Евгений Красницкий - Бешеный Лис
– Да-а-а. Кхе… Надо будет Федьку все подробно расспросить. Это ж сколько всего упомнить нужно…
– Меня с собой возьми, деда, я запишу.
– Возьму, внучек. И запишешь, и вопрос нужный подскажешь. Это ж какую маяту мы на себя взвалить собираемся! Десять раз подумаешь.
– Для того у тебя будут бояре, – напомнил Мишка. – Пусть все объедут, подсчитают, карты составят.
– Что составят?
– Карта – чертеж земель, где показаны все поселения, дороги, реки, переправы, указаны расстояния, направления. Я потом их чертежи в одну общую карту Погорынских земель сведу. И опись сделаю: сколько народу проживает, какое хозяйство ведут, где какие промыслы, сколько откуда податей взять можно. И каждый год в эти записи изменения вносить надо будет. А еще надо будет склад устроить, где собранное хранить, обоз снаряжать, чтобы на Княжий погост отправлять, за боярами следить, чтобы не заворовались.
– Рехнемся! Ей-богу, рехнемся! – безнадежным тоном констатировал дед. – Ты во что нас втравливаешь, Михайла?
– А ты думал: вотчина – одно удовольствие? Это труд, и труд немалый, не руками – головой. Да ты, деда, не бойся! Есть способы этот труд облегчить, да и не один ты будешь. Организуем воеводскую канцелярию…
– Чего?
– Ну писанины же много будет: сколько товару пришло, сколько ушло, сколько на хранении лежит, сколько с кого получить надлежит, у кого какие недоимки. Да ты же сам у погостного боярина это все видел. Опять же воеводский суд: допросные листы, приговоры, виры и прочее. Еще лавка дядьки Никифора, за этим тоже глаз нужен…
– Чур меня! – Дед замахал на Мишку руками. – Сгинь, нечистый! – Было совершенно непонятно, дурачится он или всерьез.
– Да ты что, деда? Это всего-то человека три: писарь, казначей, ну и приказчик еще. Дядька Никифор их тебе подберет.
– О-о-ох, Господи, за что Ты меня так? Чем провинился перед Тобой раб Твой Кирилл?
Мишка не удержался и съехидничал:
– А за гордыню. Захотел возвеличиться – неси свой крест не ропща.
– Наливай, Лавруха, пропали мы с тобой! Смерть нас ждет лютая и помрачение рассудка… А тебе чего надо?
Мишка обернулся и увидел в дверях стоящую столбом Аньку-младшую.
– Это… – вымолвила дева. – Как его…
– Да говори ж ты, дурища! – прикрикнул дед. – Чего приперлась?
– Это… Мама обедать зовет.
– Некогда нам! Сюда несите, и пива еще! – Дед замахал на Аньку рукой. – Пошла, пошла!
Мишка наконец разобрался в подоплеке дедовых причитаний и деланого ужаса перед свалившимися на него вместе с воеводством проблемами. Не так уж сотник Корней был и пьян, просто-напросто Мишка перегрузил его информацией, к тому же непривычной. Деду нужен был длительный тайм-аут, чтобы все обдумать, взвесить и сформулировать уточняющие вопросы. Может быть, и для того, чтобы получить дополнительную информацию из каких-то других источников. Короче, пора было закругляться, иначе дед прекратит паясничать и начнет злиться, а это делу никак не поможет.
– Деда, да мы главное вроде бы все уже обговорили. Кое-что еще осталось, но это можно и потом.
– Да? Слава тебе господи, – искренне обрадовался дед, подтверждая Мишкины предположения, – я уж думал, и до вечера не кончим. Тогда пошли обедать.
Сказать оказалось легче, чем сделать. Лавр изрядно намучился, помогая деду прицеплять протез, а потом сопровождая двух хромых вниз со второго этажа. Спускаться по лестнице на костылях оказалось страшно неудобно, да еще пиво, не ко времени, ударило в голову. На последних ступеньках Мишка все-таки сковырнулся, и лететь бы ему носом в пол, если бы Лавр не подхватил под мышки.
Во дворе разошлись: Лавр пошел к себе, дед решил заглянуть к Немому, и Мишка остался один. Откуда-то вывернулась Анька-младшая, вся прямо-таки вибрирующая от любопытства.
– Минька, а Минька, а чего вы там ругались-то так долго? Я как ни подойду, дед как зверь рычит, да еще тебя утопить в пиве грозился.
«Блин, ну почему в таком роду старшая дочь такая дура? Мы там больше двух часов сидели, и что же, все время ругались? Ну погоди!»
– Ты только не пугайся, Аня, – начал он заговорщицким тоном. – Все, может, и обойдется еще.
– Ой, а что такое?
– Да, понимаешь, такое дело… – Мишка сделал вид, что не решается сказать страшную правду. – В общем… Бурей к тебе сватается!
– А? – Анька-младшая прижала ладони к щекам. – Ой, мамочка…
– Ну мы с дядькой Лавром, конечно, отговаривали, мол, урод и старый уже. А дед – ни в какую! – продолжал накручивать ужас Мишка. – Серафим Ипатьич, говорит, потомок первого сотника Харальда, нам с таким породниться – честь великая! Короче, хочет отдать тебя за Бурея.
– А… А чего он про смерть лютую кричал?
– Ты что, Бурея не знаешь? – Мишка горестно понурился. – Если откажем… Сама понимать должна.
– Ой, мама, мамочка!!!
Из глаз Аньки брызнули слезы, она подхватилась и кинулась бежать куда-то между многочисленных построек.
«Вот так-то, лахудра, будешь еще над воинскими обычаями хихикать».
Мишка сплюнул и пошкандыбал на костылях в сторону семейной избы.
Глава 2
Первые числа апреля 1125 года. Село Ратное
Дед действительно перебрал с пивом и после обеда прилег вздремнуть, а Мишка решил навестить отца Михаила. Роська с санями уже привычно исполнил роль водителя начальственного лимузина, с шиком подкатив к крыльцу церковного дома. Помог Мишке выбраться из саней и, как и положено начальническому водиле, остался ждать на улице.
– Господи Иисусе Христе…
Уже привычно подняв руку для крестного знамения, Мишка так и застыл в изумлении: запущенное холостяцкое жилище отца Михайла, по определению отличающееся от медвежьей берлоги только наличием мебели и отопительных приборов, преобразилось самым чудесным образом.
Полы и стены чисто вымыты, выскоблены чуть ли не добела. На полу расстелены половики. Печка побелена, и от нее веет вкусной смесью запахов ухи, пшенной каши и топленого молока. Чистейшая до стерильности посуда аккуратно расставлена на одной полке, а на другой, строго по ранжиру, выстроились книги. Даже шахматы на клетчатой доске расставлены хоть и неправильно, но аккуратно.
Какая-то незнакомая девка заканчивает застилать постель, а сам отец Михаил, умытый и причесанный, благообразный, словно иконный лик, лежит на лавке в свежайшей белой рубахе, укрытый теплым одеялом из волчьих шкур.
Были и еще какие-то приятные изменения, придавшие дому уют, но Мишка сразу их даже и не заметил. Просто-напросто дом стал другим.
Из ступора его вывел громогласный голос тетки Алены:
– Ну, чего встал? Ноги вытер? Проходи. Отче святой тебя заждался, уже два раза спрашивал. Хотя погоди-ка! Сейчас.
Тетка Алена подхватила на руки мгновенно запунцовевшего от смущения монаха и легко, словно ребенка, перенесла с лавки на постель.
– Давайте беседуйте, а потом кашки поедим с молочком. – Алена глазами строгой воспитательницы детского сада взглянула на монаха и предупредила: – И не вздумай опять отнекиваться! Насильно запихну!
Отец Михаил обреченно закрыл глаза – видимо, опыт общения с Аленой быстро и эффективно приучил его к покорности. Мишка, стуча костылями, подошел к постели, присел на стоящий рядом чурбан, исполняющий роль табурета. От отца Михаила тоже пахло хорошо: баней и лекарственными травами.
– Здравствуй, отче, поклон тебе привез от друга твоего отца Феофана.
– Спаси тя Христос, Миша. Как он, благополучен ли?
– Вполне благополучен, у епископа Феогноста в ближних людях состоит. Крамолу и ересь изыскивает и искореняет.
– Ну да, изыскивать и искоренять как раз по его натуре. А сам-то как, вижу – ранен?
– Ничего страшного, отче, заживает уже.
– Ну и слава богу. А я вот то ли в рай попал, то ли…
Взгляд монаха зацепился за богатырскую фигуру Алены.
– …то ли еще куда. Сплошные соблазны вокруг. Лежу вот, телесно ублажаюсь…
– И правильно! – поддакнул Мишка. – Ты, отче, нам здоровым нужен.
– Сила не в плоти, но в духе!
– И в плоти тоже, – не согласился Мишка. – Помнишь, как латиняне говорят: «Militat spiritu, militat gladio»? «Воюешь духом – воюй мечом». Твой меч, конечно, слово Божье, но и для него телесная сила нужна. У нас три сотни душ, закосневших в язычестве, появилось, как ты с этим управишься, если болеть будешь?
– Правильно, – встряла Алена. – А то уху есть не хотел! Жирная, видишь ли!
Отец Михаил осторожно покосился на Алену и тут же отвел взгляд.
– Вижу, отрок, многое тебе поведать надо. Сестры! Оставьте нас на малое время, мне исповедь принять надо.
– Пошли, Улька, – скомандовала Алена, – мы еще в церкви не закончили.
В сопровождении девчонки Алена двинулась было к выходу, но обернулась и произнесла тоном смертного приговора:
– А вернемся – будем кашку есть. – Помолчала и зловеще добавила: – С молочком!
