Кен Фоллетт - Игольное ушко
Когда входная дверь дома открылась, он позволил себе ненадолго отключиться. Но настоящая опасность стала грозить ему в тот момент, когда эта красивая молодая женщина принялась раздевать его и он вспомнил о контейнере с пленкой, примотанном к груди. Необходимость выйти из этого положения какое-то время помогала ему сохранять ясность сознания. Фабер опасался, что они вызовут «скорую помощь», но об этом не заходило и речи – по всей вероятности, остров слишком мал, чтобы иметь больницу. А что важнее всего, он оказался не на материке, где новость о кораблекрушении распространилась бы мгновенно и он не смог бы сделать ничего, чтобы это предотвратить. Теперь же, судя по последним словам хозяина дома, сообщение об этом не будет отправлено сразу.
На размышления о том, что случится дальше, у Фабера уже не хватило сил. Сейчас он находился в безопасности, а все остальное – потом. Ему было тепло, сухо, и он лежал в мягкой постели.
Он повернулся на бок и осмотрел комнату – дверь, окно, каминную трубу. Его привычка – делать все для выживания – неистребима. Он заметил розовые стены спальни: вероятно, супруги ждали появления на свет девочки. На полу стоял паровоз с вагонами, а рядом во множестве валялись книжки с яркими картинками. Да, это оказалось вполне безопасное место – чей-то дом. А он сам был подобен волку в овчарне. Правда, раненому волку.
Он закрыл глаза. Несмотря на переутомление, ему пришлось заставить себя расслабляться постепенно, мускул за мускулом. Но через какое-то время он освободил голову от всех мыслей и сумел заснуть.
Люси сняла с овсяной каши пробу и добавила еще щепотку соли. Им полюбилась овсянка, какой ее готовил Том – по шотландскому рецепту, без сахара. И она, вероятно, уже никогда не будет делать кашу сладкой, даже после того как сахара снова будет достаточно и его перестанут отпускать по карточкам. Забавно, но можно привыкнуть ко всему, если жизнь заставит: к серому хлебу, к маргарину, к соленой овсянке.
Она разложила ее по тарелкам, и семья уселась завтракать. Джо добавил себе изрядное количество молока, чтобы остудить кашу. Дэвид теперь всегда ел много, но совершенно не прибавлял в весе, поскольку почти все время проводил под открытым небом. Люси посмотрела на его руки – мозолистые и загорелые руки работяги. Между тем она успела обратить внимание и на руки незнакомца. У того были длинные пальцы, а кожа совершенно белая, что бросалось в глаза, несмотря на синяки и кровоподтеки. Требовавшее больших затрат мускульной энергии управление парусной лодкой явно не входило в число его постоянных занятий.
– У тебя сегодня будет не слишком много работы, – сказала Люси мужу. – Шторм и не думает ослабевать.
– Не имеет значения, – ответил Дэвид. – Овцы требуют ухода в любую погоду.
– Куда ты сегодня отправишься?
– Ближе к Тому. Я возьму джип.
– А мне можно с тобой? – спросил Джо.
– Только не сегодня, – сказала Люси. – На улице слишком сыро и холодно.
– Но мне не нравится тот человек.
– Не глупи, – улыбнулась Люси. – Он не причинит нам зла. От усталости он вообще едва может шевелиться.
– А кто он такой?
– Мы не знаем, как его зовут. Он потерпел кораблекрушение, и нам придется помогать ему, пока он не поправится, чтобы вернуться на большую землю. По-моему, он хороший человек.
– Он мой дядя?
– Нет. Просто незнакомец. Ешь наконец, Джо!
Мальчик откровенно расстроился. Однажды он встречался со своим дядей. И теперь в его воображении все дяди рисовались людьми, дарившими конфеты, которые он любил, и деньги, с которыми не знал, что делать.
Дэвид закончил завтракать и надел свой специальный макинтош – плащ, сшитый в форме палатки, с рукавами и прорезью для головы, который накрывал не только его самого, но и почти все кресло-каталку, – широкополую шляпу завязал тесемками под подбородком, поцеловал Джо и попрощался с Люси.
Через пару минут до нее донесся звук мотора джипа, и она подошла к окну, чтобы посмотреть, как Дэвид отъезжает от дома. По-прежнему лил дождь, и задние колеса заносило на раскисшей дорожке. Ему надо бы ездить осторожнее.
Потом она повернулась к Джо.
– Это собака. – Он рисовал на скатерти с помощью каши и молока.
Люси всплеснула руками.
– Какую же грязь ты развел!
Лицо мальчика тут же приняло угрюмое и злое выражение, а Люси в очередной раз отметила, до чего он похож в этом смысле на отца. Оба были смуглые, черноволосые и обладали одинаковой манерой мгновенно становиться отчужденными, если им что-то не нравилось. Но зато Джо очень часто смеялся – слава Богу, хоть что-то унаследовал и по материнской линии!
Сын принял ее упрек за раздражение и тут же сказал:
– Прости меня, пожалуйста.
Она отмыла ему руки в кухонной раковине, а потом убрала остатки завтрака со стола, не переставая думать о незнакомце наверху. Теперь, когда первоначальный кризис миновал и стало ясно, что он не умрет, Люси просто разбирало любопытство. Кто он такой? Откуда? Как умудрился попасть в такой шторм? Есть ли у него семья? Почему у человека в одежде пролетария руки чиновника? Откуда такой правильный английский с интонациями графств? Все это очень интересовало ее.
Потом у нее мелькнула мысль, что если бы она жила в другом месте, то оказалась бы не готова принять неожиданное появление постороннего человека с такой охотой. Ведь он вполне мог быть дезертиром или преступником, а то и беглым военнопленным. Однако человек, обитающий на таком острове, как их, совершенно забывал, что люди бывают не только желанной компанией, но и могут представлять угрозу. Радость от того, что она увидела новое лицо, делала любые подозрения проявлением неблагодарности. И быть может (хотя ей самой эта мысль стала крайне неприятна), именно она имела основания приветствовать появление здесь привлекательного мужчины… Впрочем, она тут же выбросила эту идею из головы.
Глупости все это. Он был настолько изможден и болен, что никак не мог представлять опасности для окружающих. Даже на материке разве отказался бы кто-нибудь принять его под свой кров – измученного и почти лишившегося сознания? Когда ему станет лучше, они обо всем его расспросят, и если рассказ о том, как его сюда занесло, покажется неправдоподобным, они всегда смогут сообщить о нем по рации из коттеджа Тома.
Закончив мыть посуду, она тихо поднялась наверх, чтобы взглянуть на него. Он спал лицом к двери, но стоило ей заглянуть, мгновенно открыл глаза. И снова на какую-то долю секунды в них промелькнул страх.
– Все в порядке, – шепнула ему Люси. – Просто зашла вас проведать.
Не промолвив ни слова в ответ, он опять закрыл глаза.
Люси спустилась вниз. Надев плащ и высокие резиновые сапоги и нарядив таким же образом и Джо, она отправилась с ним на прогулку. Дождь все еще лил как из ведра, да и ветер не хотел униматься. Она бросила взгляд на крышу: так и есть – местами черепица отвалилась. Развернувшись против ветра и наклонившись вперед, они направились к вершине скалы.
При этом она крепко держала Джо за руку – такого малыша запросто мог подхватить особенно мощный порыв. И уже через две минуты она пожалела, что не осталась дома. Дождь попадал и за воротники плащей, и в сапоги. Джо, должно быть, тоже моментально промок, но теперь, когда это уже случилось, ничто не мешало им задержаться снаружи еще ненадолго. Люси хотелось спуститься к пляжу.
Однако стоило ей лишь подойти к началу мостков, как она поняла: это невозможно. Узкий деревянный настил выглядел скользким от дождя, а на таком ветру она легко потеряла бы равновесие и упала на берег с высоты в шестьдесят футов. Пришлось удовлетвориться осмотром сверху.
Зрелище потрясало.
Широкие волны, каждая высотой с небольшой дом, быстро катились вперед, почти наталкиваясь друг на друга. Обрушиваясь на берег, они вздымались еще выше, их гребни образовывали подобие вопросительных знаков, а потом с яростью врезались в скалу. Брызги долетали до самой вершины, заставляя Люси поспешно пятиться, а Джо – визжать от восторга. Но крики и радостный смех сына она слышала только потому, что он запрыгнул ей на руки и вопил практически в ухо. Все остальные звуки полностью тонули в грохоте волн и шуме ветра.
Странное наслаждение ощущала она сейчас – наблюдать за безумствами природы, стоя практически на краю скалы, сознавая себя и в опасности, и неуязвимой в одно и то же время, поеживаясь от холода и покрываясь потом от страха. Это было нечто необычайное, чего ей так не хватало в жизни.
Чуть тревожась, как бы Джо не подхватил простуду, она собралась возвращаться, когда вдруг заметила лодку. Однако то, что увидела Люси, трудно было назвать лодкой в полном смысле слова, это и оказалось самым шокирующим. От судна остались лишь относительно крупные обломки палубы и киля. Их раскидало по камням у подножия скалы, как высыпавшиеся из коробка спички. Люси догадалась, что прежде это была достаточно крупная шхуна. Ею в принципе мог управлять один человек, но лишь с огромным трудом. А урон, нанесенный ей стихией, оказался поистине страшным. Невозможно было разглядеть и двух ее мало-мальски существенных частей, которые все еще оставались бы соединенными вместе.
