Андрей Валентинов - Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы
Хотелось верить. Очень хотелось верить этой несчастной девушке…
Раскладушку Сергей так и не достал, поэтому оставалось улечься прежним порядком. Пустельга поспешил отвернуться к стене, буркнув что-то о будильнике и вечном недосыпе. Внезапно он услышал плач, тихий, безнадежный.
– Сергей… Сережа… Я вам так противна, да? Вы меня ненавидите?
…Ее руки были холодны, губы казались ледяными и таким же трупным морозом веяло от ее кожи. Холод сковал, затопил, унося последние силы. Вера что-то говорила, быстро, неразборчиво, но Сергей не мог понять ни слова. Он чувствовал лишь отупляющую слабость – и тяжесть, давящую, неподъемную. В голове вертелась дурацкая фраза, слышанная когда-то в Харькове: «Лучший способ вербовки агентуры…» В недолгий миг просветления пальцы случайно коснулись ее горла, и Пустельга вздрогнул: под пальцами оказался шрам – длинный, широкий. Странно, он не видел его. Или виною тому был грим? А потом на него вновь обрушился холод. Сердце замерло, и все исчезло. Остались только темнота – и странная, звенящая тишина…
Сергей проснулся от боли. Застонал, открыл глаза. Сильно болела шея. Пустельга провел рукой по коже и поморщился. Кровь…
– Вера… – голос был почему-то хриплым, странным. Сергей прокашлялся и неуверенно повторил:
– Вера, вы…
Ответа не было. Уже догадываясь, что он сейчас увидит, Сергей резко повернулся. Кровать была пуста. Там, где лежал он, на простыне краснело маленькое пятно. Пустельга вновь поморщился и с трудом встал. Голова слегка кружилась. «Лучший способ вербовки агентуры»! Нет, на вербовку в стиле Мата Хари или Фрау Доктор это никак не походило. Тогда что все это значит?
Сергей заставил себя думать о работе, на которую уже опаздывал, и, лишь спускаясь по лестнице, сообразил, что выходя ему пришлось открывать и замок – ключом, и задвижку. Задвижку, которую можно закрыть лишь изнутри! Он чертыхнулся, провел рукой по смазанной йодом шее и решил, что начинается бред…
В довершение всего орденоносец Ахилло не явился на службу. Карабаев невозмутимо сообщил, что тот позвонил, предупредив, будто задержится по важному делу. Пустельга мрачно кивнул, мысленно пожелав подчиненному, дабы тот пришел позже, когда его собственное настроение слегка улучшится.
Михаил появился после полудня, неразговорчивый и хмурый. Пустельга, заставив себя забыть собственные неурядицы, поспешил отослать Прохора с каким-то поручением в следственный отдел и выжидательно поглядел на Микаэля. Тот невесело улыбнулся.
– Ругаться будете, отец-командир?
– Нет…
Ругаться и вправду расхотелось. Сергей уже понял: что-то случилось. Плохое. Очень плохое….
– Худо дело… Мне позвонили утром: нашли Веру…
– Что?! – вскинулся Пустельга. – Ее нашли? Задержали?
– Вы не ошиблись вчера. К сожалению… Вера мертва уже больше недели…
Сергей прикрыл глаза. Показалось, что он снова бредит – или сошел с ума всегда жизнерадостный Михаил.
– Вы уверены? Этого… этого не может быть!..
– Может… У меня приятель на Петровке. Раскопали свежую могилу на Головинском кладбище. В ней двое: штатный покойник – и Вера. Я ездил смотрел. У нее горло – почти пополам…
Горло… Длинный шрам под пальцами… Сергей невольно поднес руку к шее – ранка все еще болела.
Глава 11. «Спрячь душу»
Потолок был гладким, из свежеструганных еловых досок. Резко пахло смолой. Казалось, погибшее дерево еще живет, теряя последние капли прозрачной крови. В домике было тихо, но за стенами по-прежнему шумели солдаты, слышались автомобильные гудки и грохот тяжелого железа.
Орловский лежал неподвижно, прикрыв глаза. О своей судьбе не думалось. Плохо, если они все-таки возьмут Нику. Ее защищает муж, может помочь Флавий, но если ею действительно заинтересовался Иванов, и тем более усатый с портрета…
К счастью, она ничего не знала. Главное, то чем занимался Юрий все это время, удалось утаить. Вначале им было не до разговоров о научных штудиях, но потом, когда Ника стала бывать у него чаще, пришли вопросы. Можно было солгать, сослаться на незаконченную книгу о дхарах, но Юрий почему-то не решился. Пообещал рассказать попозже – и это была ошибка.
А потом случилась нелепая история, начавшаяся почти весело. Орловский уже написал больше половины книги, когда силы иссякли. Он не мог больше работать. То, что приходилось читать, обдумывать, казалось слишком страшным. Начала болеть голова, впервые в жизни стало пошаливать зрение. Терапевт приказал ему бросить работу как минимум на месяц. Рекомендовалось ходить в театр, есть мороженое и наведываться в гости. По поводу театра Орловский не спорил, но хотелось отвлечься по-настоящему, заняться чем-то совсем иным, далеким и романтичным.
Они гуляли в тот день по тихому скверу, куда совсем недавно был перенесен памятник Гоголю. Терапевт язвил по поводу нового монумента, чугунного болвана, установленного на бульваре на страх прохожим, а затем внезапно предложил Юрию помочь ему разобраться в одном давнем и весьма запутанном деле.
Как выяснилось, Терапевт отчего-то заинтересовался историей Иисуса Христа. Он был вообще человек неожиданный, посему Юрий не особо удивился, решив что его друг тоже старается отвлечься, занявшись очередной «вечной темой». В обычных библиотеках читать было нечего. Ренана, Штрауса и менее известного Никольского Терапевт одолел еще в студенческой молодости и теперь просил найти ему что-нибудь посолиднее. Особенно интересовали его мифы о Пилате и, что совсем уже странно, об Иуде.
Дело было нетрудным. В Румянцевке Юрий быстро выписал полдюжины книг, но хотелось найти что-либо в самом деле уникальное, редкое. И вот однажды, в Публичной исторической библиотеке, которая теперь почему-то называлась «имени РСФСР», Орловский наткнулся на редкую брошюру на немецком. Это было именно то, что интересовало Терапевта – история Понтия Пилата, совершенно лишенная научной ценности, зато оснащенная мощным мифологическим антуражем, включая царское происхождение Прокуратора Золотое Копье, его астральную сущность и последующее вознесение к звездам.
Беда была в том, что немецким Терапевт не владел. Юрий охотно взялся перевести и законспектировать текст, благо работать было легко и приятно. Местами, где автор особенно увлекался, Орловский не удерживался от хохота, удивляя строгих посетителей библиотеки.
В тот вечер лил дождь, он опаздывал, и Ника, у которой к тому времени уже имелся ключ от флигеля, ждала в его комнатке, разглядывая лежавшие на столе книги. На беду Юрий оставил там несколько страничек конспекта. Когда он наконец вернулся, то услышал удивленное: «Орфей! Так ты, оказывается, пишешь про Христа и Пилата?»
Бес дернул сказать «да». В конце концов, это было безобиднее, чем поведать правду. Поскольку текст про Пилата мало напоминал науку, Ника решила, что он покусился на роман. Пришлось признать и это.
Терапевт долго смеялся, посоветовав ему пересказывать Нике некоторые их беседы. Юрий так и делал, обещая показать уже готовый текст позже, когда книга будет написана. Ника торопила его, уверяя, что роман можно будет напечатать, что у нее имеются какие-то связи в туманном мире литераторов… Орловский чувствовал себя последним обманщиком, но приходилось лишь кивать. К этому времени он взялся вновь за книгу, и подробности интриги Санхеддрина против галилеянина Иешуа Га-Ноцри оставил на суд Терапевту.
…После собрания в Музее, Орловский занялся бумагами. Железная печурка приняла в свое чрево письма, старые конспекты, записи. В огонь пошли и черновики выписок, сделанных для Терапевта…
Ника появилась неожиданно, когда в огонь легла очередная связка бумаг. Она ахнула, и прежде чем Юрий успел сообразить, что происходит, вырвала у него из рук несколько уцелевших листков. На беду – как раз выписки по Пилату…
– Ты сжег! Ты сжег роман?!
В ее глазах плавал ужас, и Юрию тоже стало страшно. Он растерялся, не успев придумать что-либо путное, хотя бы что палит черновики, а роман благополучно спрятан. Ника плакала, собирала обгорелые листки…
– Ты болен, болен, я знаю! Они довели тебя!..
Она кричала что-то нелепое, жалкое, и Орловскому стало казаться, что он и в самом деле уничтожил свое творение, любимое, выстраданное. Потом она успокоилась, заговорив о том, что помнит его рассказы, и книгу можно будет восстановить, но сначала Юрию надо подлечиться, а во всем виновата она, вовремя не увидевшая, не спасшая его…
О неизбежном аресте он так и не решился сказать…
Шум за окнами усиливался, гудели тяжелые тракторные моторы. Орловский не реагировал. Что можно было сделать?..
– Разрешите?
Кажется, он даже не услыхал стука в дверь. Юрий нехотя приподнялся с койки…
…Гость был высок, широкоплеч, в длинной серой шинели с саперными петлицами. Красивое лицо портила кожа, красная, словно обгоревшая, набухшая темной кровью. На шинели Юрий заметил ромбы с саперными эмблемами и широкую нарукавную нашивку.
