В. Бирюк - Косьбище
Классическая формула воинской присяги: «За веру, царя и отечество». Что именно — «за»? Умирать? Убивать?
«За веру» — этот «воин славный» должен меня немедленно убить. Мой атеизм здесь — достаточное основание для смертной казни. Католическая инквизиция никогда не сжигала людей — она просто лишала «упорствующих еретиков» своей заботы. И передавала в руки светских властей. Выход из доминирующей в данном месте и в данное время разновидности христианства, равно как и безбожие, являлись «изменой родине» по светским, не по церковным законам. Ибо у церкви — родины нет. Вот за особо тяжкое светское преступление неверующий или «неправильно» верующий человек и попадал на костёр.
«За царя» — царей здесь нет. Слово «царь» применительно к русскому князю есть скорее оскорбление. Но у всех здешних «боевых офицеров», у каждого — есть свой предводитель. Хозяин, сюзерен, господин. Как у холопа. Один из полусотни, примерно, рюриковичей. Которому данный «боевой офицер» предан. Не вообще, а конкретно вот этому потомку Киевского «робича». Основой службы в средневековье является «культ личности».
«Служили делу,
А не лицам»
Это, господин Грибоедов — ересь, подрыв устоев и вражеская пропаганда. «Делу» служат только церковники. Все остальные служат только конкретному хозяину. «И лично товарищу князю». Даже в Московское время присяга не содержит обещания служить «царю» вообще. Или династии. Только данному поименованному. Максимум — «и сыну моему». Точная цитата:
«Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ [Имя и отчество], Самодержцу Всероссийскому, и ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Всероссийского Престола НАСЛЕДНИКУ, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к Высокому ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА государства и земель Его врагов, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путём, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может…»
Это уже присяга в Российская империя. Ни слова о России, народе, православии. Или хотя бы о правящей семье, доме… Только НАСЛЕДНИК. Хорошо сказано: «права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые». Отберёт его ВЕЛИЧЕСТВО у кого-нибудь «права и преимущества», узаконит своим указом, а мы и рады: «одобрям-с». Всегда, «не щадя живота своего». Согласно присяге.
Государь наш, Павел Петрович, был человек многих удивительных свойств и соображений. Раз узаконил он право своё, а прочим — обязанность, что всяк едучий в карете должен при виде персоны государя остановиться и из кареты выйти. Говорят, что гуляя как-то в свою последнюю осень встретил он экипаж, в коем ехать изволила молодая супружеская пара. Бывшие при нём солдаты карету остановили, и ехавших в ней извлекли. Как по этикету придворному и установлено есть, поставили молодых супругов на колени перед государем. Государь-император изволил им своё отеческое внушение сделать. Да и отпустить с миром. Однако же погоды в те поры были холодные, вставать на колени пришлось возле кареты да и прямо в ноябрьскую лужу. Молодая была в тягости, от холода да от сырости занемогла и в три дня померла горячкой. Безутешный же молодой вдовец вскорости навестил Михайловский замок, где и приложил руку свою, как говорят иные, к затягиванию шарфа офицерского на шее Его Императорскаго Величества и Самодержавца. Вот и пошла с той поры русская ненародная мудрость: «В России неограниченное самодержавие. Ограниченное удавкой».
Люди же в тайных делах сведущие по сему случаю имеют обыкновение добавлять: «Точно — удавкой. Англицким мылом намыленной».
Озаботимся же вопросом душеспасительного свойства: было ли сие деяние «добром» или «злом»? Не для молодого гвардейского офицера — он-то свой выбор сделал. Для нас, грешных: как оценить деяние сиё? Можно назвать оного гвардейца борцом противу самодержавия, можно — мечом карающим в руце божьей, сокрушившим гордыню непомерную. Можно — мстителем за невинно убиенную супругу и младенца неродившегося. Или же сказать: изменник, подкупленный иноземным золотом, предатель, преступник, преступивший присягу и поднявший руку свою премерзкую на самое святое — на богопомазанника. Или просто — циничный карьерист, заработавший таким образом повышение в чине. Не всем же везёт как Скалозубу:
«Довольно счастлив я в товарищах своих,
Вакансии как раз открыты:
То старших выключат иных.
Другие, смотришь, перебиты»
На Западе этот феодальный «культ личности» несколько смягчается иерархией земельных отношений: «мой феод в этом домене. Кто в домене главный, тот и мне начальник». Но здесь, на «Святой Руси» «княжии» — безземельные. Чисто «служивые». Причём служат не на «договоре подряда», а на «подарках»: сколько князь соизволит дружине отстегнуть — то и счастье. С учётом благорасположения начальствующего, который из «отстёгнутого» тебе твою личную дольку выделил. Хватит на новые подштанники или нет — как господин скажет. Совершено зависимое положение. Как у холопа.
На Западе это требование личной преданности, «не щадя живота своего лизать только вот эту задницу» несколько ограничивается понятием «дом». Преданность предполагается ко всем членам правящего дома. И мерзавца, герцога Алансонского не могут тронуть, поскольку он — брат короля. Но других-то можно резать.
На «Святой Руси» только один «дом» — Рюриковичи. Все — родственники. И резать их нельзя. А вот людей их — можно.
Последнее, что хорошенького успел сделать Владимир Святой своему сыночку Ярославу Мудрому — пошёл на сына войной. Конкретно повёл своих матёрых русичей-гридней на их же воспитанников, учеников, частью — просто сыновей — на гридней сына своего. Собрался положить несколько сот лично знакомых, многократно помогавших и защищавших его «мужей добрых», друзей-приятелей, за расхождение с сыночком по теме: «а где моя долька с тех 400 кг серебра, на которые ты пермяков опустил?».
Самая большая сумма штрафа, упоминаемого в «Русской Правде» — тысяча гривен. Счёт, который князь Изя Волынский выставил Гоше Долгорукому за своих убитых «старост, огнищан, тиунов». Славные русские воины, дружинники княжии вырезали кучу других русских людей, мирных, безоружных гражданских чиновников, тоже — «княжих». Гоша «чистосердечно» признал, дал слово заплатить виру. Чем хорошо княжье слово: «сам дал — сам взял». Ни виры за убиенных, ни угнанные в результате этого избиения стада скота — возвращены не были. У Гоши ручонки не только длинные, но и цепкие: что попало — то пропало.
Не имеющие гарантированного дохода, лишённые права владеть недвижимостью, живущие на подачки господина своего, вынужденные убивать недавних сотоварищей, своих же воспитанников или учителей, лишённые нормальной семейной жизни, ненавидимые и ненавидящие, презирающие окружающих… Янычары «Святой Руси»… «Господа офицеры»…
Мономах использовал этих людей, чтобы собрать Русь под свою шапку. Он тщательно растил смену, учил молодёжь для сыновей своих. Но старший сын, Мстислав Великий, пережил отца только на восемь лет. А потом сыновья и внуки «собирателя земли Русской» сцепились между собой. И вот эти вооружённые и обученные «птенцы гнезда Мономахова» целую четверть века очень старательно, умело и кроваво резали друг друга. Каждый — во имя своего микро-царя. Многие — выросшие вместе, на Мономаховом подворье, почти все — знающие друг друга лично, многие годы.
…
Как-то мне это напоминает…
Осень 1991. Беловежская пуща уже прошла, «Союз нерушимый» уже рухнул. Вертолётное училище в Луганске. Из только что образовавшегося Министерства обороны Украины приезжает первый инспектор уже «самостийных» вооружённых сил:
– Паны охфицеры! Хто не буде воевать з Московщиной — геть со службы вильной, незалежной и самостийной Украины.
Такая проверка лояльности. Ну, вообщем-то они правы: если русский офицер готов воевать против России, то он и любой другой приказ выполнит. Хоть мирных людей в газовые камеры загонять. Или накрыть крупнокалиберными артиллерийскими снарядами спящий городок вроде Цхинвали.
Нужно решиться. Тут — служба, товарищи, семья, хозяйство. А там… И с обеих сторон на «господских» местах, в «хозяевах» всякое… «дерьмо жидкое». Только с одной стороны — Россия, а с другой… уже нет. Потом была Чечня, вот прошла Южная Осетия…
