Сергей Артюхин - На прорыв времени! Российский спецназ против гитлеровцев
— На нас вся Европа работает! Хотя теперь, как видим, это уже не совсем так. Почему так долго тянули?!
— Так ведь не было образцов, достойных серийного выпуска.
— А почему у Сталина они были? Сколько воюем, а сейчас узнаем, что образцов не было?! Хватит мне лгать! Немедленно ставьте их в производство! Теперь вы, Кейтель. Докладывайте.
— Обстановка критическая, мой фюрер. Русские практически полностью захватили Польшу, стягивают «котел» вокруг Кенигсберга. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. После падения Мариенбурга мы остановили их у Черска, но долго удерживать его не сможем.
Румыния также фактически у них под контролем. Михай со дня на день выйдет из войны. Но это уже не слишком важно, поскольку большевики уже в Венгрии, где сейчас идут ожесточенные бои. Отмечается стягивание сил для удара в направлении на Врутки и на Мишкольц. Кроме того, Советы начали наступление из-под Кракова на Истебно. Боюсь, сразу две наши армии находятся под угрозой окружения. Предлагаю оставить их нынешние позиции, отступив на линию Истебно — Врутки — Гудинин.
— Как отступить?! — взвился Гитлер. — Кейтель, вы в своем уме?! Мы же фактически теряем Венгрию и здоровенный кусок протектората Богемии и Моравии! А нам как никогда нужна промышленность последнего!
— Но, мой фюрер, в противном случае мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!
— Сталин никогда не додумается до такой операции, а его тупоголовые командиры и комиссары, командующие дивизиями, — тем более! И даже если додумается — все равно не сможет ее осуществить. Поэтому, Кейтель, из района Мишкольца готовьте контрнаступление в направлении на Дебрецен, понятно? Или вам пора в отпуск?
— Понятно, мой фюрер.
1 мая 1942 года. Окрестности города Браунсберг.
Гвардии старший лейтенант Никита Голенко начала этого боя ждал спокойно, без нервов. Что, в общем-то, и неудивительно после пережитых боев. Однако тупое сидение в засаде и ожидание боя вот уже в течение часа начинало раздражать. Сегодня с утра сводный отряд из батальона тяжелых танков и батальона «тридцатьчетверок» обогнал отступающих к Кенигсбергу немцев и затаился в засаде на одной из дорог.
Вдруг ожила рация, коротко прошипев знакомым голосом:
— Зубр-Один, я — Орел-Два, прием!
Практически сразу послышался голос комбата:
— Я — Зубр-Один, слышу вас, прием!
— Вижу колонну бронетехники противника… до батальона танков и бронетранспортеров! Повторяю, бронетехника противни… на встречном кур… удаление до двух киломе… я —… прием!
— Понял вас, Орел-Два. По нашей дороге? Прием!
— Да, удал… двух километров, прошли перекресток, прием!
— Понял, Орел-Два. Что окрестности? Прием!
— …нор… Два. Прием!
— Не понял, я — Зубр-Один, Орлу-Два, повтори! Прием!
— Окр… льно… нет… повторяю, с флангов никого… рием.
— Понял, Орел-Два. Спасибо! Прием! — закончил общение с наблюдателем комбат.
И через несколько секунд добавил:
— Я — Зубр-Один, всем! Полная готовность!
Голенко весь подобрался и быстро перепроверил готовность своего взвода.
Последние минуты ожидания тянулись дольше, чем весь предыдущий час. И вот наконец появилось охранение колонны — обычные несколько мотоциклов, известных любому любителю послевоенного кино.
Однако рация зашипела лишь после того, как из-за поворота выползла уже значительная часть всей колонны.
— Я Зубр-Один, всем! Огонь через пять секунд!
— Четыре… три… два… один… — Отсчитывающий последние секунды Никита вздохнул и на выдохе коротко рявкнул:
— Огонь!
Глухо ухнула пушка, чей снаряд прошил броню «тройки» насквозь. С фатальными для экипажа последствиями. Буквально полсекунды спустя в пылающий танк влетел еще один гостинец — все-таки цели рота разобрать не успела.
— Бронебойный!
— Готово!
Голенко прицелился правее и всадил мощнейший снаряд в очередную жертву, после чего, еще немного переместив башню, начал наводить орудие на следующую машину. Но за мгновение до выстрела лейтенанта красующийся в его оптике танк сполна получил от кого-то из ИСов. Сдетонировавший боекомплект разорвал «немца» на куски, отшвырнув длинноствольную танковую пушку далеко в поле. Последний из выживших фашистских танков, скрываемый встающими вокруг него фонтанами земли и дыма от рвущихся снарядов русских гигантов, пытался отступить и даже почти преуспел, получив свое, уже скрываясь за поворотом.
Больше отсюда целей не было видно. Головную часть колонны уничтожили секунд за тридцать-сорок, а остальные танки и бронетехника были скрыты за поворотом. Снова зашипела рация:
— Зубр, я — Орел-Два, прие…
— Чего тебе? Прием!
— Задние еще не поняли, в чем де… Колон… уплотняется. Прием!
— Зубр-Один, я — Зубр-Два, фланговую атаку, прием! — В эфир вылез бывший комиссар Шульга.
— Сам разберусь! Орел-Два, смотри за флангом! Прием!
— Понял… рием!
— Я — Зубр-Один, Дубу. Играй, повторяю — играй!
— Я — Дуб, принял. — В ход пошли ждущие своего часа «тридцатьчетверки».
ИСы, форсируя моторы, помчались вперед. Перед вылетающими из-за поворота советскими танками открылось во всей красе скопище фашистской бронетехники. Немецкие броневики и танки активно лезли на поле, спешно пытаясь развернуться в подобие боевого строя. Едва увидев советские машины, вся эта орда открыла встречный огонь.
Бумкнувший по броне снаряд тряхнул железного коня лейтенанта, из-за чего Голенко едва не откусил себе язык, но командовать подчиненными не прекратил, отметив про себя, что бойцы неплохо держатся и даже попадают, даром, что это один из их первых боев.
По броне звякнуло еще пару раз. Никита начал уже волноваться — попадут еще в гусеницу или каток, — когда огонь открыли «тридцатьчетверки».
И немецким танкистам сразу стало не до драки с наступающим батальоном «Сталиных». Появления советских танков в своем тылу эсэсовцы из «Мертвой головы» совершенно не ожидали и закономерно скатились в панику, после чего ни о каком сопротивлении речь далее уже не шла — воины СС развернулись все как один и обратились в бегство.
Гнаться на тяжелых ИСах за немцами, удирающими по шоссе, было бы идиотизмом и в планы комбата не входило. Поэтому третий Отдельный танковый полк Особой армии быстро добил бронетранспортеры и застрявшие и заглохшие «Панцеры», после чего, пройдя насквозь поле битвы, заставленное дымящейся техникой, встал. Ехавшая следом на БМП пехота уже прочесывала дорогу и окрестные поля, выискивая раненых и прячущихся немецких солдат. Очередной день войны только начинался…
2 мая 1942 года. Москва, Кремль.
— Пока что нашим войскам не удается взять Мишкольц, товарищ Сталин. Немцы нанесли там контрудар, отбросив наши войска обратно к Тисе. Дальше они не продвинулись, но наступление на Врутки, похоже, придется приостановить. — Василевский развел руками, словно оправдываясь.
— Это нэхорошо, товарищи маршалы. — Сталин недовольно покачал головой. — Какой у нас рэзэрвный план?
— Вернуться к изначальному плану товарища Тимошенко, — ответил поднявшийся Шапошников. — Следуя ему, мы, может, и не уничтожим разом две армии вермахта, но потихоньку вытесним противника в Чехию. — И, секунду помявшись, маршал добавил: — Есть и еще один план, товарищ Сталин. Но он несколько рискованный.
— Давайтэ послушаем, Борис Михайлович. Вернуться к плану товарища Тимошенко мы всегда успеем.
— Идея в том, чтобы высадить на вскрытый разведкой полевой аэродром между Банско-Бистрицей и городком Лученец — рядом с Зволеном — две воздушно-десантные бригады. После чего нанести ими удар по расходящимся направлениям — одной бригадой собственно на Банско-Бистрицу, а второй — на Крупину. Одновременно с этим изменим направление удара Первой Гвардейской армии — вместо города Врутки будем наступать на Брезно и далее на Банско-Бистрицу, для соединения с десантниками…
— Как-то у вас, Борис Михайлович, все больно легко выходит, — заметил Сталин. — Хотя даже десантирование двух бригад в условиях противодействия нэмцев — уже исключително трудная задача.
— Собственно, именно поэтому десантирование будет производиться ночью.
После подобного заявления в кабинете мгновенно стало очень-очень тихо. Отходящий к окну Сталин приостановился и, повернувшись и помахав неизменной трубкой, с удивлением спросил:
— Что ви имеете в виду, товарищ Шапошников? У нас две бригады будет прыгать ночью?
— Нет, товарищ Сталин. Замысел предусматривает транспортировку личного состава посадочным способом. Диверсионные группы захватывают аэродром и подсвечивают его для наших самолетов. Ну, а они уже спокойно приземляются и высаживают солдат.
