Сергей Лапшин - Последний довод побежденных
Эти обстоятельства заставляли действовать в авральном режиме.
— Сними с него куртку, возьми рюкзак, подсумки, и винтовку. Очень быстро, Нельсон! — почти проорал я, поддаваясь стремительному бегу адреналина в моей крови. Сам же в точности повторил сказанное мною. Дрожащими, деревянными пальцами расстегнул куртку на том, что находился у кабины, спихнул его на пол, вытряхивая тело из одежды. Пара секунд, не более, и вот я наконец-то прикрыл свою многострадальную спину. Дальше — ножны себе на пояс, рюкзак на плечо, винтовку в руку. Обернувшись, с удовольствием увидел, что Нельсон не отстал от меня ни на мгновение.
Мне, кстати, в этот миг было очень хорошо. Наконец-то я не плыл по течению, а делал что-то сам, по собственной воле. И еще я поймал себя на мысли, что мне нравится молчаливое одобрение и подчинение Нельсона. Никогда бы раньше не подумал, что оценю такую простую, элементарную вещь.
— Рюкзак, винтовка, затем сам прыгаешь. Толкаешься, и перекатом через плечо или через бок. По херу. Главное, не прямо на ноги и не на руки. Давай, пошел!
Ага. Правильно. Рюкзак тяжело ухнулся в пыльную грунтовку, винтовка, а следом и Нельсон. Затем мой рюкзак, винтовка, подсумок и, естественно, я.
Конечно, это не просто, но и не нечто из ряда вон выходящее. Десантирование с брони ничем не хуже будет, а сколько раз я прыгал с «бардака»,[57] не в состоянии посчитать и я сам. Так что больше волновался за Нельсона. И очень рад был, вскочив на ноги, увидеть, что мой товарищ меня не подвел. Без напоминаний он ухватился за рюкзак, напялил его на спину, перекинул через шею подсумки и, главное, взял в руки винтовку. Я, оглянувшись по сторонам, довольно осклабился.
Во-первых, колонна, ушедшая на несколько метров вперед, поднимала за собой такой шлейф пыли, что вряд ли нас можно было увидеть. Грунтовка была сухая, и маскирующий фактор у нее был не хуже, чем у дымовой шашки. Я даже выпрыгнувшего из машины «вооруженного хиви», что был от нас метрах в пятидесяти, видел смутно — столь долго оседал пыльный шлейф. Во-вторых, по обеим сторонам дороги был шикарный лес. Небольшой подлесок быстро переходил в настоящую чащу, при том отлично проходимую — по представлениям осинник не должен был быть завален буреломом.
— Вперед, — кивнул я, и Нельсон, сорвавшись с места, уже через пару десятков шагов вломился в зеленые кусты. Я, следуя за ним, чуть подотстал, и потому, расслышав грохот на дороге, резко обернувшись, остановился. За пылевой завесой мне было сложно что-либо увидеть, даже машины казались лишь контурами. Однако мне достало ума понять, что примесь черного, густого дыма, стелящегося над землей, и перевернутая коробка БТР связаны между собой. Мало того, я бы мог сказать, что любой подрыв имеет своей целью… именно! Заслышав длинные очереди пулеметов и трескотню винтовок, я ухмыльнулся. Подрыв имеет своей целью нападение. И эта классика сейчас разворачивалась почти что на наших глазах, на расстоянии в полсотни метров, умеренно скрытая от нас пылью.
Нельсон, высунувшись из кустов, ошалело посмотрел на меня и, кивнув в сторону обстреливавшейся колонны, спросил впервые за последние полчаса:
— Ну что, будем партизанить?
Я отрицательно качнул головой и, радуясь отсутствию необходимости объяснять свои приказания, родил перл:
— Нет. Будем бежать, Нельсон, — с этими словами я махнул рукой, указывая направление движения, перехватил винтовку двумя руками, и углубился в чащу.
Остановиться меня заставила не усталость, как можно было подумать, а совпадение двух факторов. С одной стороны, мне не хотелось углубляться в лес и уходить от дороги, с другой — мой взгляд наткнулся на место, которые было просто грешно упускать.
Лес был совсем не похож на современные мне ухоженные парки. Даже за десять минут более-менее активного бега мы чуть не переломали ноги и, естественно, сбили дыхание.
Я не собирался безоглядно бежать прочь. Мне нужно было отойти на разумное расстояние от дороги и замаскироваться так, чтобы нас не нашли. Далеко не факт, что по нашим следам кинутся поисковики, но исключать данный вариант я все же не стал. Нужно было свести к минимуму вероятность обнаружения. Для этого мы свалили метров на двести в глубь леса. Для этого мы и остановились.
Я присел, сдергивая рюкзак и распуская одновременно его завязку. Рванул горловину, наскоро изучая содержимое. Я точно помнил, что на боку, как положено, у того бойца, которого раздевал я, лопатки не было. Оставался вариант, что он каким-то образом запихал ее в рюкзак. Пару секунд, потраченных мною на обзор находящегося внутри, доказали, что я ошибался.
— Лопатка есть? — оглянулся я на Нельсона, послушно остановившегося рядом. Он тоже развязал рюкзак и с не меньшим рвением, чем то, что продемонстрировал я, принялся за его ревизию. Мгновение спустя он посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
— Нет.
Меня это обескуражило? Да ни фига. Если бы я всегда полагался на подарки судьбы или на то, что будет так, как должно бы быть по логике вещей, я бы просто не дожил до своих лет.
— Вот смотри, — указал я Нельсону на длинный ствол поваленной осины.
Не свежий завал, а явно прошлогодний. Или даже позапрошлогодний. Расщепленный пенек в полметра высотой, не до конца оторвавшийся ствол. Выходило, что он падал под углом к земле, со всеми своими ветками и листвой. За давностью лет листва, разумеется, превратилась в коричневые высохшие катышки, но зато осина всем своим телом образовывала прекрасное укрытие. Рухнула она не вниз, а на другое дерево, хорошенько его изодрав и застыв на высоте примерно метра от земли. Учитывая густую поросль свежих деревьев, нависающая над землей осина, со всеми своими ветками, усыпанными пожухлой прошлогодней листвой, была прекрасным укрытием. Нужно было лишь грамотно им воспользоваться.
— Убирай листву там, где ветки, ближе к концу. Отгребай в сторону верхний слой, он сухой, а нижний старайся не трогать и сильно не заминай. Делай как я, — кивнул, и, сделав пару шагов, оказался у вершины дерева. Нужно лишь аккуратно подчистить себе место внутри этого импровизированного шалаша. Чем я и занялся. Через пару минут, уяснив алгоритм, ко мне присоединился и Нельсон.
Первым и главным достоинством моего напарника было то, что он не задавал вопросов. Делал то, что я ему говорил, и молчал. Именно благодаря этому наша затея была достаточно быстро реализована. Мы запросто прошли по густому ковру из нападавших листьев, не наступая на них, чтобы не выдавать себя выдавленными следами, а опуская ногу наискось, в большей степени раздвигая покров. Аккуратно и в темпе разобрали листву с одной из сторон, прикрытой, в свою очередь, близкими кустами. Оставалось одно — расширить небольшую площадь внутри. Сделали мы это самым простым способом — переломали часть веток, тех, которые были достаточно сухими и мелкими, закинули внутрь рюкзаки, убрали винтовки и с приличным комфортом устроились сами.
Будь у меня лопата, я бы все обставил так, что даже самый зоркий глаз не определил бы меня. Я просто устроил бы окоп, вывел землю бруствером, укрыл ее листвой, естественно, под той же самой сосной, и готово. Тем не менее сожаление об отсутствии шанцевого инструмента не помешало мне соорудить другое укрытие, вряд ли сильно уступающее гипотетическому окопу. В окопе я был бы не наблюдаем с трех метров. В нашем завале нас было не видно метров с десяти. Для леса, где, скорее всего, наши поиски окончатся редким прочесыванием, данные различия были совершенно неважны. Можно было считать, что мы с Нельсоном успешно выполнили первую часть нашего плана — освобождение. Оставалось решить, каковы остальные части и что вообще он подразумевает, наш план.
Другие
— Илюхин Сергей Викторович. Двенадцатого года рождения. Лейтенант рабоче-крестьянской Красной Армии. Сдался в плен в апреле сорок второго года. Верно? — Еще бы не верно. Раскрытое дело лежало перед немецким офицером, с него и читал. А при допросе Илюхин не утаивал ничего, все рассказывал, как было. Так что — верно.
— Вас не устраивает нынешнее ваше положение?
— Нет.
— Мне хочется развернутого ответа. Если вы всего лишь трус, не желающий сражаться, с вами поступят соответственно.
Патетика. В которой нет понимания ни на грош. Громкие слова, одни лишь канцелярские обороты, не имеющие ничего общего с действительностью.
Илюхин давно смирился с тем, что жизнь пронизана ложью. Возможно, это ее базис, основание. Не три кита, и не большая черепаха, а скользкая, прилипчивая ложь. Он сам был апологетом неправды.
Он был фальшивым, как хамелеон. Приспособленцем, воспитанным жизнью.
Ему пришлось вступить на эту дорожку в возрасте десяти лет. И до того два года он побирался как мог, устраивался в жизни, а вот когда стукнуло десять, ему пришлось соврать по-крупному. Худому, как глист, мужчине средних лет, с бородкой и небольшими бакенбардами иссиня-черного цвета Илюхин рассказал про каппелевцев и повешенных родителей. Мужчина поверил. Потому что у Илюхина были честные глаза, и подобные истории не являлись редкостью для Западной Сибири.
