Вторжение (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Какого черта тут творится?

— Ва-ваше императорское высочество, — непонимающе посмотрел на меня командующий конными войсками. — Э…

— Я двадцать семь лет как «высочество»! Почему по нашим тылам шляется вражеская кавалерия, а доблестным гусарам и горя нет? Почему не выполнен приказ командующего?

Судя по всему, удовлетворительного ответа ни у кого не нашлось. Во всяком случае, командиры полков предпочли помалкивать, зато Кирьяков направился ко мне, очевидно, собираясь поговорить, что называется тет-а-тет, но покачнулся и едва не упал.

— Да что с тобой, — поморщился я и, спрыгнув с лошади, хотел подать генералу руку, но тут же учуял сильнейший запах спиртного.

— Ты что, пьян? — не веря своему обонянию, изумился я.

— Разве что самую малость, — расплылся в улыбке Кирьяков. — За будущую победу… не соизволите?

Охватившее меня после его слов бешенство трудно описать. Тысячи одетых в военную форму людей всего в нескольких верстах от этого места проливают кровь, жертвуя жизнями за отечества, а эта пьяная скотина… все эти мысли в одно мгновение промелькнули в моей голове, после чего в руке как-то сам собой оказался револьвер с взведенным курком, а потом прогремел выстрел.

Еще не осознавая до конца, что сделал, обвел глазами сначала лежащего пред собой генерала, затем остолбеневших от ужаса гусарских офицеров и буквально почувствовал, как за моей спиной оказались ощетинившиеся карабинами матросы конвоя.

— Господа, — слыша свой голос как будто со стороны, спросил я. — Кто-нибудь еще думает, что находится на пикнике?

Ответом мне было напряженное молчание.

— Где Тацына?

— Та здесь я, ваше высочество! — отозвался непонятно откуда взявшийся полковник.

— Принимай командование над кавалерией! Что хочешь, делай, но, чтобы никакая тварь к нам в тыл больше не залетела!

— Слушаюсь! Вот только…

— Что?

— Есть офицеры старше меня в чине и по времени производства.

— Тебе револьвер дать?

— Та не надо…

— Кстати, а ты как здесь оказался? Я думал, британцев гоняешь…

— Трохи погонял, было. Да только они скоро под прикрытие пехоты ушли, так что пришлось возвращаться.

— Пехоты… какой пехоты?

— А бес его знает! Аглицкой або французской… а может и турецкой! Обходят наш фланг сукины дети. Так что вашему высочеству пора к войскам возвращаться, а мы уж тут как-нибудь сами.

Совет казака показался мне разумным. Если прямые приказы командующего перестали выполняться, значит, с управлением армией явно творится что-то неладное. И, похоже, что времени на исправление ситуации осталось не так много. С этими мыслями я вернулся в седло, после чего козырнув на прощанье вытянувшимся офицерам, хотел было уезжать, как вдруг в голове молнией сверкнула мысль. Дав шенкеля своему коню, подъехал к полковнику и, наклонившись к его уху спросил.

— Скажи мне, полковник, если все войска союзников теперь на поле боя, кто ж в лагере-то остался?

На лице мгновенно сообразившего, о чем я офицера появилась хитрая усмешка.

— А вот зараз и проверим!

— Чует мое сердце, Степан Федорович, быть тебе генералом!

Пока я пытался навести в конных частях хоть какой-то порядок, 1-я бригада 4-й дивизии во главе с самим генералом Каткартом, пользуясь тем, что русские полки увязли в противоборстве с французами, сумела обойти наши позиции на правом фланге, где и повстречались с остатками разбитой британской конницы. Потрепанный вид блестящих еще утром кавалеристов несколько озадачил шотландского аристократа, но, тем не менее, он продолжил свое наступление. Колонна 2-й бригады Торренса шла в сотне саженей вслед за первой, готовясь поддержать соратников в решительный момент.

Командовавший Угличскими егерями полком генерал-майор Славин, видя появление противника развернул стоящий на правом фланге батальон и встретил врага во всеоружии. Но поскольку это случилось в чистом поле, сначала все шло по уже накатанной колее. Находящаяся в рассыпном строю легкая пехота принялись обстреливать плотные шеренги русских, а когда те попытались решить дело штыками подались назад, не принимая бой.

Внимательно следивший за развитием ситуации Кишинский выдвинул на помощь егерям легкую батарею, которая сходу ударила картечью по наступающим, но англичане парировали это двумя своими. Очень скоро выяснилось, что их пушки имеют безусловное преимущество в калибре и дальности, а кроме того, их стрелки принялись отстреливать русских артиллеристов из штуцеров.

Ситуация ухудшалась с каждой минутой. Если бы угличцы дрогнули, не только правый край, но и центр нашей обороны оказались бы под угрозой окружения, что с неизбежностью вело к обвалу фронта и последующему разгрому всей армии. Ведь если противник сумеет закрепиться на высотах, прилегающих к проходящему в широкой ложбине севастопольскому шоссе, отступать нам станет некуда.

Положение спасло вступление в бой морской пехоты, точнее батареи митральез под командованием лейтенанта Алымова. Отличившийся в свое время в битве при Або офицер быстро понял, в чем главная опасность и первым делом обстрелял расчеты открыто стоявших британских пушек. Несмотря на достаточно большое по нынешним меркам расстояние, ему удалось заставить вражеские батареи замолчать. После чего он перенес огонь на стрелков и плотные колонны линейной пехоты, отчего не знакомые еще с действием картечниц британцы тут же понесли ощутимые и такие неожиданные для них потери.

Однако теперь все внимание противника целиком и полностью оказалось сосредоточено на русских моряках. Все, кто могли стрелять, целились теперь исключительно по ним. Обслуга несла ежеминутно потери. В упряжках перебили половину лошадей, но русские вплоть до полного исчерпания боезапаса продолжали выкашивать британцев своим огнем. И только когда все кассеты с патронами опустели, Алымов отдал приказ отходить. Впрягшиеся в постромки вместо побитых коней матросы едва не на руках вынесли свои драгоценные митральезы подальше от врага в тыл.

И все же батарея сделал свое дело, ненадолго сдержав натиск британцев. Вскоре к ним на смену подошел батальон морской пехоты, прикрывший отход своих товарищей. Вооруженные казнозарядными «Шарпсами» ветераны Бомарзунда открыли частый огонь, стараясь выбивать прежде всего офицеров и их тактика скоро принесла плоды. Оставшиеся без командиров солдаты теряли самообладание и думали о том, чтобы спастись. Не помогло даже появление в их порядках самого генерала Каткарта.

Напрасно он размахивал шпагой, призывая своих солдат держать строй. Первая пуля задела ему плечо, сорвав горевший золотом эполет, вторая поразила в бедро. Находившийся при нем неотлучно адъютант несколько раз просил своего патрона одуматься, и вернуться в тыл, но гордый аристократ отказался.

— Я должен показать своим солдатам как умеют умирать их генералы! — прохрипел он, и в этот момент очередная пуля пробила его грудь.

Глава 19

Когда я вместе с несколькими офицерами и конвоем добрался до Курганной высоты, то застал находящегося после схватки с противником в растрёпанных чувствах Горчакова, озабоченного Исакова и еще несколько офицеров, количество которых по сравнению с утром заметно сократилось.

— Где все? — поинтересовался я, осаживая коня.

— В войсках, — бодро доложил явно обрадовавшийся моему появлению Стеценко. — Кишинский лично руководит артиллерией, Квицинский отправился к владимирцам и заменил погибшего Ковалева, несмотря на то что сам ранен…

— А Меншиков?

— Даже не знаю, ваше императорское высочество, — растеряно оглянулся лейтенант. — Возможно, тоже отправился в одну из частей… Я, право, не заметил, когда это случилось!

— Ну и ладно. Даст бог не попадет, а пока доложите обстановку.

Ситуация, сложившаяся к тому времени, оказалась сложной, но отнюдь не безнадежной. Атаки по фронту по большей части отбиты с большими потерями для противника. Обход с фланга купирован, а про судьбу единственной кавалерийской бригады союзников и толковать нечего. Все случилось на моих глазах и, более чем уверен, боеспособность этого соединения восстановится еще очень нескоро.