Степан Разин. 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
Правильный руководитель делегирует полномочия менеджерам, но в своё время я насмотрелся на них, приходивших не управлять, а воровать. Миллиардами воровали наймиты. Как, собственно, и здесь. Читал я про родственников жены Алексея Михайловича Милославской Марии. Страшно представить, как они обогащались… Короче, не видел я себя на Российском троне ибо считал себя бездарным управленцем.
Правда, были уже у меня «менеджеры высшего и среднего» из числа сельских управляющих. Но ведь не ставить же их на управление государством? А Дипломатия? Хотя эти процессы как-то же идут? И не думаю, что Алексей Михайлович сильно в них разбирается и вмешивается. Там тоже все послы продажные. Да и какая там политика? Хотя, в Польше, вон, оппозицию поддерживаем, из Турции сообщения от агентов поступают регулярно. С налогами тоже можно кое что придумать…
Так я стоял, смотрел на то и дело приезжающие повозки, и размышляя, всё больше склонялся к тому, чтобы собрать монатки и умчаться в даль снежную. Только было жалко жену с сыном. Мало ли, как тут всё обернётся? Я, конечно, ещё вчера собрал своих казаков вокруг и в Измайлово. Даже во дворце расставил охрану из моих «орлов», но их всего здесь было пятьсот сабель. Остальные, какого-то беса Алексей Михайлович оставил зимовать в Коломне. Видимо испытывал меня тогда царь: «оставлю или не оставлю ему аж две тысячи сабель?»
До Коломны всего девяносто вёрст по хорошей санной дороге, а это максимум пять дней пути туда и обратно. Неделю в Измайловской крепости мы должны высидеть. Это, ежели что… Но, по опыту прошлых думских сидений над каким-либо вопросом, пассивное состояние дела из-за споров может длится месяцами. Так, что… Э-э-э-х… Быть или не быть? Брать или не брать? А если брать, то не сейчас же, когда царь ещё при памяти, хотя и не в здравом уме, а тогда, когда станет понятно, что править страной он не может.
Алёшку государь этим летом, после его тринадцатилетия, представил и народу на Красной площади, и боярам, как своего наследника и, вроде, как получил от них одобрение. Завелась на Руси такая форма престолонаследия. Собором тысяча шестьсот тринадцатого года сын царя Михаила Фёдоровича определялся, как автоматический наследик, а вот внуки уже должны были согласовываться с народом. Вот такая хрень… Да-а-а…
Поэтому, если помрёт Алексей Михайлович, то не факт, что Алексея Алексеевича вознесут на престол. Вот сейчас об этом и станет спорить думская братия.
Но, с третьей стороны, князья Шуйские считались первыми наследниками Русского престола после Рюриковичей. Они были ближайшими родственниками потомков основателя Древнерусского государства и происходили от суздальских князей. 1
После смерти последнего царя-Рюриковича — Фёдора Иоанновича — наследовать ему должен был, по закону, старший на тот момент представитель князей Шуйских — Василий Иванович. Но царь Фёдор Иоаннович этот закон нарушил — завещал трон своему шурину Борису Фёдоровичу Годунову.
Таким образом, и Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович Романовы опасались потомков Шуйских как потенциальных конкурентов в борьбе за власть, так как они имели законные права на Русский престол. И выбрали Шуйского царём не просто так, а по праву.
— И вот теперь я тут стою такой, с документами, а они обсуждают, кого поставить на трон. А я, такой, захожу и документы на стол, бац! Прошу иметь их ввиду! Это же будет полный, э-э-э… Ну, вы поняли!
Стекло было прозрачным и холодным. Я прижимался к нему лбом и за своими мыслями, не заметил, как все повозки разъехались и двор опустел. Я мог пойти на заседание думы, но что я там не видел?
Государь сегодня выглядел лучше чем вчера. Он полусидел, полулежал на своей постеле точно так же, как и Михаил Фёдорович, когда я увидел царя впервые. Только Алексей Михайлович совсем не мог шевелить ни левой рукой, ни левой ногой. И говорил так, что его было трудно понять.
Мы проговорили с ним немного. В основном он общался с детьми, которые плакали вокруг него, как соколята, вокруг раненого сокола. Почему-то пришло именно такое сравнение. Наверное потому, что Алексей очень любил соколиную охоту и иногда повторяя птичьи движения, очень походил на своих любимцев. И детишки любили играть в соколиную охоту, имитируя действия взрослых и повадки птиц. Меня, откровенно говоря, такие игры коробили. Мне вспоминалась Гоголевская «Майская ночь», где русалки играли в ворона, а у ведьмы, когда она ловила русалок, появлялись когти. Мне всегда казалось, что у водящего или водящей тоже вылезут когти, когда придётся хватать «добычу». Но царским детям такие игры нравились.
С утра пораньше я достал из тайника весь «пакет» документов и уложил их в свою сумку. Также собрал и другие нужные мне вещи, если придётся «рвать когти». Приказал приготовить лошадей, повозки, фураж, вооружение и всё другое, необходимое для дальней поездки, в том числе и женские, и детские вещи. Я не знал, как сложится этот день, хотя ещё с вечера позаботился о нашей безопасности.
Мы вчера долго сидели с Пушкиным и пили, но только после того, как подняли весь гарнизон в ружьё, поставили дозорных на стены проверили порох в пороховницах и ягоды, э-э-э… Ну, вы поняли. Да-а-а… Допились мы вчера до того, что я стал называть воеводу Александр Сергеевич и просил прочитать стихи. Честное слово! Я давно так не напивался. Ну, так повод то был огого какой. ТО ли за здравие, то ли за упокой… Я постоянно путался, то провозглашая какому-то «Ивану Михайловичу — самодержцу» здравницы, то сетуя, что Алексей Михайлович умирает.
Утром я проснулся в поганейшем настроении. Хорошо, что моя жёнушка ночевала с маменькой и не видела каким я вернулся и что вытворял ночью, никак не находя себе места от вездесущих вертолётов. В конце концов я уснул на глазурованной плитке ванной комнаты, правда подстелив на холодный кафель прикроватный коврик.
В дверь стукнули и охраняющий мои палаты изнутри казак спросил:
— Кто?
— Тут Артамон Матвеев к атаману.
— Впусти, — сказал я.
— Пошли скорее, — ворвавшись позвал Артамон. — Его величество позвал бояр, хочет, чтобы они присягнули Алексею Алексеевичу. Он составил завещание и назначил наследником сына. Тебя приказал позвать, чтобы и ты присягнул.
— Вот он момент истины, — подумал я, машинально касаясь спрятанных во внутренний карман документов.
— Пошли, — кивнул я и позвал за собой своего полковника-тысяцкого кабардинского князя Михаила Яковлевича Черкасского, восемнадцатилетнего сына крупного полководца князя Якова Куденетовича Черкасского, потомка Темрюка Илдаровича. Михаил присягнул мне, когда мы поженились с Дуняшей и когда узнал, что я освободил Кабарду от протурецких шаек и держу над ней контроль с помощью десятитысячной армии. Я пообещал ему назначить его командующим одной из армий, если он отучится в военной академии сдаст «генеральский минимум».
Честно говоря у меня категорически не хватало командиров и я очень нуждался в потомственных военных. Он был мои первым высокородным служащим и я гордился таким «приобретением». Поэтому сейчас взял его на очень значимую в его жизни церемонию. По глазам Михаила я понял, что он полон восторга и осознания значимости момента. А мне он был нужен, чтобы меня сразу не зарубили, потому, что все черкасские князья имели право носить родовое оружие — кинжалы.
В царской опочивальне от народа было не протолкнуться. Рында обозначил наше прибытие, назвав наши имена. Патриарх Иосаф зачем-то воскликнул: «Алилуя!» и замолк. Образовалась почти абсолютная тишина, прерываемая коллективным сопением, и шуршанием одежд.
— Что хочу сказать, вам, думные бояре и великие государевы люди. Следующего удара я могу и не пережить, а потому хочу, чтобы вы все принесли клятву верности моему сыну Алёшеньке.
Алёшенька стоял находился тут же рядом с постелью отца почему-то стоя на коленях и то и дело крестился, шепча одними губами какую-то молитву. Его колени упирались в вышитую орлами подушку, на которую обычно становился коленями царь.
