Ротмистр Гордеев 2 (СИ) - Дашко Дмитрий

Черчилль вдруг фыркает. Кажется, он начинает понимать, что перед ним разыгрывается спектакль, целью которого является показать много, но при этом не показать ничего, что может быть действительно полезным в настоящем бою.

Казаки спешиваются, в руках у них оказываются по две шашки. Начинается старинная казацкая забава — фланкировка.

Для пущего эффекта специально отобранные мной голосистые парни поют «Ой, Дуся, ой, Маруся» и громко хлопают в такт лезгинки. Музыка пронизывает с ног до головы, заставляя кровь пульсировать в венах. Она зажигает, устоять от неё невозможно. Даже старина Уинстон Черчилль вспоминает о гусарской юности, начинает притоптывать и подпевать.

На сладкое у нас выступление оркестра ложечников и балалаечников. Понятия не имею, где Тимофей Старча раздобыл инструменты. Мне пока что они в таких количествах на глазах не попадались.

Звучат только проверенные временем «хиты»: «Порушка-Параня», «Калинка», «По полю танки грохотали» — последнюю, каюсь, предложил я, только текст переписал на более подходящий.

В завершение всего оркестр исполняет «Гуд бай, Америка» от «Наутилуса», опять же с переработанным мной текстом.

— Всё, господа! — объявляю я. — Надеюсь, вам понравилось.

Демонстративно смотрю на часы.

— Время позднее, бойцы утомились. По расписанию у них ужин и сон.

— Вы нас выгоняете? — спрашивает за всех Черчилль.

— Что вы⁈ — восклицаю я. — Как я могу спровадить вас в столь поздний час. Предлагаю вам отужинать вместе со мной. Кроме того вам приготовили места для сна и отдыха. Вернётесь в город утром, когда рассветёт.

— Только, пожалуйста, дайте нам в провожатых кого-то другого, — просит Джек Лондон.

— А что такое? — непонимающе вскидываюсь я.

— Не могу вам объяснить, просто чувствую…

— Хорошо! Желание гостя — закон! — прикладываю руку к сердцу я.

— Разрешите, сделаю наше совместное фото на память? — снова просит он.

— Давайте. Думаю, это будет небезынтересно для наших потомков.

После группового фотоснимка снова веду гостей за стол. Ужин выглядит поскромнее, зачем набивать желудок на сон грядущий.

Сэр Уинстон специально занимает место рядом со мной. Ему явно не терпится переговорить со мной, и я примерно догадываюсь о чём.

— Господин штабс-ротмистр, ваши люди были сегодня на высоте, — сообщает он вроде как совершенно искренне, и только мне удаётся уловить некоторую ехидцу в тоне.

— Благодарю вас за комплимент. Я обязательно передам ваши слова солдатам. Им будет очень приятно, — киваю я.

— Единственное, что мне показалось странным: неужели всё это действительно так необходимо для военных действий, особенно в тылу врага. Нет, я не спорю — всё это очень здорово и впечатляюще, но я пока не понимаю, как всё это можно применить на практике… Ваше начальство говорило, что вы покажете нам вашу подготовку и не станете ничего скрывать, — Черчилль буквально сверлит меня взглядом.

— А разве мы что-то утаивали перед столь важными гостями? — делаю недоумённый вид я, а затем добавляю вполголоса:

— В военное время… правда так драгоценна, что ее всегда должен сопровождать телохранитель лжи.

Черчилль дёргается и как-то странно смотрит на меня. Я знаю, что это его афоризм и, кажется, ещё не рождённый, но, похоже, он уже вынашивает его и потому у сэра Уинстона такая реакция.

Наконец, он спохватывается:

— Очень красиво, я бы даже сказал — изящно сформулировано. Разрешите пользоваться этим выражением в будущем? Разумеется, ссылаясь на вас.

— Конечно. Можете даже не ссылаться, — сегодня я просто сама щедрость и великодушие.

— Вы очень тактичны…

— Тогда с удовольствием подарю вам ещё одну фразу. Такт — это способность послать кого-то к черту так, чтобы он с нетерпением ждал этой поездки…

— Это намёк? Вы спешите от нас избавиться?

— Позвольте говорить с вами начистоту.

— Как джентльмен с джентльменом?

— Ну хоть так, хотя я бы предпочёл немного искренности…

Он усмехается, хотя мои слова и задевают его. Я задел самое главное качество британских лордов — веру в их исключительность и рыцарские качества. Хотя, кому, как ни ему знать, что эти пресловутые качества у англичан не распространяются на людей других национальностей. Потом эту заразу подхватят и американцы.

— Продолжайте, господин штабс-ротмистр. Я весь внимание.

— Сэр Уинстон, я не знаю, с какой целью вы тут находитесь. Быть может, вами движет любопытство, а может — вы шпион…

— Хотите, чтобы я вызвал вас на дуэль?

— Мы же договаривались быть искренними, — замечаю я.

— Тогда прощаю вам это оскорбление, но прошу впредь не злоупотреблять нашими договорённостями.

— Договорились. В общем, дорогой сэр Уинстон, я почему-то не сомневаюсь, что у вас большое политическое будущее…

— Да? И какое же?

— Знаете, я не удивлюсь, если увижу вас в кресле премьер-министра… И, когда вы всё же займёте это кресло, пожалуйста, запомните мои слова: если вам понадобится надежный друг или союзник — лучше России для этой роли вам не найти. Но если вы однажды станете нашим врагом — именно Россия тогда вас и погубит. Так что вывод будет простой: с нами лучше дружить, а не ссориться.

— А иначе?

— А иначе мы придём и забьём стрелку часов Биг-Бена в задницу вашим министрам. Нет, кому-то из них это может даже понравиться, но только не вам, сэр Уинстон.

— Я вас понял, господин штабс-ротмистр. Есть только одна вещь хуже, чем сражаться с союзниками, и это сражаться без них.

— Приятно иметь дело со столь понимающим собеседником. С вашего позволения я поухаживаю и за другими гостями.

Моими стараниями ужин перерастает в очередную попойку. Запас тостов приходит к концу, и пьём уже просто так.

Заканчивается это тем, что приходят солдаты и растаскивают нетрезвых гостей по койкам, а я иду к себе и, прежде чем упасть в постель, немного сижу с отрешённым видом.

День оказался изматывающим.

Утро встречаю со стаканом свежего капустного рассола. С огромным удовольствием выпиваю его и чувствую, как в тело возвращается жизнь.

Поднимаю взгляд, утыкаюсь в прячущего улыбку ординарца.

— Кузьма, как гости?

— Я пять минут назад осведомлялся. Спят ещё.

— Хорошо, — киваю я.

Поднимаюсь на ноги и чувствую, как подо мной качается земля, словно палуба корабля в шторм.

— Готовь завтрак. А я пока пойду будить гостей.

Через четверть часа вся компания снова собирается у меня. Видок у иноземцев ещё тот, все явно страдают с похмелья, но хлебнуть рассольчику соглашается только Джадсон. По-моему, ему вообще всё равно, что пить, лишь бы жидкость.

— Сейчас бы кофе, — мечтательно закатывает глаза Конан Дойль.

— Такое чувство, будто я уже сдох, — вздыхает Джек Лондон. — Что мы пили?

Я показываю на склад пустых бутылок, которые ещё не успел выбросить Кузьма. Их целая гора. М-да, покутили изрядно!

Джек Лондон хватается за голову.

— Никогда! Никогда больше не сяду пить с русскими!

— И воевать…

— Простите, что?

— И воевать с нами тоже не стоит. Поверьте, последствия будут на-а-много хуже, — зловеще улыбаюсь я.

— Америка находится на совсем другом материке. Нам нет дела до ваших внутренних европейских или азиатских разборок.

— Правильно. Вот и продолжайте в том же духе, — улыбаюсь я.

Мне радостно от того, что всё закончилось, что чужеземцы уедут от нас, так ничего и не вынюхав. И неважно, что я очень уважительно отношусь к некоторым из них, например, к обоим знаменитым писателям.

Хочу надеяться, что когда-нибудь они сподобятся написать книгу о нашей стране и это не будет лютейшая клюква.

Вместо кофе у нас сегодня заваренный по особому рецепту чай, и бодрит он не хуже. Однако еда в рот гостям не лезет, и я велю Кузьме собрать гостям завтрак в дорогу.

На память делаем ещё одну общую фотографию, и я договариваюсь, с Джеком Лондоном, что он специально для меня сделает один отпечаток и оставит его в фотоателье в Ляояне.