Прапорщик. Назад в СССР. Книга 7 (СИ) - Гаусс Максим

Духи оказались вовсе не глупыми — по одному внутрь не заходили. Их всегда было двое… Видимо американец предупредил их, что майор — хитрая рыба и с ним нужно держать ухо востро. Иначе пальцы отгрызет! Видя все это, чекист понял — не такие уж они глупые, какими их считали кабинетные начальники. Да, плохо организованы, не шибко сообразительны, но приказы исполняют добросовестно.

В общем, лёжа на грязном полу в пустой, темной комнате, Кикоть понял — так просто ему не выбраться. А вариантов-то немного…

Вообще, отчаяние — страшная вещь. Когда это чувство захватывает человека, причем не единожды, он постепенно падает духом, готов смириться с поражением. Надежда умирает, человеку остаётся только сидеть и ждать своей участи. Прямо как баран на скотобойне!

А в плену еще хуже — сейчас духам надоест, еще что-нибудь придумают.

— Ну, нет… — прошептал он, мысленно отругав себя за слабость. — Слишком быстро я сдался… Я вылезу отсюда! Обязательно вылезу!

Чекисту сильно хотелось пить, болела спина. Откуда-то появилась изжога, которая иногда мучила майора, когда тот нервничал. Виктор Викторович частенько работал настолько увлеченно, что порой забывал не только позавтракать, но и пообедать. А когда все же приходил домой, то наедался до отвала и ложился спать. С таким подходом и отношением к своему здоровью, майор очень быстро стал обладателем гастрита. Хронического. Болезнь противная, то и дело напоминала о себе…

Спустя какое-то время, его глаза привыкли к темноте — Виктор ещё и на ощупь убедился в том, что внутри кроме одного-единственного старого деревянного ящика больше ничего нет. Кое-как вскрыв его, майор догадался, что внутри кроме рваного тряпья и соломы ничего нет. Ну, глупо было полагать, что там может оказаться оружие или инструмент.

Выбраться из этого помещения можно только лишь хитростью — попробовать заманить душмана сюда и нейтрализовать, затем завладеть его оружием и бежать отсюда. Но сделать это нужно так, чтобы охранник был только один — с двумя чекист точно не справится. Не на то учился, хотя кое-какие навык все же имеются.

Выждав какое-то время, Кикоть решил сделать вид, что ему очень плохо и нужна помощь. Изобразить больного, которого сковал спазм, не сложно. Главное, чтобы духи поверили.

Он принялся громко стонать и звать на помощь, при этом лёг в дальней части помещения, рядом с ящиком. Скрючился. Охранник отреагировал не сразу — сначала грохнул ногой по входной двери, затем повторил то же самое, но уже несколько раз и посильнее, крикнув что-то недовольное на пушту. Но Виктор Викторович не унимался…

Наконец у душмана не выдержали нервы — дверь с грохотом распахнулась. Краем глаза Виктор Викторович увидел только одного охранника, второй был далеко впереди, в дверном проёме. Молодой, бородатый. Лицо –злое, недовольное, глаза сверкают.

Увидев, что шурави в неестественной позе лежит на земле, тот развернулся и крикнул что-то своему напарнику. Тот ответил, судя по всему, не особо вникая, а затем и вовсе скрылся из виду. Короткий диалог окончился ничем. Вот он, вот он тот самый момент, когда нужно действовать. Другого шанса может и не быть.

Держа автомат Калашникова перед собой, душман медленно шагнул к чекисту, подошёл ближе и недовольно пнул его ногой. Резко выругался, обернулся ко входной двери. Затем ткнул стволом автомата в живот скрючившегося пленника.

— Э! Шурави?

Выбрав наиболее подходящий момент, КГБ-шник шустро ухватил руками ствол автомата, резко отвёл его в сторону. Почти мгновенно, сильным ударом ноги он двинул душмана в правое колено. Кажется, даже что-то хрустнуло. Душман хотел заорать от возмущения и острой боли, но не смог — майор заткнул ему рот ладонью, тут же ухватил за воротник и резко дёрнув на себя, повалил. Навалился сверху. Кое-как отстегнув магазин от автомата, он использовал его как дробящее оружие — трижды, с силой, ударил им в висок охранника. Вскоре тот затих.

Чекист вновь вставил магазин в приёмник, привел оружие в боевое состояние. По понятным причинам вставить автомат на предохранитель, он не стал. Выглянул, прислушался — тишина. Неужели никто ничего не заподозрил?

Просто замечательно!

Не поверив своей удаче, майор тут же прикрыл дверь, оставив небольшую щёлочку. Затем быстро раздел душмана, облачился в его одежду. Взяв в руки его же автомат, он выбрался из тёмного помещения и закрыл за собой дверь.

Прежним было тихо — где-то неподалёку играла музыка — вероятно, какой-нибудь японский патефон.

— Значит, здесь есть электричество? — догадался майор, также вспомнив, что видел небольшую радиовышку. Они тут хорошо устроились. Не поспоришь.

В голове уже созрел более-менее рабочий план, но прежде чем бежать, хорошо бы обозначить своё местоположение. А значит, нужно попробовать добраться до радиостанции…

В таком виде его точно никто не узнает, достаточно просто спрятать лицо и вести себя непринуждённо. Все получится — ну кто из душманов догадается, что запертый советский шурави уже освободился и строит коварные планы.

Едва майор прошел вперёд и свернул за угол, намереваясь выбраться из здания, как ему навстречу вышло сразу двое… Кажется, один из них был врач, с сумкой на боку. Там болталась нашивка — красный крест.

Оба смотрели на него каким-то странным взглядом.

Прошло три недели, меня наконец-то выписали из госпиталя.

Майора Игнатьева вдруг перевели в госпиталь Ташкента, где ранее находился наш медик Док — внезапно выяснилось, что кость у Кэпа срослась неправильно. В общем, так я остался один. От скуки успел порядком всех достать — ну не могу я просто валяться на матрасе и в потолок глядеть. Карты и домино просто задолбали. Шахматы тоже, а газет тут отродясь не было.

В последние три дня, ко мне в палату заселили трёх молодых бойцов — душманы обстреляли один из дальних постов, благо личному составу удалось отбиться. Этих, легко раненых, доставили сюда — типичные представители молодежи, которой это война и нафиг не сдалась. Им бы кутить, гулебанить, да с девочками развлекаться, а их военный комиссариат сюда опередил. Сунул в руки автоматы, выдал кирзачи и сказал родину защищать. Лежал я, слушал их разговоры и поражался — совсем не о том думают. Хотя, порой и проскакивали весёлые моменты.

Одного звали Саня, второй Толик. Оба ефрейтора, лет восемнадцати, не больше. У одного ранения плеча и руки, у второго осколочное — левого бедра. Так вот они постоянно галдели, обсуждали всякую чушь, лишённую смысла. Как-то они завели речь о том, кто во сколько успел «мужиком стать» и женщину «понюхал». Ну, понятно, хорохорились молодые друг перед другом, нагоняя бессмысленных понтов. Толку-то от них в госпитале? Здесь медсестер молодых не было, самой молодой за сорок пять. Не перед кем кичиться.

Я тоже молодой, только совершенно не думал об этом.

Задали вопрос и мне. Да не один, а больше десятка.

— Макс, а ты что скажешь?

— По-поводу? — мне было все равно, что малознакомый ефрейтор обращался ко мне на «ты». Не великое звание, чтобы из себя павлина корчить.

— Ну, ты с девчонками когда шуры-муры водить начал? Когда под юбку полез, ну чтоб того… — тот заговорщицки усмехнулся. — А?

— Не помню… — отмахнулся я.

Честно говоря, я и в самом деле не помнил. Давно это было, а в этой жизни я как-то не по этому делу. Я сейчас и впрямь молодой, но силы направил совсем в другое русло… Наверно, это по-своему не правильно. Но решил ответить им без конкретики, чтоб только отцепились со своими глупыми вопросами. — В шестнадцать, кажется.

— А я в пятнадцать! — гордо заявил Толик, ударив себя кулаком в грудь для убедительности. — Во как! Ее Маша звали… Не верите?

— В пятнадцать? — прищурился я, глядя на того с недоверием. Сам тощий, щуплый, зато самомнение… — Это когда ты деду в шахматы проиграл, что ли?

Сначала было тихо, потом Саня и ещё один сосед по палате, младший офицер, по имени Костя, заржали так, что и лошадь позавидовала бы.