Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»
– Езжай сам, дядька, разберись во всём.
– Нет, – упёрся казначей. – Не оставлю тебя, княже, одного. Деньги наверстаем, а случись что с тобой, не дай бог, того уж будет не возвернуть.
Возвращаться действительно было нужно. Если Тучков прав, то ущерб нанесён нам огромный, требовалось без промедления организовать розыск фальшивомонетчика. Каждый пропущенный день сокращал шансы перехватить немецкого «купца» до пересечения им русской границы. Но бросить на самотёк все дела в Устюжне тоже выходило скверным, и я уговорил Ждана задержаться ещё на день-два.
После вечерней службы я побеседовал с вернувшимся Лошаковым.
– Как съездил, Иван, исполнил ли моё поручение?
– Объехал Галич, Кострому, Ярославль да Москву, також бывал в Коломне и Серпухове. Нашёл семьдесят семей детей боярских Отрепьевых, сыновей Григориев, по возрасту схожих, всего четверо оказалось.
– И что ж далее произошло? – меня распирало нетерпение.
– Двоих, что постарше, служить при твоём дворе, царевич, зазвал. Поведал им, мол, честь немалая ловчим аль стольником при сыне великого государя Ивана Васильевича состоять, – начал обстоятельно выкладывать результаты поездки мой телохранитель. – Остатние отроки вельми малы летами, яз их отцов в наш уезд переписаться улестил.
– Эт каким же образом? – меня действительно заинтересовало, чего же этим дворянам наобещал Лошаков.
– Сказывал им, поместье дадут на треть поболее нынешнего, да сыны их как подрастут, в чести великой будут от угличского князя. Они в сомнениях, вестимо, пребывали, не с чего, мол, нас жаловать да возвеличивать.
– Как же ты растолковалто сие?
Иван слегка помялся и сконфуженно продолжил:
– Ты уж прости, княжич, сам твои речи придумал. Говорил яз детям боярским сим, будто с твоего голоса, случилось де, Дмитрию Углицкому спасение от погибели, и спас его дворянин именем Григорий, а прозвищем Отрепьев, да сам при том погиб лютой смертию. Дал тогда княжич наш зарок, принять в службу всех Григорьев Отрепьевых, на свет явившихся за пять лет до, да за стоко ж лет после его нарождения. Вот во исполнение энтой клятвы яз отроков с сим именем и разыскиваю.
– Молодец, друже, ты верно всё объяснил. Будут этим дворянам поместья, а их детям место при дворе, – одобрил я поведение Лошакова. – Значит, двоих ты привёз, а ещё пара с семьями приедут?
– Трое со мной в Углич прибыло, княже, – всё так же смущённо продолжал исполнительный Иван.
– С чего ж трое? – такая арифметика стала мне непонятна.
– Когда на Москве жил, привели мне отрока одиннадцати лет, мол, вот тебе Гриша Отрепьев, что ты сыскивал, сирота он, как отец сгиб по пьяному делу, так за дядей живёт. Ну, яз его к нам в Углич позвал, он сразу с радостию согласился, – начал объясняться мой охранник.
– Тогда пятеро мальчишек всего прибудет? – пытался я разобраться в происходящем.
– Тут моя промашка, как люди говорят – Федот, да не тот, – вздохнул Иван. – Уж с Москвы съехали, как парень проболтался, мол, не Григорей он вовсе, хоть и Отрепьев по отцу, а кличут Юшкой. В ноги пал, молил не прогонять, по сиротству идти-то некуда. Мать Христа ради жива, да дядя уже старик, сам с хлеба на воду перебивается. Яз и подумал, отрок шустрый, смышлёный, грамоте учён, к какому-либо делу сгодится.
– Да ладно, от одного лишнего мальчишки княжий двор не обеднеет, – никакой особой проблемы мне в данном происшествии не виделось. – Найдется этому Юрке место.
Вообще-то, с подростками при Угличском дворе требовалось что-то делать. Со времён хозяйствования Марии Нагой и её братьев осталось изрядное количество детей местных дворян и просто ребятишек «жильцов», принятых в окружение малолетнего царевича. Они в своё время играли роль малого двора, по взрослении царевича становясь его постельничими, стольниками, ловчими, сокольничими и прочими придворными. Эта имитация жизни царского двора подчёркивала права юного Дмитрия на отцовское наследие. В нынешнем моём положении пользы от таких игр я не видел. Но унижать юношей и их отцов, отсылая их от двора, тоже являлось непростительной глупостью.
Тут я из прошложизненного уголка памяти извлёк сведения о детстве царя Петра Первого и его потешных полках. У меня, конечно, спутников детства не хватало на роту, не то что на полк, но в самой идее явно водилось здравое начало, стоило её обдумать более тщательно.
Отъезд наш затянулся не на два дня, как я обещал Ждану, а на полные трое суток. Всё это время, в авральном порядке, мы пытались изготовить всё, чего недоставало для удачной плавки. Испытали цилиндрические меха с конным приводом, сделали формы для ядер, а также валов и молотов, потребных Акинфову в Угличе. Мной было подробно расписано мастерам, что и когда сыпать и сливать. Делить шкуру неубитого медведя не стали, вопрос с разделом возможных доходов оставили до лучших времён.
Уезжал я с тяжёлым сердцем, неудача в первых плавках могла надолго затормозить прогресс в устюженской металлургии. Полного краха всех начинаний ожидать не приходилось, но затруднения в изменении экономики удела увеличились бы многократно. Всё чаще на ум приходили мысли, не зря ли мной прилагаются усилия толкнуть уклад местной жизни на более привычный для меня путь развития. Деятельность, начатая для улучшения качества лично своего существования, постепенно оборачивалась грандиозным предприятием, могущим изменить судьбу огромного числа людей, населяющих Московское государство. Надежда предотвратить Смутное время постепенно становилась идеей фикс. Просто живого царевича Дмитрия для этого было явно маловато, поскольку из школьных уроков я помнил, что причины того несчастья – социально-экономические, отягощённые трёхлетним голодом и иностранной интервенцией. Если уж суждено мне перевернуть здешний мир, то Угличскому уделу надлежало стать точкой опоры, а рычаг ещё предстояло отковать.
До столицы удела наш отряд добрался за четыре дня. Спешили мы, словно за нами гнались. Последний кусок пути, там, где дорога шла по Волге, нам через каждые полверсты стали попадаться трупы людей – мужчин, женщин, детей. Тела их растаскивались хищными птицами и зверьми. Именно по взлетавшим падальщикам становилось понятно, где закончился путь очередного несчастного.
– Видать, удачным вышел поход, – вздохнул Афанасий. – Ногайцы с добычей в степь возвращаются.
Мне хотелось зажмурить глаза и именно так ехать до Углича. Я был рождён в другую эпоху и не мог скользить по сторонам равнодушным взглядом, как мои сопровождающие, не обращавшие никакого внимания на чёрные кучки на снегу, над которыми скакали и дрались птицы.
По приезде первым делом Ждан бросился к денежным сундукам, а через несколько часов, выйдя от них, вид имел довольно озадаченный.
– Каждый угорский просмотрел, все истинные, – чесал в затылке наш казначей. – Даже обрезанных самый малый чуток, и двадцати не будет. Зря я на Сёмку грешил, прости меня Господь.
Позвали ездившего торговать в Ярославль приказчика Семёна Васькина, а с ним и остальных удельных торговцев.
– Поведай нам, Сёма, каким обычаем ты так расторговался? – казначей выглядел, как кот, объевшийся сметаны.
– Приехал до города, испоместился в гостином дворе. Следующим днём до целовальника мытного пошёл, явить тарханную грамоту, князь-то наш свободен от уплат пошлин на свои товары. Дал в мытной избе подъячему две новгородки, чтоб не волокитил со списком. Сел в назначенную при гостином дворе лавку, стал торговать, – обстоятельно выкладывал сведения наш приказчик, мужичок лет тридцати с невзрачным, рябым лицом. – Сосед у меня по гостинке оказался немец любечский, сам почти не торговал, только приглядывал, кто чем торг ведёт. Энтот купчина и по-нашему мал-мала балакал, слово за слово, сказал он, что по вешней воде к Астрахани тронется, с персами дела вести.
– Да быстрей ты сказывай, как угорские-то получил, – поторопил рассказчика Ждан.
– Ну дык вот, куплей мало, народец щупает, да не берёт, – не обращая внимания на поторапливания, так же неспешно продолжил Семён. – Дай, думаю, до Нижнего съезжу аль до Казани. Наново пошёл в мытную избу, нет никого. Спрашиваю – где подьячий? У стрельцов, бают. Мню, по старому знакомству да за серебро мне приказной тот грамотку и у стрельцов, и у себя в избе напишет. Пошёл искать, а нашедши – услыхал, как тот караульных стрельцов распекает, мол, пьяны, надо обыском идти, вы ж на ногах не стоите.
– Нам про пьянство не надо, нам про злато надо, – потерял терпение Тучков.
– А яз об чём? – удивился приказчик. – Пока грамотку провозную мне писали, спрашиваю: вора, что ль, ведомого изыскали, обыскто чинить? Нет, говорит мне тот подьячий, ябеда пришла от аглицких немцев. Мол, есть на гостином дворе чужеземец, тайком в Персию пробирается, да с ним товары заповедные, да в список не внесённые.
– Ты меня нарошно, что ль, томишь, дабы язм от нетерпения извёлся? – возмутился казначей.