Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

Обведя всех присутствующих суровым взглядом, царь высмотрел Милославского и тот шагнул к внуку и, тоже упав на колени, поцеловал ему руку.

— Зачем Алексею на коленях стоять? — подумал я.

— Ты, — сказал царь ткнув в кого-то пальцем правой руки.

Афанасий Ордин-Нащокин вышел и повторил процедуру. Следом принесли клятву верности Хитрово Богдан Матвеевич, Юрий Алексеевич Долгоруков и все остальные дворяне и бояре, находившиеся в комнате. Когда Матвеев шагнул вперёд и проделал процедуру дачи клятвы, поцеловал крест в руках царевича Алексея, я понял, что пришла моя очередь и снова тронул край черкески, за которым сразу имелся злосчастный карман, притягивающий мою руку. Царь увидел моё движение и сощурился.

— Теперь ты, Ффефан!

Он ткнул в мою сторону пальцем и мне показалось, что острый, отчего-то вдруг пожелтевший, ноготь царя проткнёт черкеску и проткнёт мои документы. Я шагнул вперёд и вытащил пакет из-за пазухи. Глаза Алексея Михайловича округлились, он задёргался, оторвал спину от подушки и снова упал на неё, но уже без дыхания. Почему-то сразу было понятно, что он умер.

[1] В. О. Ключевский об Артамоне Матвееве.

Глава 25

— Вот беда-то, — сказал кто-то. — Ближнюю думу-то привёл к крёстному целованию, а остальную?

— Преставился государь, что ли? — вопросил другой голос, откуда-то из дальнего угла небольшой, в общем-то, комнаты.

— Лекаря зовите! — крикнул кто-то третий.

— Да, какой тут лекарь? — тихо проговорил Матвеев, однако крикнул. — Лекаря!

Быстро вошёл Гаден и, оттолкнув меня плечом, протиснулся к постели, взял руку, потрогал у тела пульс, потом прикоснулся к чужой шее, вдохнул-выдохнул и по-лютерански, слева на право, перекрестился.

— Преставился государь, — доложил он.

Алёшка, до этого испуганно смотревший на отца снизу вверх, свернув голову налево, вскочил с колен и кинулся от кровати ко мне, как к ближайшему, стоявшему перед ним, человеку, наверное. Мне пришлось поймать его одной левой рукой. В правой я держал злополучный конверт с документами, который я хотел просто отдать царю. Просто отдать! Алексей, дрожащий телом и ногами, как новорожденный телёнок, приник ко мне и спрятал лицо у меня на груди.

Мы не были с Алексеем близки. Я в последние годы отсутствовал. Но он был очень близок с Дуняшей, фактически ставшей ему второй матерью, так как души в нём не чаяла и нянчилась с детства. А после нашей свадьбы он отчего-то проникся тёплыми чувствами ко мне, вспомнив, наверное, как я играл с ним.

Его тогда, пятилетнего малыша, только-только вывели с женской половины на мужскую. В честь такого дня я подарил ему его первый трёхколёсный педальный велосипед на мягких гутаперчевых покрышках. Алексей и вспомнил этот случай во время нашей с Евдокией свадьбы, рассказав, что тогда почувствовал.

Потом я передавал ему и маленький двухколёсный велосипед без педалей, и «двухколёсное чудо» побольше, на цепной передаче и задними тормозами. Я сам любил кататься на велосипедах, удивляя крестьян и казаков. Правда казаки потом сами катались, становясь в длиннющую очередь. Хе-хе…

Неожиданно для меня Алексей, когда я вчера приехал в Измайлово после полугодового отсутствия, встретил меня одним из первых и тут же кинулся на шею. Потом покраснел, как девушка и испуганно отпрянул от меня, но я снова притянул его и погладил по волосам, а потом крепко пожал ему руку.

Потом, вечером, когда стало ясно, что государь прежним не станет, Алексей спросил:

— Ты поможешь мне править?

Я тогда немного опешил, но вида не подал. Привык уже держать невозмутимое лицо, что бы ни случилось. Покер фэйс, мать его…

— Почему я? — спросил я.

— Я тебе верю, — сказал Алексей. — И отец говорил, что ты — единственный, кому на Руси можно верить, потому что ты ничего не просишь, а сам даёшь. Ты же вон сколько золота в казну принёс. Отец говорил… И города поставил. За свои деньги крестьян перевёз…

— А знаешь, почему я за свои деньги крестьян перевёз? — спросил я.

— Почему?

— Да, потому, что не хочу, чтобы они тут бездарно сгинули, или ущли куда-нибудь в тридевятое царство, три десятое государство. Ты знаешь, что скоро здесь людей на кострах жечь будут? Твоих, между прочим, людей, тех, кто тебе доход приносит. А их жечь и вешать станут за веру в Христа. Католиков и лютеран не будут жечь, четвертовать и вешать, а православных, крестящихся двоеперстно — станут изничтожать, как моль. Церковники — церковников убивать станут. Знаешь о том?

— Нет, — наследник покрутил головой, а я вздохнул. Не собирался я вчера оставаться в Москве.

— Ты поможешь мне править? — спросил ещё раз Алексей. — Отец ведь не сможет, правда?

— Не знаю, — пожал плечами я. — Всё в руках Господа.

— Ты так и не ответил.

Я посмотрел на Алексея.

— У тебя так много помощников. И дед, и Паисий Лигарид, и Семеон Полоцкий[1]…Тебе мало? У деда твоего Милославского столько слуг, они любое дело загубят. Ой, прости Алексей Алексеевич, перепутал. Любое дело заладят.

Алексей, сначала вскинувший в недоумении брови, рассмеялся, было, моей шутке. Но вдруг нахмурился.

— Ты не жалеешь[2] меня? — спросил наследник, нахмурившись.

— Жалею, но не понимаю, чем могу быть тебе полезен? В Посольских делах я ничего не смыслю, в казённых тоже, в оружном, осадном… Да ни в каком деле я не знаток.

— Врёшь. На Волге порядок навёл? На Ахтубе и на Кавказе городки поставил и от воров границы уберёг.

— Ты-то откуда всё знаешь? — удивился я.

— Отец рассказывал. Он мне много про тебя рассказывал. И всегда говорил, что с тобой я не пропаду.

— Вот ведь! — удивился я и проговорил. — Чем смогу, тем помогу. Но лучше меня не возле себя держать, а дать мне свободу действий. Нам теперь Кавказ крепить надо и от турок защищаться. Крымских хан ведь до сих пор считает себя наследником Золотой Орды. Так и требует, чтобы Русь продолжала дань платить! И ведь заплатим, если не порвём турок в клочья и не заберём Константинополь! Вот к чему надо стремиться! Но не торопясь, а постепенно накапливая силы.

Вот и сейчас, в спальне Алексея Михайловича, я услышал от наследника всё те же слова:

— Поможешь мне править?

— Помогу, — шепнул я. — Сейчас, главное не облажаться. Ступай в угол к окну, Алёша. Михаил, клич охрану! Я с наследником останусь.

Алексей шагнул к стене с окном, я вслед за ним, но сделал чуть шире шаг и достиг подоконника чуть раньше. Рядом с окном стоял большой сундук, в котором, я знал, государь хранил документы и ценные, нравившиеся ему самому, подарки. Быстро приоткрыв сундук, я вынул из него кинжал с богато отделанной рукоятью в дорогих ножнах, закрыл и посадил на сундук Алексея.

— Миша, оружие моё передай и всех лишних из палаты вон.

Черкасский выглянул за дверь и скомандовал:

— Все сюда!

В царскую опочивальню быстро втекли десятеро казаков кавказской национальности.

— Уважаемые гости, прошу покинуть помещение! — громким голосом произнёс я. — Илья Данилович, вы же знаете, что нужно делать?

— Мстиславский кивнул.

— Приступайте, а мы тут посторожим.

— Ты про завещание знаешь? — спросил дед наследника.

Я отрицательно покрутил головой.

— Ты в регентском совете при Алё… Алексее Алексеевиче.

— Ещё надо дожить до этого, — буркнул я. — Как бы смута не началась.

Я подозвал Милославского рукой и шепнул.

— Москву я не смогу удержать казаками, но Измайлово мы удержим. Через дней десять мои казаки придут. И эти дни нам бы как-то продержаться.

— Москву жалко, — скривился Милославский. — Спалят ведь!

— Стрельцов не поднимали вчера? — спросил я.

— Да, когда? Кто знал?

Я посмотрел на Милославского с укоризной, но улыбнулся.

— Ничего! Защитимся!

— Может в Кремль твоих казаков послать?

Я покрутил головой.

— Кремль и Москву отстроим сызнова, а наследника потеряем, что делать станем?