Дмитрий Старицкий - Ловец человеков
— Попробуем, — белозубо осклабился Гырма. — Из ваших луков я еще не стрелял. Это будет интересно. Но не лучше ли будет не просто в сноп соломы стрелять, а сходить на охоту? Заодно и своих людей мясом накормим. Там и посмотрим, кто лучше стреляет.
— Согласен, — отдышался дон Оуэн, выпрямляясь.
— Вы это… благородные доны… — вмешался я в их писькометрию, — для начала у нашей шевальересс разрешения попросите. Все же там ее земля. И пусть она вам егеря выделит, а то, не дай бог, примут вас местные пейзане за рутьеров — и получите нежданный арбалетный болт из кустов меж лопаток.
И насладившись их озадаченными минами, попрощался.
— Продолжайте без меня, сеньоры.
Проходя мимо сержанта, бросил на ходу:
— Эрасуна, ты и Микала подключи к утренним тренировкам с мечом. Не повредит мне еще один мечник в ближнем окружении. Мало ли… А то он взял моду таскать скоттский палаш, а вот пользоваться им как следует не умеет.
— Будет исполнено, сир, — широко улыбнулся сержант, растопорщив усы.
И я понял, что Микалу очень больно достанется за то, что он не позволил сержанту в лесу под Туром дать себе выкрутить уши напоследок. Но это уже их игры.
Сидел в бочке теплой воды, отмокал после тренировки и диктовал Бхутто приказы и распоряжения, которые запамятовал дать вчера после охоты.
Местные служанки, тряся под холщовыми рубахами грудными дыньками прямо перед моим носом, периодически подтаскивали кувшины с горячей водой и подливали ее в бочку. Это хорошо. Это приятственно. Плохо то, что они мне глазки строят откровенно млядски. Глядя на их потуги, я ощутил, как мне остро не хватает Ленки. Микал хороший слуга, но… все же белье и одежда, приготовленные женской рукой, как-то ласковей для тела по ощущениям. А может, это просто психологический эффект?
Потом в кабинете внимательно рассматривал карту баронии, которую нашли и конфисковали у бывшего хозяина замка. Бухта Сен-Жан де Люза, вход в которую был перекрыт длинным островом, так и напрашивалась на то, чтобы по ее краям поставить пару береговых батарей, и тогда — «сдайся враг, замри и ляг». Учитывая, что на многие километры на север и на юг морской берег состоит из отвесных каменных скал, иногда до двадцати метров высоты, эта бухта станет просто неприступной военно-морской крепостью Наварры. Только вот где взять нормальные, хотя бы грибовальские 36-фунтовые пушки, или 24-фунтовые, на худой конец, чтобы оба водных прохода простреливались на всю ширину?
На южном берегу бухты, на мысу, еще от англичан осталась башня — бастида, или, как тут говорят, — Кастро (интересно, не из Испании ли перешло в средневековую Россию название крепостных башен «костер»? Как-то раньше не задумывался я над этим), но у нее чисто сторожевые функции, хотя говорят местные, что стены там толстые, и англичане в ней держали небольшой гарнизон. Сейчас она бароном заброшена.
Вот там и сделаем Картографическую школу и потихоньку башню превратим в крепость монастырского типа. С общежитиями для учеников и гарнизоном для обороны. Заодно и артиллерийское дело там можно будет преподавать, с морским уклоном. И штурманское…
И получится целая морская академия. Тоже неплохо.
И еще обсерваторию на крыше этой башни поставить, для сравнительных наблюдений за звездами и практических занятий курсантов с морскими приборами.
Ленкиного отца туда подселить. Пусть будущие картографы заказывают ему снасть для своего ремесла. Вот и поселочек небольшой образуется. При школе.
На обратном пути, после того как проведаем Иниго, надо будет туда обязательно заглянуть. Своими глазами все посмотреть. Своими ногами протоптать.
Флаг установить. Не забыть дать распоряжение вышить новый флаг Наварры, больше того, что за мной Марк таскает.
Или поставить тут флаг Беарна, на всякий пожарный?
А то и вовсе орденский.
Сторожа еще там выставить, чтобы до начала реставрации местный народ камень не растаскивал.
Ну вот, только размечтался, как к утренней службе в капелле благовестят. Плохой тут колокол — звук какой-то дребезжащий. Надо будет Штритматтера… тьфу — Круппа, припахать. А то орденская капелла — и такой противный благовест…
Отловив меня после купания, Бхутто подал бумаги на подпись. Целую стопку. Сейчас их подпишу и пойду вместе с ним время терять на богослужение.
А куда деться? Куда деться? Надо соответствовать имиджу христианнейшего государя. Моего католического величества… Иначе будет как в комедии Булгакова: «Царь — ненастоящий…» И санкции соответствующие.
— Что это, Бхутто?
Стопка пергаментов, положенная на мой стол, была внушительной.
— Сир, это грамоты о пожаловании вами престимония вашим верным слугам в виде коней, оружия и одежды, — спокойно пояснил копт.
— Но… это же… такая малость, — замялся я.
По моему мнению, которое сложилось из чтения монографий корифеев исторической науки, феодальное пожалование — это земля с обрабатывающими ее крестьянами или доход от определенной области или монопольного бизнеса, мельницы той же, к примеру… А тут я просто вооружил ближайшую свою свиту для собственной же безопасности. И одел, чтобы не выглядели босяками. По их виду обо мне же судить будут в первую очередь. Это в моем представлении даже не пожалование, а милость.
— Не бывает малости в пожалованиях, особенно в пожалованиях, данных монархом в тяжелое для него время. Люди должны знать, что о них заботятся, понимать, для кого стараются, что не только за обезличенное серебро служат. Это важно, сир, — уговаривал меня опытный для этого времени бюрократ.
— Давай посмотрим… — пододвинул к себе стопку пергаментов с красиво написанным текстом.
Так… что тут у нас?
«Дон Григорий де Полтава, инфансон де Мамай, верный принца Беарна…»
«Жеребец иберийской породы… если считать в серебряных мараведи…»
Не помню что-то, когда я Грине коня дарил, хоть убей. Ладно, кататься ему все равно на чем-то нужно, пусть будет. Дальше…
«Сабля сарацинская дамасской стали, кольчуга двойного плетения франкской работы, наручи с латной перчаткой, боевой пояс…
Охотничье копье с длинным широким железком…
Одежды шелковые, льняные и шерстяные…
Сапоги замшевые и шевровые…
Седло, уздечка и сбруя для коня, украшенные серебром…
Шпоры золотые…»
Это я точно приказывал, но не видел, чтобы кому-то их в натуре раздавали.
«Мисюрка с кольчатой бармицей…
Кошель для монет замшевый…
На сумму в серебряных мараведи…»
Так, все так… пока ничего лишнего.
«Дано принцем Беарна доном Франциском во временный престимоний на основе военной службы в течение одного года, если сеньор не решит иного к сокращению срока».
Дальше…
«Дон Сезар де Базан, вицеконде короны Кастилии, эскудеро дона Франциска, принца де Виана… дано… конь… оружие… одежды… на сумму…»
Все так, дальше…
«Дон Оуэн де Ллевелин… Кавальер чести ордена Горностая… конь… оружие… одежды… на сумму…»
Амхарцы…
Валлийцы…
Миллит Марк Баклажан…
Мессир дю Валлон, шут принца Вианского…
Кони… мулы… доспехи… шлемы… копья и мечи… одежда… на сумму… если считать в серебряных мараведи…
Оторвался от увлекательного чтения трат моих денег без меня и спросил:
— Бхутто, а кто все это посчитать успел?
— Микал постарался, сир, — поклонился копт. — Он же вроде как полевой контадор при вас.
Ну, раз Микал, тогда я спокоен. Он очень дотошный перец, пуговицу не забудет.
— Давай сюда чернильницу и перо.
Получив от копта требуемое, я аккуратно вывел на каждом документе ниже текста: «Франциск». Перья чинил Бхутто просто идеально. Пером фазана писалось почти как китайским «паркером».
Потом ту же подпись поставил под сводным текстом, который пойдет для памяти в архив. А эти бумаги, которые по отдельности, выдадут на руки тем, кого я облагодетельствовал, чтоб не забывали. Не мне обычай нарушать.
— Осталось только печати поставить, сир. Я мигом сургуч нагрею, — засуетился копт.
— А почему тут я не вижу хартии на твой престимоний? — поинтересовался я у своего секретаря, постучав пальцем по стопке пожалований.
— Я готов вам служить безвозмездно, сир. Из одной благодарности, — поклонился копт мне в пояс. — Если бы не вы, ваше величество, то я бы скоро так и умер прикованным к веслу.
Знаем мы эту безвозмездность, проходили в двадцатом веке. Общественная работа называлась. Как бы она мне слишком дорого не вышла. А может, я на воду дую? И напраслину тут на человека возвожу? Может, он действительно рад до безумия, что жив, сыт, обут, одет и на свободе? И при любимом деле на теплом месте.
— Если надеешься кормиться с просителей, то повешу одновременно и тебя и просителя с его взяткой, — пригрозил я на всякий случай.
