Шамабад должен гореть! (СИ) - Март Артём

Рюмшин сел на место Шарипова. Вздохнул. Потом вдруг прыснул, разулыбался.

— А это ты здорово придумал, — начал он.

Я молчал.

— Собака у тебя заболела, а? Как чай в стакане меня развел! — Особист по-настоящему рассмеялся.

Рюмшин утер слезы, борясь со смехом. Шарипов, куривший у него за спиной, посмотрел на коллегу несколько раздраженным взглядом.

— М-да-а-а-а… — продолжал Рюмшин. — А я деньки-то посчитал. Сколько, говоришь, щенкам отроду?

— Я не говорил, — ответил я.

— Три, четыре, недели? — Как бы не заметил моего ответа особист. — Это ж выходит, когда я к вам в первый раз приезжал, у вас как раз собака рожала! Вы от меня рожавшую собаку прятали!

Рюмшин прямо-таки расхохотался, замотал головой. Заговорил сквозь смех:

— А я то думал, что у вас Таран какой-то ненормальный! Пластинки мне какие-то показывал! Пытался устроить целую экскурсию по Шамабаду! А он, выходит, просто время тянул!

— Товарищ капитан, — сухо заметил Шарипов, — прошу вас быть серьезнее.

— Из-извините, — с трудом задушил свой хохот Рюмшын.

Потом он глубоко вздохнул, издал протяжное «О-о-о-ой» и вытер слезы. Прочистил горло.

— Не хорошо так с офицером особого отдела делать, Саша. Очень нехорошо.

— Зачем я вам нужен?

Рюмшин посерьезнел. Казалось, даже румянец, что выступил от смеха у него на лице, мгновенно пропал по воле особиста.

— Начнем вот с чего. Расскажи, как все было. Как так вышло, что собака у вас стала щенная?

Я и рассказал. Правда, несколько измененную версию. Сказал, что никто не понял, когда именно произошла случка. Что признаки беременности Нарыв определил только тогда, когда они были слишком явными. Что никто не может сказать, как именно произошла случка.

Мы не раз и не два обсуждали этот вопрос с Ваней Белоусом. А он разговаривал по этому поводу с Тараном, пока замещал Нарыва.

Таран занял такую позицию: всеми силами отбрехиваться оттого, что Семипалов умышленно подсадил Радара к Пальме. Одно дело — злой умысел, другое — недосмотр.

Шеф считал, что раз уж беременность Пальмы не повлекла особо тяжких последствий, а личный состав Шамабада отлично справлялся со своей задачей и при имеющихся средствах, то нельзя сдавать своих. Более того — это не имеет смысла. Лишние проблемы и разбирательства на заставе только отвлекают от несения службы.

В этом вопросе я был согласен с шефом.

К тому же, по мнению Тарана, Семипалов понес достаточное наказание за свой глупый поступок.

Последние несколько месяцев его гоняли как надо. Из положенных ему выходных он отгулял ровно ноль, ведь постоянно был занят заставским хозяйством. Таран видел в нем неплохого, хоть и все еще по-детски глупого бойца. Считал, что применил к нему достаточное наказание, исходя из его поступка.

А вот в этом вопросе я был не согласен с Тараном. На его месте я бы тоже решил все на месте, не вынося сор из избы, чтобы не доставлять лишних проблем личному составу заставы. Но меры, что я принял бы к Семипалову, были бы намного жестче.

Конечно, при условии, что будет возможным прикрыть Нарыва. Ведь если не будет виновного — вся ответственность ляжет на его плечи.

И в таком случае будь я на месте Тарана, пришлось бы делать сложный выбор: Нарыв или Семипалов. Выбор сложный, однако, очевидный. Нарыв — отличный профессионал. Семипалов — глупый боец. Я бы выбрал Нарыва.

Не раз и не два обсуждал я такой вопрос с Ваней Белоусом. Спрашивал у него:

— Если шеф хочет прикрыть Семипалова, я согласен ему помочь. Но как он собирается быть с Нарывом?

— Говорит, — вздыхая, отвечал мне Ваня Белоус — что есть возможность договориться с особистами. Как именно? Конечно, не говорит. Но, когда начнутся разбирательства — просит быть на его стороне.

Рюмшин задумчиво положил голову на сомкнутые пальцы. Засопел.

— Ты зря юлишь, Селихов, — начал он, немного погодя, и это вырвало меня из собственных воспоминаний. — А еще — зря врешь. И старший лейтенант Таран, и старший Сержант Нарыв уже рассказали нам правду. Тебе остается лишь повторить настоящую версию. Тогда дело будет закрыто.

Он подался вперед и заглянул мне в глаза. Добавил:

— Виновный получит обвинения в умышленном уничтожении или повреждении военного имущества. А потом ответит по закону. Тюрьмой.

— Они назвали вам имя того, кто случил кобеля с Пальмой? — Бесстрастно спросил я.

Рюмшин усмехнулся. Обернулся к Шарипову и встретил его свинцово-тяжелый взгляд.

— Да, — снова обратился Рюмшин ко мне.

— Тогда назовите, кто же это был, товарищ капитан. А то мне самому интересно.

Рюмшин зло уставился на меня. Он смотрел долго и внимательно. Казалось, ждал, когда же у меня на лице появятся два отверстия от его пристального взгляда.

Наконец, он вдруг ухмыльнулся и хохотнул.

— М-да… А товарищ Шарипов говорил правду. Так просто тебя не пронять. Не попался, значит, на удочку.

— Я сказал вам все, что знаю, — пожал я плечами.

— Я думаю, все ваша шатия-братия что-то скрывает, — Рюмшин откинулся на спинку стула. — Вы намеренно покрываете того, кто совершил случку. И знаешь что, Селихов? А если это была, скажем, намеренная диверсия? Попытка подорвать способность заставы нести службу? Что ты скажешь на такое?

— Зачем нам кого-то покрывать? — Пожал я плечами. — Особенно если это была злонамеренная диверсия? Бойцы на Шамабаде исправно выполняют свой долг, товарищ капитан. И вы об этом знаете.

— А еще я знаю, Селихов, — Рюмшин снова привычным делом сузил глаза, — что ты водишь меня за нос. Прекращай это дело. Ведь мы с товарищем капитаном Шариповым, можем просто взять и допросить весь личный состав на заставе.

— Допрашивайте, если хотите, — покивал я. — Однако я не думаю, что для вас это будет «просто». Особенно учитывая специфику службы погранвойск на заставе. Это займет несколько недель. К тому же, очень печально будет, если все бойцы скажут вам то же самое. А они скажут. Только зря потратите время.

Лицо Рюмшина сделалось раздражённым. Он поджал губы и начал очень неприятным тоном:

— Так что же, клетки вольеров сами открылись? Кобель сам перебежал к суке, а после свидания они спокойно разошлись по выгулам?

— Я не знаю, товарищ капитан. Выяснить эти обстоятельства — ваше дело, — я вздохнул — Разрешите быть откровенным.

Рюмшин явно удивился.

— Разрешаю. Более того, я от вас этого и жду, товарищ младший сержант.

— Я считаю, что вы тратите слишком много усилий на дело, которое их не стоит.

Особист нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю про информацию о нападении на Шамабад. Я уверен, что, в том числе и особому отделу, стоит направить все свои усилия именно на это дело. Никому не хотелось бы, чтобы заставу и правда атаковали. Вы же видели записку?

— Ты знаешь про записку? — Рюмшин снова не смог скрыть удивления.

— Селихов был старшим наряда, обнаружившим ее, — поплевав на уголек окурка и выкинув его в форточку, подал голос Шарипов.

— Вот, значит как, — Рюмшин снова засопел. От этого его ноздри широко раздулись. — Да откуда ты можешь знать, какие усилия разведка и особый отдел тратит на то, чтобы разработать все обстоятельства этого дела?

— Я не знаю, — я пожал плечами, — я опираюсь только на ваши собственные слова. И вижу, сколько усилий вы готовы потратить на гораздо менее важное дело. Не так сложно кошмарить солдат на заставе. Гораздо сложнее убедиться в том, что Шамабаду действительно угрожает опасность. В том, что записка — не дезинформация, которую вкинули духи, чтобы повести нас по ложному пути.

Конечно, заявив такое, я определенным образом рисковал. Однако видел, что смог переключить внимание особистов на эту, самую важную для меня проблему. А значит — в действительности она волновала их гораздо больше, чем ЧП с Пальмой. Тут я не прогадал.

Рюмшин обернулся к Шарипову. Они снова встретились взглядами. Хаким Шарипов медленно подошел к столу, за которым сидел Рюмшин. Встал рядом, оперевшись о стол бедром.