Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)
— Потом придумаешь, которого именно. Лучше объясните, в чём же смысл вашего сомнительного предприятия?
— Павел, ты не понимаешь, — начала было императрица.
— Да, не понимаю. И вот поэтому прошу разъяснений.
— Позвольте мне? — Бенкендорф положил на стол неизменную толстую папку с позолоченными уголками и замочком. — Я быстро.
— Пожалуйста.
Александр Христофорович свой кондуит открывать не стал, только для убедительности похлопывал по нему ладонью:
— Скоро исполнится два года со дня того самого покушения, государь.
— Помню, и что?
— Первое время страна находилась в шоке после него и последующих арестов, потом отвлеклись на англо-шведскую авантюру под Петербургом… Людям некогда было задумываться о сути проводимых реформ, тем более блистательная победа…
— Хм…
— Пусть не такая блистательная, как описано в газетах, но всё равно победа. Плюс до сих пор не отменённое военное положение. Вот эти два фактора несколько сдержали накопившееся недовольство. Если нужно, то могу назвать точное количество разорившихся и лишённых средств к существованию помещиков. Часть из них поступила в армию, кто-то выбрал чиновную службу, около пяти процентов покончили с собой, а остальные…
— И много тех остальных?
— Достаточное количество, чтобы послужить питательной средой для возможного бунта.
— Передохнут с голоду, и бунтовать некому станет.
— Не хотят они умирать, государь. Во всяком случае, в одиночестве не хотят, и с удовольствием пригласят вас составить им компанию.
— Предлагаете новые аресты?
— Зачем? Проще дать людям пример того, как особа императорских кровей и отпрыск знатного рода взлетел наверх не в силу происхождения, а исключительно волей, умом и трудолюбием. И занятием коммерцией, разумеется.
— Ага, вот прямо все сразу бросятся открывать заводы или отправятся за три моря с торговой экспедицией. Генерал, ты точно про Россию говоришь, а не про приснившуюся страну молочных рек с кисельными берегами?
— Я не люблю кисель, Ваше Императорское Величество, — Бенкендорф позволил себе улыбнуться. — Пусть не бросятся, да… Скорее всего, так оно и будет. Но зато появится повод ухватить любого за тёплое волосатое вымя, сжать посильнее, и спросить, с лаской заглядывая в глаза — не мнят ли они себя выше родственников самого Императора?
— Вы поэт, Александр Христофорович, — восхитилась Мария Фёдоровна. — Какие сочные сравнения и образные выражения!
Министр госбезопасности поклонился императрице и с выжиданием посмотрел на меня. И что, я сейчас должен кинуться к Белякову с братскими объятьями?
— Бред.
— Совершенно верно, государь. Но чем бредовее идея, тем больше у неё последователей. Разве лозунг французской революции о свободе, равенстве и братстве не является откровенной глупостью? И, тем не менее, на него откликнулись миллионы.
— Французы и лягушек с улитками едят… И вам напомнить, чем закончилась та революция?
— Дилетанты, — Бенкендорф пренебрежительно поморщился. — Они хотели, чтобы не было богатых, мы же хотим уничтожить бедность.
— Лишь бы не с самими бедняками. Ладно, уговорили… пробуйте!
Сам Александр Фёдорович о надвигающихся на него напастях не догадывался, и в данный момент коротал время за шахматной партией с Аракчеевым. Алексей Андреевич уже трижды проиграл, но каждый раз требовал реванше, надеясь когда-нибудь одержать победу над министром.
— Вы у кого учились? — граф старался говорить как можно больше, стараясь отвлечь Белякова и заставить сделать ошибку.
— Самоучкой, — тот пожал плечами. — Не велика наука — вести дела с настоятелем Печёрского монастыря куда как сложнее.
— А с персидским принцем?
— Чего там сложного? Берите пример с англичан — смотрите на всех, как на дохлую жабу, да разговаривайте через оттопыренную нижнюю губу, и всё умение. Главное — это не стараться, чтобы вас полюбили.
— Э-э-э… в каком смысле?
— Не во французском. Любой восточный народ уважает только силу, а хорошее отношение почитает за слабость. Бейте регулярно, и любовь сама придёт.
— Прямо как поляки. Родственные народы, наверное.
— Возможно, — кивнул Беляков и сделал конём вилку. — Шах, Алексей Андреевич.
Аракчеев почесал кончик носа и надолго задумался. Садясь за игру, он где-то в глубине души надеялся (хотя не признавался себе самому) приятно провести время, попутно снисходительно объясняя вчерашнему купчишке премудрости шахматных баталий. Ну куда ему супротив артиллериста?
Надеялся, да… Но почему же тогда позиция на доске недвусмысленно указывает на мат через шесть ходов? А если судить по хитрому взгляду министра, то и через четыре. Странные, однако, купцы в России пошли. Алексей Андреевич и раньше слышал упорно циркулирующие по столице слухи о возможном происхождении Белякова, но значения им не придавал — мало ли болтают. Про Наполеона вообще говорят, что родился он то ли в Жмеринке, то ли в Эривани, и нос как бы намекает…
— Сдаюсь, — военный министр щелчком опрокинул своего короля и совсем некстати спросил. — Вы говорите по-французски, Александр Фёдорович?
— Хуже, чем на английском, немецком и татарском. А что, подозреваете во мне иностранного шпиона?
Аракчеев рассмеялся и откинулся на бревенчатую стену, спугнув пару недовольных такой бесцеремонностью тараканов:
— Помилуйте, шпионами у нас занимается Александр Христофорович, а я всё больше по военной части.
— Тогда к чему подобные вопросы?
— Хочу попросить об одной услуге, заранее согласованной с Его Императорским Величеством.
— Извольте.
— Не могли бы вы, Александр Фёдорович, на приёме по случаю приезда Бонапарта выпить чуточку лишнего?
— Размер той чуточки?
— На ваше усмотрение. Но потом вы должны совершенно случайно кое о чём проговориться.
— И, разумеется, выданные по пьяному делу секреты представляют собой особую государственную важность?
— Обижаете… Неужели целый министр будет размениваться на что-нибудь несерьёзное? Непременно особо важную тайну!
Спустя один день.Чёрт побери! Вернее, прости Господи…. Да хоть так, хоть так говори, но въезд нашего поезда в Москву отнял столько времени и сил, что всерьёз начинаю задумываться о постройке железной дороги. Во всяком случае, никому не взбредёт в голову броситься под паровоз с просьбой благословить или вылечить золотуху наложением рук. Уж он-то благословит и вылечит! А под копыта лошадям лезут даже не с просьбами, с натуральными требованиями. И очередь из страждущих выстроилась от Петровского дворца, где мы на полдня останавливались перекусить и привести себя в порядок, до самого кремля через Тверскую-Ямскую и дальше.
А мимо проехать нельзя, этого не поймёт даже помешанный на моей безопасности Бенкендорф. Ну как же, народный царь и не излечит собственный народ? Кстати, на самом деле так было, или показалось, будто доброму десятку вставших на ноги парализованных больных мешали ходить спрятанные под одеждой пистолеты? Скорее всего померещилось, как и военная выправка встречающей хлебом-солью депутации от крестьянства. А вот с нищими Александр Христофорович маху дал — не бывают они с чисто выбритыми подбородками и лихо закрученными усами.
Прибью гада… и за паралитиков тоже прибью. Я половине этих болезных полтора года назад лично медали на грудь вешал!
— Ах, Павел, тебя здесь так любят! — Мария Фёдоровна с женской наивностью верила разыгрываемому спектаклю, а когда к ней на колени упал букет роз, неизвестно каким образом взявшийся посреди зимы, пришла в чрезвычайное воодушевление. — Какой милый у нас народ, не правда ли?
— Конечно же, дорогая! И перед тем, как поднять на вилы, тебе непременно улыбнутся и пожелают доброго утра.
— Какой ты грубый.
Но моё замечание не расстроило императрицу, и она, привстав в возке, принялась размахивать букетом. Да пусть машет, если хочется, почему бы нет? Нужен женщине праздник — так сделаем его. Плохо только то, что и самому придётся в нём участвовать. А куда деваться, если до приезда Наполеона ещё не меньше недели? Может быть, даже больше — встречающий французского императора на границе генерал князь Багратион получил задание познакомить корсиканца со всеми прелестями русских дорог.
Нет, подождите упрекать меня в жестокости — я сам точно по таким же езжу. А вот предположите на минутку невероятное… пошёл бы Бонапарт на Россию в моём прошедшем будущем, если бы хоть раз проехался в своей карете хотя бы до Смоленска, не говоря уже о Можайске? Вот, о чём и говорю! Уж не знаю, что он там думает, но мы постараемся вбить в корсиканскую башку мысль о том, что сюда лучше не соваться. Поймёт? Надеюсь.
В Кремль засветло не попали, и я, махнув рукой, поддался уговорам генерал-губернатора поселиться в его дома на Вшивой Горке. Не скажу, что название привело меня в восторг, но на Красной площади сейчас происходит грандиознейший ремонт, почти все ворота перегорожены кучами песка и булыжника, и пробираться там в темноте просто опасно. Вот так всегда — делаем всё в последний момент и обязательно зимой. Выдержит площадь хоть один парад?
