ХОВАРД ФАСТ - ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА
– Гоните их в шею!
А когда его попросили высказать своё мнение, он заявил:
– Мне нечего сказать.
– Но сообщение из форта Робинсон…
– Мне нечего сказать.
– Но каково отношение правительства к событиям?
– Гоните их в шею! Мне нечего сказать. Министр читал и перечитывал полученное им донесение от капитана Уэсселса. Он читал его до тех пор, пока слова не потеряли всякий смысл и не заплясали перед его глазами. Он читал до тех пор, пока не перестал понимать значение таких слов, как «непокорность», «восстание», «мятеж».
Он сидел и сидел за письменным столом, а день уже кончился и наступил вечер. Через высокие окна своего кабинета он видел, как голые ветви деревьев постепенно исчезают во мраке. Его секретарь опять вошёл в комнату и сказал:
– Ещё один репортёр, сэр.
– Я сказал вам, чтобы вы гнали их всех!
– А мистера Джексона?
– Я не могу принять его.
– Он говорит, что не уйдёт и будет ждать. Он просил меня передать вам, что это запись интервью, полученного им у генерала Шермана.
Шурц кивнул:
– Скажите репортёру, что, ждать бесполезно: мне нечего сказать.
– Я передам.
Интервью лежало перед министром, и некоторое время он невидящим взглядом смотрел на него. Затем, протерев стёкла пенсне и надев его, принялся читать:
«Вашингтон, 16 января.
Генерал Шерман сказал сегодня, что военное министерство не располагает другой информацией о недавнем мятеже Шайенов, кроме уже опубликованной в «Геральде». Генерал только что отобедал и собирался на конгресс.
– Значит, вы читали сообщение о резне, учинённой над Шайенами, генерал? – спросил ваш корреспондент.
– «Резня, резня»! – повторил генерал Шерман. – Почему непременно называть это резнёй? Кучка непокорных, хитрых, вероломных индейцев, не щадивших жизни наших офицеров и солдат, точно это собаки, предприняла попытку убежать из-под охраны наших войск и, проводя в жизнь свой мятежный план, применила насилие. С ними поступили так, как они заслуживали этого, и стараться затушевать их преступление сладкими словами бессмысленно.
– Но, генерал, разве не могло быть особо зелёных обстоятельств, побудивших Шайенов к попытке освободиться?
– На этот вопрос легко ответить. Был дан приказ вернуть Шайенов из форта Робинсон на Индейскую Территорию. Они оказали сопротивление, подняли мятеж и бежали. На генерала Крука была возложена обязанность проследить за выполнением приказа. Отсутствие субординации в армии всегда влечет за собой расшатывание дисциплины. Можно ли разрешить индейцам делать то, чего мы никогда не допустим среди людей нашей расы? Нет, нет! Негодяи решили сопротивляться, чего бы это им ни стоило, и поскольку правительство вовсе не намерено подчиняться индейцам, сколько бы их ни было, то меры, которые мы вынуждены были принять, вполне соответствовали особым обстоятельствам этого дела.
– А вы не думаете, что какие-нибудь злоупотребления индейского агента могли вызвать индейцев на подобные поступки?
– Отнюдь нет. Шайенам было приказано отправиться из форта Робинсон на Индейскую Территорию. Их доставка туда находилась в ведении военных властей. Индейцы ехать не пожелали, и были приняты обычные в таких случаях меры, чтобы обезвредить их. Но это было сделано, видимо, недостаточно тщательно, в результате произошло столкновение между индейцами и нашими солдатами, выполнявшими приказ…»
Запись резко обрывалась, и Шурц ясно представил себе, как Шерман надевает пальто и готовится покинуть министерство, выбросив из головы все неясности и сомнения. Зависть, проснувшаяся в его душе, понемногу сменялась изумлением и даже страхом; он сидел и глядел, глядел на запись интервью.
Он позвонил секретарю:
– Этот репортёр, мистер Джексон, ушёл?
– Он заявил, что не уйдёт.
– Тогда проводите его сюда.
Джексон вошёл медленно, пытливо поглядывая на Шурца. Его длинное, некрасивое лицо было бесстрастно, широкая одежда измята. Он подождал, пока министр пригласит его сесть.
– Курите, – предложил Шурц, вынимая коробку сигар.
Джексон взял одну, откусил кончик и наклонился к спичке, которую ему поднёс Шурц. Глубоко затянувшись, он сказал:
– Хороши… Казенные?
– Свои, – улыбнулся Шурц.
– Благодарю.-Джексон всё ещё выжидал.
– Вы куда-то уезжали? Вы любите путешествовать?
– Терпеть не могу.
– Разве? Ну что ж, кому дома сидеть, кому путешествовать… Хорошая сигара стоит поездки за тысячу миль, верно?
– Полагаю, – согласился Джексон.
– Вы были на Территории? – спросил Шурц.
– Да…
Шурц вздохнул:
– Какой смысл поднимать шум из-за пустяков? Что кончено, то кончено, и надо забыть об этом, не правда ли?
– Может быть… – согласился Джексон.
– А интервью?
– Мне передали, что министру внутренних дел сказать нечего.
– Но печатать об этом в газетах не следует.
– Я думаю, мы всё-таки напечатаем, господин министр.
– Но этого делать не следует, – настойчиво повторил Шурц.
– Как бы я ни относился к Уильяму Шерману, – медленно произнёс Джексон, – я знаю, что этот человек честен. Прав ли он или ошибается, но он честен.
Шурц пристально глядел на него. Его маленькие глазки сузились, густые усы скрывали выражение, рта.
– То, что случилось в форте Робинсон, будет забыто, – продолжал Джексон, – может быть, через шесть месяцев, а может быть, и через шесть недель, но забудут ли люди слова, сказанные Карлом Шурцем: ложное в теории не может стать правильным на практике?
– Чего же вы хотите? – шёпотом спросил Шурц.
– За такие намеки вы должны были бы выгнать меня из вашего кабинета, господин министр, – небрежным, почти оскорбительным тоном сказал Джексон.
– Чего вы хотите?
– Я хотел бы получить официальное заявление от министра внутренних дел. Это может меня выдвинуть.
– Мне сказать нечего, – упрямо ответил Шурц.
Джексон встал, чтобы уйти. У дверей он задержался и насмешливо взглянул на министра.
– Мистер Шурц, – спокойно сказал он. с расстановкой, – дело не в убитых индейцах; это бывало у нас и раньше. Но ружья в форте Робинсон были направлены не только против индейцев, но и против вас и меня.
И он ушёл.
Может быть, прошёл час, прежде чем Шурц взял бумагу и перо и начал писать. Ведь половина племени – сто пятьдесят Шайенов – ещё жива и не поймана, они находятся где-то на севере. То, о чём он писал генералу Круку, было всё же признанием своего поражения. И когда он кончил, то почувствовал, что он стар и утомлен и это унижает его.
Он отдал письмо секретарю:
– Отошлите сегодня же. А теперь я поеду домой. И он медленно вышел. Он знал, что сенсационным газетным заголовкам конец, что через шесть недель или месяцев никто и не вспомнит о резне, происшедшей в форте Робинсон, штат Небраска. Не такое уж значение будет иметь и то обстоятельство, что полтораста первобытных дикарей, называющихся Шайенами, могут чувствовать себя в безопасности на той земле, которая долгое время была их собственной.
***
Для Мэррея след не исчез даже в январе, когда он получил из форта Робинсон сообщение о происшедших событиях. Не исчез он и в феврале, когда лейтенант, переведенный из третьего кавалерийского полка в форт Кио, штат Монтана, дал яркое описание последней битвы у Бизоньего оврага, очевидцем которой ему пришлось быть. Дело происходило в офицерской столовой за обедом, и все внимательно слушали, восхищаясь уменьем Уэсселса использовать преимущества мягкой почвы.
Кончив рассказ, лейтенант повернулся к Мэррею к сказал:
– У вас было несколько стычек с ними, капитан. Упрямый народ, должно быть?
– Да…
Бесстрастное лицо Мэррея выражало только полнейшее отсутствие интереса. Он вышел из-за стола, а лейтенант, пожав плечами, продолжал свой рассказ.
Мэррей жил в форте Кио уже больше двух месяцев. Долгие и безуспешные поиски Шайенов Маленького Волка завели его в Чёрные Холмы, и здесь след Шайенов исчез окончательно. Индейцы укрылись где-то среди зелёных гор, бесчисленных долин, дремучих лесов. Отыскать их за короткое время, остававшееся до зимы, было почти невозможно. Тогда от полковника Мизнера, находившегося на Индейской Территории, последовал приказ о возвращении обоих эскадронов четвертого кавалерийского полка на юг. Из Дэдвуда Мэррей запросил по телеграфу о переводе его под командование генерала Майлса, и когда был получен ответ, он оставил своих солдат и один отправился в форт Кио в Монтане.
Его прощание с Уинтом носило странный характер. Мэррей был молчалив и, казалось, страстно желал поскорее уехать. Уинт, смущённый, сказал несколько неловких слов, какие говорятся в таких случаях.
– Ладно, – улыбнулся Мэррей, – может быть, я там найду то, что ищу.
Он провёл больше двух долгих, скучных месяцев в отрезанном снегами от всего мира форте Кио. У него было мало общего с офицерами гарнизона, и он ясно выказывал желание, чтобы его оставили в покое. Единственное, к чему он проявлял интерес, – это были изредка просачивавшиеся в форт слухи о Шайенах.
