, не стоит делать из меня опасно больного.
– Мне кажется, вы еще сами до конца не осознали, через какой ужас прошли, – заметила женщина. – Есть хотите?
– Мне не хотелось бы показаться слишком навязчивым.
– Чепуха! Не говорите глупостей. Я оставила для вас горячего супа.
– Вы так добры ко мне, – сказал Фабер, – а я даже не знаю ваших имен.
– Дэвид и Люси Роуз. – Она налила суп в тарелку и поставила на стол перед ним. – Отрежь хлеба, Дэвид, будь любезен.
– А я Генри Бейкер. – Фабер сам не знал, зачем назвался так, – у него не имелось документов на это имя. Полиция охотилась за Генри Фабером, так что он правильно сделал, использовав фамилию Джеймса Бейкера, но по странной прихоти ему хотелось, чтобы эта женщина звала его Генри – английским эквивалентом его подлинного имени Генрих.
Отхлебнув супа, он вдруг понял, что действительно страшно голоден, и очень быстро уничтожил жидкость, а потом и ломоть хлеба. Когда он закончил, Люси даже рассмеялась. Смеясь, она выглядела восхитительно, ее рот открывался, показывая ровные белые зубы, а в уголках глаз собирались милые веселые морщинки.
– Добавки? – предложила она.
– Спасибо, с удовольствием.
– Еда вам на пользу, сразу видно. У вас на щеках снова появился румянец.
Фабер и сам понял, что физически почувствовал себя лучше. Вторую порцию он уже намеренно ел неторопливо, но скорее из вежливости, так как все еще не насытился.
– Как случилось, что вы оказались в море во время такого шторма? – спросил Дэвид, который впервые заговорил с гостем.
– Не приставай к человеку, Дэвид…
– Это вполне естественный вопрос, – поспешно перебил ее Фабер. – Свалял дурака, вот вам и вся причина. Я впервые сумел вырваться на рыбалку еще с довоенных времен и упрямо отказывался верить, будто погода может все испортить. А вы сами рыбак?
Дэвид покачал головой:
– Нет. Я фермер. Развожу овец.
– У вас, должно быть, много помощников?
– Всего один. Старина Том.
– Но ведь на острове наверняка есть и другие фермы?
– Нет. Мы живем на одном конце, Том – на другом, а между нами одни только овцы.
Фабер кивнул. Хорошо. Просто очень хорошо! Женщина, безногий инвалид, ребенок и старик… А он сам уже начал ощущать, как силы возвращаются к нему.
– Но ведь у вас есть связь с материком? – спросил Фабер.
– Раз в две недели сюда заходит баркас. Мы ждем его в понедельник, но если шторм не уляжется, то он скорее всего не прибудет. А еще у Тома в коттедже есть радиопередатчик, однако мы им можем пользоваться только в экстренных ситуациях. К примеру, если бы я думал, что вас продолжают искать, или вам понадобилась бы срочная помощь врачей, я бы связался с большой землей по радио. Но в сложившихся обстоятельствах в этом нет необходимости. Какой смысл? Вас все равно никто не сможет забрать с острова, пока погода не наладится, а когда это случится, лодка придет так или иначе.
– Понимаю вас. – Фабер с трудом скрыл радость в своем голосе. Проблема связи с подводной лодкой в следующий понедельник занозой сидела в глубине его памяти. Он уже заметил в гостиной коттеджа Роузов обычный радиоприемник, и на крайний случай знал, как переделать его для отправки сигналов. Но наличие у Тома настоящей рации намного облегчало задачу…
– Для чего Тому передатчик?
– Он состоит в рядах королевского корпуса наблюдателей за воздушным пространством. В июле 1940 года Абердин подвергся бомбардировке. О налете не успели предупредить, и пятьдесят человек погибли. Тогда они и начали формировать группу таких людей, как Том. Его достоинство в том, что он лучше слышит, чем видит.
– Бомбардировщики скорее всего прилетели со стороны Норвегии.
– Да, это наиболее вероятно.
Люси поднялась.
– Давайте перейдем в комнату.
Мужчины последовали за ней. Фабер уже не ощущал ни слабости, ни головокружения. Он даже придержал дверь гостиной, чтобы туда мог вкатиться в своем кресле Дэвид, сразу расположившийся поближе к камину. Люси предложила Фаберу бренди, но он отказался. Тогда она налила по бокалу себе и мужу.
