Сергей Лапшин - Последний довод побежденных
— Головами не вертеть, если они вам дороги! Оружие на два шага от себя отбросить, руки поднять вверх!
— Делай, — не оглядываясь, посоветовал мне Бон и, демонстративно отбросив от себя винтовку подальше, поднял вверх руки. Мне, понятное дело, не оставалось ничего иного, кроме как поступить по его примеру. Вместе с тем, следует признать, было обидно. Вроде бы и делали все правильно, и даже до дороги ни фига не дошли, а попали в засаду. Ладно я, я-то ничего в этом не соображаю, а вот Бон должен был пораскинуть мозгами. И вообще это была просто глупая затея — шпилить прямиком туда, где нас могли хапнуть безо всяких проблем. Да уж, на счет невысказанной своей идеи я точно лажанулся.
Тем временем в поле моего зрения появился один из участников засады. Подошел сбоку, опустился быстро на корточки и забрал наше оружие. С ухмылкой посмотрел на нас обоих, смерил так взглядом, сверху вниз, будто ощупал, и отошел на пару шагов. Винтовки повесил себе на плечо, а нас держал под прицелом оружия, опознанного мной как ППШ.[58] Мало того, ко всему прочему, еще и одет был мужчина в обмундирование советского образца. Для любого более-менее сведущего в истории было бы сложно не узнать штаны-галифе и особый крой гимнастерки.
— Партизаны? — со вполне понятным любопытством поинтересовался я.
Мужчина, на которого я смотрел, вновь ухмыльнулся, без особой, надо сказать враждебности, и ответил:
— Можно и так сказать. А сейчас, соколики, встали на колени, руки свели за спину. Пойдете в полной тишине, рот на замок. Одно слово, и уж не обессудьте, применю силу. Так что, прямо с сейчас — молчок!
Спорить я не стал. Бон тоже. Мы оба опустились на колени.
Не знаю как Бона, а вот меня появление советских партизан порадовало. В какой-то мере это должно было внести ясность в происходящее, да и сами по себе русские мне импонировали больше немцев. В общем, я был преисполнен действительно радужных ожиданий.
Тем больше меня изумило поведение товарища. Повернувшись ко мне, прямо с колен, Бон очень быстро и почти нечленораздельно прошептал довольно длинную фразу. Лично я ее понял не сразу, а лишь спустя пару секунд. Обмозговав и дополнив. В общем, звучала она следующим образом: «Все говори как есть. В кузове повезло, я не боец, ты тоже. Включай лоха».
Большего сказать Бон не успевал в любом случае. Кто-то быстро шагнул со спины и резко пнул моего товарища между лопаток. Так, что он поневоле повалился на живот. Боец, нанесший удар, появился в поле моего зрения и, зайдя сбоку, продолжил избиение, коротко тыкая носком ботинка под ребра.
Я, надо сказать, даже учитывая предупреждение Бона, не сдержался. К черту всю эту секретность. Рванулся с колен, перекатом вперед, через спину. Стремясь уйти от того, кто стопудово контролировал меня сзади. Перекатился, переводя кинетическую энергию в попытку встать, и это мне почти удалось. Потому что немедленно, без каких-либо криков или подготовки, меня ударили в челюсть. Или в скулу. Точно определить мне было трудно, поскольку сразу после удара я потерял сознание. Мгновенно.
Следующий раз более-менее нормально я себя почувствовал только через сутки. Не меньше. Я, в принципе, смутно помню, что мы куда-то шли по лесу, но поскольку ходок из меня в силу обстоятельств был фиговый, в основном меня несли. Потом мы ехали. Потом меня вытащили из кузова и куда-то отвели. Да, кстати, все это время я постоянно блевал.
С одной стороны, это доказывало, что у меня мозг есть. С другой, учитывая, что я в этом факте и раньше не сомневался, мне пришлось с печалью констатировать его сотрясение. Однако мое болезненное состояние, судя по всему, никак не тянуло на освобождение от допроса. И оттого я сидел сейчас, крепко зафиксированный веревкой на стуле. У меня кружилась голова, меня тошнило, и я был совсем не адекватен происходящему.
— Откуда вы?
Мне было очень сложно сконцентрировать взгляд, и я поступил проще — совсем закрыл глаза. Так голова кружилась больше, но зато не было рези в глазах.
— Мы из будущего, — совершенно ровно признал я. Мне было совершенно плевать, кто и какой вывод сделает из моих слов. Я вообще разговаривал с темнотой, образованной моими веками, так что самому себе я был понятен.
— Из какого будущего?
— Из нашего будущего. Из нашего светлого будущего, с победившим коммунизмом. Здесь я и Бон оказались недавно, — верите, нет, но мне было пофиг. Совершенно ровно на все.
— На вас форма коренных военизированных формирований Вермахта. Что вы на это скажете?
— Скажу, что на мне форма коренных военизированных… и так далее. На меня ее надели. Зачислили в команду фуражиров, но это кончилось печально.
— Откуда вы родом? Вы оба?
— Из Москвы. Я с Кузьминок, Бон из Дмитрова.
После этих слов у меня голова окончательно пошла кругом, и если бы я не был привязан к стулу, то обязательно свалился бы. Впрочем, неизбежное произошло буквально секунду спустя. Я совершенно потерял ориентацию в пространстве, завалился вбок и рухнул на пол вместе со стулом. Сознание я потерял, надо признаться, с облегчением. Честно говоря, наши с Боном приключения меня изрядно достали.
Бон
По сравнению с сараем нынешнее узилище было комфортабельнее. Хреново, конечно, что мы постоянно мыкаемся по каким-то тюрьмам. Но других вариантов все равно нет. И устраиваться нужно в любом месте с максимальным комфортом.
Короче, здание было основательное, капитальное, но заброшенное. Краска со стен слезла, обозначая кирпичную кладку и тщательно промазанные цементом стыки. Впрочем, и сам цемент, и кирпичи в полной мере пришли в негодность — по стенам ветвились трещины. Куски штукатурки, краски устилали пол по углам комнаты, никому не нужные и бог знает сколько времени уже не убранные. В качестве постели нам были предоставлены две деревянные лавки без какого-либо намека на простыню, подушки или одеяла. Окно, забранное решетками, которые я подергал в первую очередь. Зацементированы на совесть, не подкопаться. Грязный деревянный пол с облупившейся краской. Вот и вся обстановка.
На антураж я обратил меньше всего внимания. Только подергал решетки, и все. Входная дверь массивная, стальная, без вопросов, тут и пытаться нечего. Я и не стал. Вместо бесполезной траты времени я подошел к Нельсону, которого конвоиры просто бросили у двери, поднял, и положил на лежак. Понятное дело, удобств никаких, но, по крайней мере, не на холодном полу.
Зря он не послушался. Понимаю, что спровоцировали, но его перекат и бросок, или что там он еще хотел произвести, были полностью лишены смысла. Итог — сотрясение мозга, и я не настолько сведущ в медицине, чтобы сказать, насколько серьезное. Судя по тому, что его допрос не продлился и десяти минут, Нельсон был просто не в состоянии выдержать большее.
Это и понятно. Достаточно посмотреть на кровоподтеки под глазами, вспухшую скулу и полностью закрытый опухолью левый глаз. Это очень серьезная травма. С которой нужно лежать в больнице не меньше недели. И еще спина, про нее тоже не стоит забывать. Общий упадок сил и длительная болезнь в любом случае отразятся на его более ранних травмах.
— Мы в дерьме, — констатировал я, аккуратно касаясь пальцами опухоли на лице Нельсона. Кожа натянута как барабан, горячая. Я хотел прощупать осколки, но даже если они и были, через такую опухоль ничего не почувствуешь. Мне оставалось лишь повторить мысленно свой диагноз про наше местоположение.
Мои мысли были основаны не только на самочувствии Нельсона. Он, как ни крути, был приложением ко мне. И то, что мне предстояло тащить его при нашем гипотетическом побеге, было лишь половиной дела. Вторая половина заключалась в моих собственных травмах.
Если допрос Нельсона длился минут десять, я отвечал добрых полтора часа. И, поверьте, это были не самые классные полтора часа в моей жизни. Доказательством тому являлись отбитые ребра по правой стороне грудины, куча синяков по всему телу, и, самое печальное, два поврежденных пальца на правой руке. В общем, мне, как и Нельсону, чтобы стать более-менее боеспособной единицей, требовалась неделя. Минимум.
С тоской я вновь обвел взглядом место нашего заключения. Здание, уж не знаю, для чего оно использовалось ранее, теперь было перепрофилировано под тюрьму и причем уже давно. Меня вели по коридору с одинаковыми, типовыми железными дверями. Не надо быть гением, чтобы понять, что тут к чему. И опять же не надо особых мозгов, чтоб отмести вариант побега из этой тюрьмы.
Конвоира? Не вопрос, я его хлопну. Предположим, что чисто, и у камеры. Что дальше-то? Как мне вытаскивать не держащегося на ногах Нельсона, куда вообще подрываться? Нас везли в это место с закрытыми глазами. На допросы водили в комнату, расположенную в том же здании тюрьмы, и все, что я видел из окна — внутренний двор с разным хламом. Побег обречен на провал.
