Назад в СССР: демон бокса 2 (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
Ко мне подошёл Машеров, с минуту смотрел на мёртвое тело.
— Ребёнок не пострадал?
— Она находилась в шаге от собаки. В глубоком шоке, кричит не переставая. Завтра везу её в Москву для оказания срочной психологической или психиатрической помощи.
— Не надо в Москву. У нас в Новинках…
— Пётр Миронович, при всём уважении. Здоровье единственной дочки мне важнее вашего «не выносить сор из избы». Не хотите пообщаться с героем вечера?
— Идём.
Пара мужчин в штатском, повинуясь отмашке его руки, осталась во дворе.
Обалдуй, как и ожидалось, раскис в тепле. При виде Первого обрадовался, решил — он приехал вызволять ответственного товарища.
— Пё-ё-о-тар Миронович, дорогой! Спасайте! Меня тут связал… этот…
Прозвучала пара матерных эпитетов в мой адрес.
— В восемь утра внеочередной пленум обкома. С освобождением от обязанностей, — постановил спаситель.
— Нет-нет, Пётр Миронович, вы уж извините, на тормозах спустить не получится. Исключение из КПСС — как минимум. На статью не тянет, но как повернуть… Не зря я юрфак заканчивал. Наверно, так. Оформим покушением на убийство ребёнка — в пьяном виде из хулиганских побуждений.
Мы разговаривали в спортзале. Партократ, привязанный к радиатору между боксёрским мешком и каратешной макиварой, прямо-таки молил своим видом врезать ему маваши в нос. Возможно, Машеров правильно оценил мою нервозность и принялся уговаривать.
— Валерий, не нужно уподобляться. Статьи действительно нет, тянет на административку. И возмещение ущерба. Понимаю, спрашивать сколько стоит собака глупо, не в деньгах дело.
— Оценить моральный ущерб? Он за три жизни столько не заработает.
— Тоже верно… Щенка из хорошего питомника, нет?
— Давайте поступим проще. Я его развязываю, он совершенно добровольно пишет два заявления — об освобождении от обязанностей второго секретаря и о выходе из КПСС по собственному желанию. Или… вы сами понимаете альтернативу, к которой не хочу прибегать. Оставить этого гуся в партии, он пристроится каким-нибудь замминистра коммунального хозяйства, снова обрастёт связями и начнёт мстить, гадить. Пётр Миронович! Я не шантажирую вас. Хочу как лучше и вам, и мне.
А для этого придётся пустить стрелка в расход. Причём не вообще, а только в карьерном плане. Гуманизьм! Мать его…
— Он пьян. Даже если что-то накорябает каракулями, грош цена этому заявлению. Решим так, Евгений. Мне нужны сутки. Не позднее послезавтра в «Коммунисте Белоруссии» появится сообщение о внеочередном Пленуме обкома и исключении этой мрази из наших рядов. Я обещаю. И никто ни разу не мог сказать, что я не сдержал обещание.
— Вам — верю. Заберёте его с собой?
— Чтоб он мне ЗиЛ заблевал? Там машина УВД, отвезёт в дежурку до вытрезвления. Предупрежу, что начальник он — бывший, можно не церемониться.
Машеров позвал мужичков со двора, те оперативно отвязали стрелка от батареи и уволокли в темноту. Через пару минут разъехались.
Я подобрал на снегу сломанное ружьё и пыжиковую шапку, зачем-то отнёс в подвал, наверно — как улики. Вернулся в дом и зашёл в детскую, Маша ещё всхлипывала, но больше не истерила, постепенно успокаиваясь в маминых объятиях.
Наутро похоронили Рекса. С трудом выбил ямку в мёрзлой земле. Машенька положила на могилку бумажный цветок, они сделали его вместе с мамой.
И как с таким настроением лететь на чемпионат СССР? То, что Машеров исполнил все обещания, ничуть его не подняло. Вот если бы обманул, испортило бы окончательно.
В самолёте Ким заметил, что было бы сложно брать с собой собаку в Югославию, и первый раз в жизни мне захотелось треснуть по роже секунданта и неизменного наперсника в любых сомнительных делах. Он уже всё сводил к побегу. А ведь секция боевого самбо в институте физкультуры — его детище, преемников на тренерском поприще толковых не вырастил, сбежит — она рассыплется, и учеников не жаль. Ничего святого! Аргумент «хоть на старости лет поживу для себя» не катит. Человек должен жить достойно с пелёнок до старости. К сожалению, до этой простой истины люди чаще всего доходят в загробной зоне, когда уже ничего не исправить, остаётся только страдать за грехи.
И это одна из причин, почему я пальцем не тронул Глеба Михайловича. Любые полученные от меня мучения зачтутся при назначении посмертного наказания. Не хочу ему скостить даже один год в отряде с командиром отряда — извергом вроде меня.
Столица Узбекской ССР встретила нас сильным ветром, несущим пыль и песок параллельно земле. Город, отстроенный с определённым шиком в постсоветское время, при Союзе, скажем мягко, не впечатлял. Как и в Минске, огромную площадь занимали частные невзрачные домики, в силу южной как бы эстетики напомнившие мне аулы Афганистана, где по советским «освободителям» пуляли из-за дувалов из автоматов, а «освободители» отвечали артиллерийским огнём, смешивая поселение со щебнем. Не самые приятные воспоминания, честное слово. Микрорайоны с типовой советской безликостью, отстроенные после землетрясения, чуть более приличный центр… В лучшую сторону отличались люди, восточное гостеприимство было прекрасным, не столь навязчивым как в Грузии, к тому же много русской и еврейской интеллигенции, потомки бежавших в Ташкент от нацистов, правда, значительная часть из них съехала. Где-то здесь живёт Дина Рубина, которая позже напишет роман «На солнечной стороне улицы», наверно — самый известный в мире о Ташкенте… Части той страны, что мне предстоит покинуть навсегда. Я ловил себя на мысли, что смотрю на картины советской действительности словно турист, заехавший в дальнюю и редко посещаемую страну, уверенный, что больше никогда сюда не вернётся.
Сюда мы прибыли довольно большой делегацией, сборная БССР выглядела неплохо. Кроме меня, так сказать, суперзвезды, Коган привёз ещё двух парней крупного калибра, возможно, в будущем — супертяжей, в том числе минчанина Диму Петровского. К самым мощным боксёрам всегда был максимальный интерес, что и отразилось на пресс-конференции. Моё возвращение на большой ринг преподносилось как новость номер один, вопросов я получил больше, чем вся белорусская делегация вместе взятая.
— Игорь Матвеев, «Советский Спорт». Вы были вынуждены покинуть бокс после того, как на чемпионате в Донецке убили на ринге армянского спортсмена. Как вы сами оцениваете свои шансы в восемьдесят четвёртом году?
— Я пропустил чемпионат мира не из-за смерти Варданяна, умершего, кстати, не на ринге, а после поединка из-за неизлечимого заболевания сосудов головного мозга, при котором бокс абсолютно противопоказан. Из-за чего? Отвечу. Из-за хамской, тупой и абсолютно непрофессиональной статьи в «Советском Спорте», названной «Нам не нужен такой бокс», по некоторым признакам, как я предполагаю, оплаченной и заказной. Сукин сын, её написавший… Не вы, Игорь Матвеев, у вас был замечательный предшественник.
— Валерий Евгеньевич! Прошу выбирать выражения, — пробовал меня остановить узбек, представлявший организаторов чемпионата, но куда там.
— Я выбираю. Иначе покрыл бы этого пидараса матом. Лучше, конечно, подать в суд, разорить газету и самого бумагомараку до нитки, но у нас так не принято. Опубликованное в центральной прессе — святая истина, даже если это полная ахинея. Из-за той заметки поднялась волна, тренерскому совету сборной ответственные товарищи сообщили: есть мнение Матюшевича на чемпионат мира не отправлять. Поехал другой супертяж, слабее, и продул. Желавшие сунуть палку в колёса советскому спорту добились успеха, по иронии судьбы — именно через жёлтую газетёнку «Советский Спорт». Как я оцениваю перспективы? Что-то давно никого не укладывал нокаутом.
Конечно, журналисты выбросят «пидараса» из публикации, как и нападки на центральную московскую прессу, но только советские. В зале присутствуют корреспонденты из Польши, ГДР и других соцстран, а главное — из СФРЮ, те точно тиснут в самом горячем виде.
— Иван Коротевич, «Физкультурник Белоруссии». После вынужденного пропуска чемпионата мира и последующих соревнований по боксу вы продолжили тренировки?
