Хейзел Хилд - Ужас в музее
Обзор книги Хейзел Хилд - Ужас в музее
Лучше бы он не пытался выяснить правду…
Говард Филлипс Лавкрафт, Хейзел Хилд
Ужас в музее
I
Первым чувством, побудившим Стивена Джонса посетить музей мистера Роджерса, было легкое любопытство Кто-то из знакомых обмолвился о необычном подвальчике на Саутварк-стрит, за Темзой, где выставлялись восковые фигуры более жуткие и отвратительные, чем самые пугающие из творений мадам Тюссо; и как-то апрельским днем Джонс решил прогуляться, желая выяснить, насколько разочаровывающей окажется действительность. Странно, он не был разочарован. Музей наполняла особенная атмосфера, не сравнимая ни с чем, до сих пор виденным им. Естественно, среди экспонатов присутствовали традиционные злодейские образы — Ландру, доктор Криппен, мадам Демерс, Рицци, леди Джейн Грей; в главном зале было тесно от бесчисленных жертв войн и революций; мрачно стояли чудовища вроде Жиля де Реца и маркиза де Сада — но были и другие скульптуры, от вида которых перехватывало дыхание. Джонс оставался в музее до самого закрытия, пока колокольчик смотрителя не оторвал его от созерцательных грез. Человек, создавший такую коллекцию, не мог оказаться простым шарлатаном. В некоторых из скульптур таилась фантастическая мощь, не подвластная обычному воображению, — скорее, признак болезненного гения.
Позднее он узнал немного о прошлом Джорджа Роджерса. Какие-то неприятности или ссоры с коллегами вынудили его оставить музей мадам Тюссо; одно время ходили слухи о его безумии и увлечении тайными культами. Более поздний успех открытого им музея притупил перья одних критиков его таланта, одновременно углубив подозрения других. Тератология и иконография кошмаров составляли главную привязанность Роджерса, но даже он благоразумно отгораживал придел, где помещались наиболее жуткие из его творений. Этот придел, куда допускались только взрослые посетители, очаровал Джонса. За плотной холщовой занавеской скрывались глыбообразные уроды, каких только в состоянии родить человеческая фантазия; вылепленные с дьявольским искусством, раскрашенные пугающе живыми красками, существа в приделе поражали своим безобразием.
Некоторые скульптуры изображали хорошо известные мифы: горгоны, химеры, драконы, циклопы и их многочисленные отвратительные собратья. Другие происходили из туманного, передаваемого тихим шепотом цикла подземных легенд: черный, бесформенный Цаттогва; оплетенный многочисленными щупальцами Туле; хоботорогий Шонар Фавн и прочие неземные твари из запретных книг вроде «Некромикона», «Книги Эйбона» или «Культов неизъяснимого» герра фон Юнца. Однако самыми жуткими были собственные творения Роджерса, передававшие формы, о которых не осмеливалось упомянуть ни одно из преданий древности. Несколько слепков представляли загадочную пародию на знакомые виды органической жизни, тогда как другие казались вырванными из горячечных снов чужих планет и галактик. Безумные полотна Кларка Аштона Смита могли бы предложить несколько образов, однако ничто не могло передать тот отравляющий, омерзительный ужас, создаваемый пропорциями и мастерским исполнением, а также дьявольски призрачным освещением зала.
Прохаживаясь по музею с видом скучающего ценителя, Стивен Джонс нашел самого Роджерса у основания одного из сводов в темной каморке, одновременно служившей мастерской: зловещий склеп, тускло освещенный пыльными окнами, вырезанными в кирпичной стене на одном уровне с брусчаткой закрытого дворика. Здесь подновлялись восковые фигуры; здесь же многие из них были созданы. Восковые руки, ноги, головы и торсы в гротескном беспорядке лежали на скамьях; на верхних ярусах полок рассыпались разноцветные парики, хищно оскаленные зубы и блестящие неподвижные глаза. Костюмы разных эпох свисали с крючьев; в угловой нише высилась груда восковых брусков телесного цвета; полки заполняли банки с красками и кисти всевозможных размеров. В центре мастерской стояла большая печь для размягчения воска: четыре конфорки подпирали огромный металлический бак с обращенным вниз желобом, который позволял разливать расплавленный воск простым нажатием пальца на кран.
Остальные предметы в сумеречном освещении практически не поддавались описанию — разрозненные части таинственных существ, чьи выплавленные формы впоследствии предстанут порождением кошмара. В дальнем конце находилась дверь, сколоченная из толстых дубовых досок; помимо массивного висячего замка ее украшал нарисованный масляной краской иероглиф. Джонс, однажды заглядывавший в жуткий «Некромикон», непроизвольно вздрогнул, увидев его. Владелец музея, отметил он, без сомнения, был широко образован в наиболее туманных областях человеческого знания.
Разговор с Роджерсом также не разочаровал его. Хозяин музея оказался высоким, худым и довольно небрежно одетым человеком с большими черными глазами, горевшими на бледном и обычно небритом лице. Он не возражал против вторжения Джонса — напротив, казалось, был рад возможности поделиться своими размышлениями с интересным собеседником Его голос поражал непривычной глубиной и мягкостью; какое-то лихорадочное напряжение, граничащее с помешательством, скрывалось в нем. Джонс без удивления вспомнил, что очень многие считали Роджерса сумасшедшим. С каждым новым посещением музея — а такие визиты со временем вошли в привычку — Джонс находил Роджерса все более расположенным к себе и откровенным. Поначалу хозяин музея только намеками касался различных тайных культов и ритуалов; позднее эти намеки дополнились длинными историями, которые — несмотря на несколько плохо отпечатанных фотографий — из-за своей несообразности казались почти комичными. Но лишь июньским вечером, когда Джонс прихватил с собой бутылку хорошего виски и усердно угощал им хозяина, произошел первый по-настоящему безумный разговор. Ему предшествовали достаточно невероятные рассказы: описания загадочных путешествий в пещеры Тибета и Африки, в Аравийскую пустыню и долины Амазонки, на Аляску и какие-то малоизученные острова в Тихом океане; за этим последовали упоминания о мрачных, полных тумана рукописях вроде древних фрагментов Пнакта или песнопений Дола, создание которых приписывают враждебной, негуманоидной расе ленгов, — однако из всех этих бесед не рождалось то безумное зерно, что вызрело в парах виски в тот июньский вечер.
Все более располагаясь к своему гостю, Роджерс позволил себе несколько неясных и хвастливых замечаний о редких находках, сделанных им в природе, добавив при этом, что он располагает осязаемыми доказательствами своих открытий. Из его полупьяных откровений явствовало, что он продвинулся дальше других в изучении сумрачных первокниг и был направлен ими к удаленным местам, где скрывались странные существа, населявшие Землю на зоны и эры раньше людей; некоторые из них до сих пор поддерживали связь с параллельными мирами и измерениями, сообщение с которыми было обычным в те далекие дни. Джонса приводила в восторг фантазия, создававшая эти предания; в Роджерсе же его поражала сила, звучавшая в его словах. Возможно, работа с болезненными творениями мадам Тюссо дала первый толчок столь богатому воображению? Как бы то ни было, чудовищные скульптуры этого человека тесно переплелись с его чувствами и представлениями. Даже теперь оставались неясными его намеки относительно природы кошмарных монстров, выставленных в зашторенном приделе «Только для взрослых». Безразличный к иронии, Роджерс упрямо продолжал настаивать на том, что не все из тех демонических уродств были искусственного происхождения.
