Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
Рассказчик перевёл дух, хлебнул мёда и продолжил:
– Начал тогда Ондрейкаатаман со свеями, что в осаду сели, торг вести. Мол, ежель не дадите окуп богатый за баб да ребятишек своих, всех под саблю пущу. А сам малый отряд в обход кремля, под крутым бережком пустил. Долго он с белифом рядился, начал некоторых жёнок отдавать, а как на задах Олафкрепости пальба началась, так он с людьми своими верными в бой кинулся. Предмостье же и воротный проезд забиты были выкупленными из казацкого полона, они при начале драки в кремль-то и кинулись. Так что ни из пушек стрелять, ни ворот завалить свеям не мочно стало. Таковымто обычаем и взяли казаки да новгородцы неприступную Олав-крепость. Истина иль лжа сказанное, пущай каждый сам решает.
– Если б не донской атаман, а московский дворянин сей подвиг сотворил, быть бы ему при руке великого государя и ходить в думных чинах, – хлопнул рукой по колену поверивший рассказу Бакшеев. – Донцу и полушки в награду может не достаться, за счастье, чтоб взятую добычу не отняли.
– Почему же так? – пришла пора удивляться мне.
– Не любы вольные казаки боярину Борису Фёдоровичу Годунову, оттого опалу на них кладёт царь Фёдор Иванович, – начал объяснять Афанасий. – Супротивятся атаманцы русским острогам в Поле, разбойничают на Волге, оттого не в почёте на Москве вольница степная.
– Вроде в войско казаков всегда зовут, – не понимал я этого выверта политики.
– Казак казаку рознь, – наставительно заметил рязанец. – Есть служилые по украйнам, есть донские верховские да низовые, гребенские да яицкие, волжские да литовские черкасы. Пока война идёт, в них нужда великая, их деньгами, хлебом да зельем жалуют. Утихнет лихое время – припомнят им воровские дела, царёвы насады у Волжских гор [112] разбитые, да острог Воронежский сожжённый.
– С Воронежем-то что случилось? – заволновался я о судьбе этого города, бывшего в прошлой жизни столицей моей малой родины.
– В позапрошлом годе воровские черкасы и донцы спалили его, воеводу князя Долгорукого Иван Ондреевича, прозвищем Шибан, убили, – пояснил Бакшеев.
– Как сожгли? – в оставленной мною реальности такого казаки вроде не творили.
– Да на постой попросились, баяли, на татар идут. Их на ночлег пустили, а они тёмной порой изменою острог запалили да пограбили всех, а кто противился – поубивали. Сей час впусте сие городище.
– Ничего себе, – только и смог я вымолвить. Какие-то здесь неправильные водились казаки.
В последний день февраля меня затянула рутина инвентаризации различного сырья, привезённого нашими торговцами с рынков соседних городов. Проблема состояла в том, чтобы по местному наименованию и области применения понять состав вещества и его ценность для моих дальнейших экспериментов. Выяснилось, что охра, сурик и мумиё – это минеральные краски, в наличии их оказалось по два пуда каждой, к чему они могли сгодиться, я пока не понимал. В большом стеклянном сосуде с залитым свинцом горлышком плескалось купоросное масло. Раскупорив ёмкость, я понял, что маслянистая жёлтая жидкость с запахом горелых спичек – это плохо очищенная, слабо концентрированная серная кислота. Узнав из росписи стоимость этого химического вещества, я пришёл в ужас. Она оказалась огромной, причём, насколько мне помнилось, ничего сложного в производстве этой субстанции не было. Видевший мою реакцию на стоимость покупки ключник сообщил:
– Фряжский олеум, зело дорогой, да и бутыль стеклянная вполовину от купли ценится.
При осмотре привезённого свинца мне стало ясно, что этот металл подвергнут лишь самой минимальной очистке, настолько он, даже визуально, казался неоднородным. Изрядно оказалась загрязнена примесями купленная сера. Из свинца можно было попытаться выудить что-нибудь полезное, а серу явно требовалось чистить для улучшения качества пороха. Крайне заинтересовала меня руда с медно-золотым блеском.
– Камень сей прямое огниво, – сообщил знающий ключник. – Для высечения огня потребен, а також немцы его в свои пистоли ставят, в замки ключные.
Тут же смотритель княжьих кладовых достал металлическое кресало и, чиркая им по куску руды, высек сноп искр. Судя по запаху, тут у нас имелось явно сернистое соединение, либо медный, либо железный колчедан.
– Тоже немецкий? – задал я риторический вопрос.
– Нет, не иноземный камень сей, с новгородских Деревской да Бежецкой пятин, – удивился ключник. – Вроде у реки Мсты, за порогами, хрестьяне черносошные Боровичских рядков и монастырские Свято-Духова монастыря его копают.
Известие меня сильно порадовало. Исходный материал для производства серной кислоты находился, по российским меркам, практически рядом, приблизительно в трёхстах верстах. Оставалось решить вопрос с кислотоустойчивой тарой и защищённым от коррозии оборудованием. Стеклянные ёмкости вполне можно было выдуть с помощью цилиндрических мехов в формы. Но как сделать из стекла камеры для сжигания колчедана и сбора конечного продукта, я совершенно не представлял. На счастье, на глаза попалась укупорка от бутыли с купоросным маслом. При внимательном разглядывании стало понятно, что пробка снизу покрылась плотным налётом окисла, не допустившим дальнейшего разъедания металла. Значит, оборудование кислотоделательной мастерской можно изготавливать из дерева или кирпича и лишь изнутри тщательно обделывать свинцом.
От размышлений о грядущем прогрессе угличской химической промышленности меня оторвал прибежавший стрелец.
– На реке Ждан Тучков с ногаями за провозные деньги сцепился, как бы лиха не вышло!
По приезде на Волгу я застал удельного казначея до хрипоты спорящим с щуплым татарским мурзой.
– О чём спор, дядька? – причину конфликта стоило узнать сразу.
– Полон ногаи заволжские ведут, а ни мытное, ни проездное, ни поголовное платить не желают.
Главарь кочевников опять перешёл на визг, мешая татарские и русские слова. Из его контраргументов стало ясно, что сами налоги он платить не отказывается, не устраивает его только их размер. Ждан оценил голову пленного в пять рублей, что казалось довольно низкой ценой, и, соответственно, требовал за каждого двадцать пять копеек таможенных пошлин. Помимо этого, с ногаев причиталось по два алтына с каждых саней провозного сбора. От головного казначей, подумав, отступился, поскольку платилось оно, как правило, с наёмных работников и холопов.
Мурза же кричал, что по восемь алтын с двумя деньгами продаст половину полона, поскольку ему до родных юрт и трети от добычи не довести.
– Может, и правда, купим у татарина иноземцев? – спросил Тучков. – Православных освободим, серебро не пропадёт, всё одно им одна дорога – в холопы. Еретиков откормим и продадим дороже, аль у нас на землю осадим.
Учитывая, что степняков насчитывалось человек двадцать, а у нас за спиною стояло двадцать пять стрельцов, да ещё несколько торопилось от города, торговцы невольниками особенно не наглели.
В торг я не лез, из боязни проявлением сострадания усложнить дядьке переговоры. Через полчаса Ждан подвёл итог – дороже всех ценились молодые женщины и дети обоих полов от семи до шестнадцати лет, дешевле шли юноши и мужчины, младенцев и стариков отдавали практически совсем даром.
– Отчего отроки так дороги? – поинтересовался я у примчавшегося подкреплять наш тыл Бакшеева. Дороговизна женщин меня не удивляла.
– Жизни степной их обучить ещё можно, – выдвинул свою версию рязанец. – Кобылиц доить научатся, стада пасти, войлок бить да кумыс ставить. Иные уж лет через десять обасурманятся так, что от природного татарина не отличить. Даже в разбои с ними ходить станут.
Беглый осмотр несчастного двуногого товара, размещённого по пять-шесть человек на санях, заставил сердце сжаться от жалости. Кормили ногайцы свою добычу явно из расчёта её дальнейшей стоимости. Некоторые из людей выглядели явными доходягами, непонятно как ещё не умершими от холода и голода.
– Бери самых слабых, детей без матерей не выкупай, – выдал я распоряжение Ждану. – С остатних, кого не сторгуешь, пошлину исчисляй по ногайской цене.
Не успел дядька приступить к выполнению моего поручения, как к нам подбежал крепкий чернобородый мужичок.
Отвесив поясной поклон до земли, он вымолвил:
– Здрав буде пресветлый княже Дмитрий, челом бью, разреши с твоим тиуном словом перемолвиться.
Я не возражал и качнул головой. Вежливый челобитчик вцепился в стремя Ждана и оттащил его для беседы чуть в сторону.
Судя по долетавшим отрывочным фразам, он уговаривал нашего казначея чуть обождать с покупкой, тот милостиво кивал головой.
По окончании этой беседы я задал вопрос Тучкову:
– О чём просил сей посадский?
– А-а, пустое, – отвечал дядька. – Молил сей купец цену ему не сбивать, сторговал он кого-то у ногайцев задаром, они ж за лишнюю полушку передумать могут. Да и не нашего он града, впервой его вижу.
