Дмитрий Старицкий - Ловец человеков
— И не думал никогда о таком, сир. Я…
— А жить ты на что собрался? — добавил я металла в голос. — После того как кончится наше путешествие с общим столом? В придворном расписании дворца тебя нет.
Посмотрел я внимательно в его непроницаемое лицо. А чё? Умеет мужик мордой торговать. Ни фига по его зелено-оливковому лицу не понять, какие мысли и эмоции его обуревают.
А главное, он мне нужен. Именно сейчас. И будет нужен до тех пор, пока с местными не снюхается за мой счет и за моей спиной. Вот тогда не пощажу.
— Сир, я… — мямлит Бхутто.
А я — садист, молчу и жду, что копт сам скажет. Неужели я в нем ошибся?
— Я… — рожает копт.
— Смелее, Бхутто, — поощряю я его. — Но только правду.
— Сир, я не смогу нести военную службу вам должным образом. И у меня нет никого, чтобы выставить в строй вместо себя. А у таких отказчиков престимоний короной отнимается. Я и подумал: зачем изначально мне брать то, что будет отнято с позором.
— И это все? Других причин нет?
— Все, сир.
Смотрит прямо.
Глазами по сторонам не стреляет.
Дышит ровно.
Руки не трясутся.
Колени тоже…
— Тогда пиши мой указ, как принца Беарнского, о зачислении тебя в штат дворца в По моим личным каллиграфом на должность валета в придворном расписании. Желаемое жалованье проставь сам.
Что ж, не хочет быть вассалом, будет простым наемником, как Бенвенуто Челлини или Леонардо да Винчи при дворе французских королей. На той же должности, что и они.
А мог бы стать королевским секретарем, однако.
После богослужения и завтрака разбирались с легистом в крючкотворстве местных баскских фуэрос и составляли тезисы устава для города Байонны с учетом обоюдных интересов. Что предъявить сразу, что попридержать на потом, а где патрициям объявлять «Сталинград». Гонца за представителями городского патрициата я уже выслал, как и во многие места, еще вчера. По нехватке людей задействовал на посылках вассальных мурманов.
Кстати, наглую баронскую стражу на мосту я разогнал по домам и вместо нее поставил тех же мурманов с алебардами — брать мостовую пошлину. Все остальные поборы на мосту отменил как утесняющие свободу торговли.
Также запретил в Сибуре и Уррюне торговать где-либо кроме территории городского рынка или лавок в собственном доме. А свежей рыбой — только до обеда и только на территории порта с лодок. С владельцев лавок городской налог идет сам собой, а на рынке из всех сборов оставил только умеренную плату за торговое место. За торговлю в неположенных местах выставил высокий штраф в дюжину серебряных мараведи с конфискацией товара и средств торговли (повозка, животные, безмен и т. п.) в пользу ордена Горностая. Чтобы не фиг…
Вот такой второй ордонанс получился у командора меня.
Первый я издал о границах командарии, о муниципальной власти, об оброках, налогах и сборах, прочих пошлинах и отработочной ренты для населения и транзитных купцов. Барщина мной была установлена посильная. Бесплатно всего семь дней в году на ремонте дороги и укреплений для каждого взрослого простолюдина от пятнадцати до шестидесяти лет. Само количество поборов сократилось количественно, но, сократив некие мелочные и особо ненавистные поборы, я ввел талью на содержание постоянного орденского войска. По деньгам в казну ордена вышло примерно то же, что было и у барона, зато все стало стройно, четко и каждому понятно.
Кроме нобилитета, конечно. С них талью не брали. Кабальеро и эскудеро обязывались в течение десяти дней прибыть в замок, принести командарии тесный оммаж и быть обязанными ордену военной конной службой три месяца в году. Для них была изобретена эмблема геральдического горностая без головы, похожая на таукресты мальтийцев, как и вменено носить белый плащ. Никакими особыми обетами, кроме клятвы верности, их обременять не стали.
В качестве прикола в мое отсутствие оммаж у местных дворян от имени ордена будет принимать Аиноа, как команданте орденского замка. Вроде как власть теперь новая, а ее лицо — прежнее, насквозь знакомое.
Пусть девочка нацелуется до одури на законном основании.
Потом имел долгую беседу с местным капелланом. Занятный дядька. Молодой — тридцати нет. Свежевыбритый. Не только лицо, но и тонзура, обрамленная черным жестким волосом. Под густыми черными бровями — умные карие, почти черные глаза. Подбородок квадратный, с небольшой ямочкой. Чем-то он на Жана Маре смахивает, но попроще как бы лицом, простонародней. В одежде скромен. Но это вполне может проистекать не из его личных качеств, а от жадности барона. Не поручусь, что здесь первично. Но, по крайней мере, внешнее впечатление произвел приятное. В том числе и на службе в капелле. Действительно Богу служил, а не номер отбывал. И еще он был для католического священника на удивление чистоплотен, что моментально меня расположило к нему. Все остальное было уже приятным бонусом.
Звали его отец Урбан.
К моей радости, падре оказался не только хорошо образованным — он закончил факультет свободных искусств в Сорбонне, но и прекрасно знал народный язык, так как сам был баском из Герники. Но после получения степени магистра искусств он не пошел дальше учиться, а вернувшись на родину, принял постриг.
В общем, мы с ним быстро спелись на вопросе бесплатного народного образования на васконском языке. Он сам уже делал подвижки в этом направлении с детьми замковой прислуги, периодически вызывая этим недовольство барона, хотя барону это ни мараведи не стоило.
— Только, сир, приходская церковь не существует сама по себе, — убеждал он меня, видя в первую очередь перед собой мальчишку, не совсем понимающего сложность реалий. — Над ней епархия стоит. Будет приказ из епархии — будут это делать все. Даже те, кто не хочет. Не будет такого указания от епископских викариев — все ляжет на плечи лишь нескольких подвижников. А этого недостаточно для того, чего в итоге желает ваше величество…
— Падре, не агитируйте меня за Царствие Божие и счастье народное, — возразил я ему с апломбом мажора. — У нашей программы есть весомый административный ресурс в виде кардинала в Помплоне. Он мой дядя, если что…
Священник заразительно засмеялся, вызвав ответный хохот и у меня.
Пришлось посылать за сидром.
— Воистину, сир, в наших палестинах даже благое дело не сотворить без родственных связей.
Оказалось, что отец Урбан шапочно знаком с дю Валлоном, еще по школярским годам в Сорбонне. Так что мне только и осталось замкнуть их друг на друга, авось не сопьются. И объяснить уже обоим принцип печатного станка Гутенберга (уже изобретенного) и японской восковой печати по шелку (тут пока незнаемой) — пусть думают, как изыскать для этого местные ресурсы.
Бхутто при них стал консультантом по каллиграфии. Официально. Пусть им шрифты для пуансонов разрабатывает. И над душой у ювелира постоит, чтобы тот сделал все как нужно.
— Ваша задача имеет высший государственный приоритет, — высказался я напоследок, внимательно вглядываясь в лица этой троицы, угадывая: прониклись ли?
Вроде прониклись.
Падре, благословив нас на дальнейшие труды, откланялся по причине того, что ему необходимо наставить на путь истинный и поддержать духовно шевальересс, которая сегодня будет приносить мне обеты вассала.
А мы втроем — я, шут и Бхутто, расписали проект типографии в замке Дьюртубие. На основе винтового пресса пока, благо специалист под рукой имелся — с Нанта за собой таскаем. А вот изготовлением пуансонов грузить будем златокузнеца.
Затык оказался в бумаге.
— Вылетим мы в трубу, если будем тратить на черновики пергамент, — почесал я в затылке. Бумага нам нужна. На черновики, да и на книги по большому счету. Лучше всего своя бумага, а не привозная. Да только где ее взять?
И тут случилось то, что в моей старой жизни называлось «рояль в кустах». Поначалу я даже не поверил тому, что услышал.
— Делать бумагу, куманек, если при этом особо не гнаться за качеством, — несложно, — неожиданно заявил шут.
На что я ернически поклонился в его сторону и сказал ему с явной издевкой:
— Вы как всегда, кум, очень вовремя с хохмой, а то мы засиделись тут взаперти, решая вселенские вопросы, не имея ни сырьевой, ни технологической базы. Я, конечно, понимаю, что вокруг полно леса, но нет машин, которые бы превращали бревна в пыль, и нет достаточного тепла, чтобы иметь нужное количество пара круглый год… А если же делать бумагу только из тряпья, на то количество бумаги, сколько нам потребно, лохмотьев никогда не собрать. И технология неизвестна. Ты же не знаешь, как бумагу делать? И Бхутто не знает.
— Сир, я знаю, как делать папирус, — возразил мне копт. — И умею.
Нашел время похваляться заморской диковинкой. Вопрос серьезней некуда, а копт ляпнул как в лужу… и стоит — гордится собой.
