Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)
— Разрешите кое-что секретное сказать, господин сержант? — Трубецкой посмотрел с отчаяньем. — С глазу на глаз.
— Извольте, — обернулся к солдатам и указал на Муравьёва. — Этого пока в возок, не пешком же доставлять.
Князь убедился, что постороннее ухо уже не услышит, и зашептал:
— Сержант, как военный человек военному человеку…
— Не берём-с!
— Я не про это. Понимаете… такое дело…
— Ну?
— Пистолеты из лавки господина Шнеерзона.
— И что? — начальник патруля, получавший казённое оружие, сути признания не уловил. — Не настоящие, что ли?
— Только рукояти, намертво приклёпанные к кобурам.
— Значит?
— Ну да, не могу же я признаться в этом перед Муравьёвым!
— Однако…
— И ещё одно, господин сержант, ввечеру мне нужно быть у Христофора Ивановича Бенкендорфа.
— Зачем так долго ждать? В связи с ожидающимся приездом Государя, генерал-губернатор лично допрашивает всех арестованных по политическим делам. Прямо сейчас и увидите. А пистолеты от Шнеерзона… пистолеты можно оставить.
Арестованных поместили в один возок, причём Иван Андреевич на правах хозяина попытался занять как можно больше места, а когда попытку пресекли, то насупился, и всю дорогу бормотал легко читаемые по губам проклятья. Князь, в свою очередь, морщил нос и прикрывался варежкой, намекая, что у Муравьёва испачканы не только сапоги, но и сам он благоухает отнюдь не розами.
Христофор Иванович Бенкендорф пребывал в тяжком раздумье, выраженном в непрерывной ходьбе по кабинету, отчего у сидевшего в кресле гостя даже слегка зарябило в глазах. Вот же задал задачку князь Сергей Николаевич! И это в тот самый момент, когда собирался поручить ему ответственейшее дело. Судьбы государства вручить, если в корень проблемы всмотреться. Что теперь делать?
— А у вас какое мнение по этому вопросу, Михаил Илларионович?
Фельдмаршал Голенищев-Кутузов прятался в доме генерал-губернатора от многочисленных забот по подготовке визита двух императоров. У всякого человека такое бывает, когда хочется бросить всё к чертям собачьим, и побыть в тишине. Недолго, час-полтора, а потом вновь окунуться в кипящую гущу нерешаемых в принципе вопросов. Но если улучил момент отдохнуть, то почему бы не сделать это с удобствами? Бокал с любимым цимлянским в руке, глубокое удобное кресло, под вытянутыми к камину ногами — скамеечка с вышитой шелками подушкой.
— Так дайте зачинщику червонец в зубы, а князя, как сторону потерпевшую, попросту отпустите.
— Нельзя, — Христофор Иванович простучал пальцами по оконному стеклу один из маршей императорского сочинения. — Если бы Трубецкой был не нужен, тогда можно и отпустить. Но ведь слухи в обществе нехорошие пойдут, нам это ни к чему. Представьте ситуацию, когда вас вызвали на дуэль, а вы, пользуясь положением, закатываете противника в тюрьму. Пусть не в тюрьму, пусть в строительный отряд, но велика ли разница?
— Тогда отпустите обоих.
— Но как же быть с равенством всех сословий перед законом?
— Духовенство под церковным судом ходит.
— С нынешним обер-прокурором Священного Синода это мало их успокаивает.
Фельдмаршал сделал пару глотков и поставил бокал на низенький столик рядом с креслом. Откинулся, сложив руки на животе:
— Отдайте их Тучкову.
— Вы так думаете?
— Современная армия прекрасно выбивает из головы любую дурь.
— Так они оба отставные генералы.
Кутузов скривился:
— Христофор Иванович, я вас умоляю… Как раз во времена нашей молодости армия всецело способствовала появлению той дури.
— Ну не скажите…
— Почему не сказать? Скажу, очень даже скажу. Вам напомнить некий эпизод с полковником, выгнавшим своих солдат под дождь лишь для того, чтобы разместить в том доме пленного турецкого пашу?
— Дела прошедшие.
— Согласен, за старые грехи нынче не винят. Но сегодня тот полковник был бы разжалован в рядовые с лишением дворянства. Именно за дурость.
Бенкендорф-старший поспешил сменить тему разговора. Точнее, вернуться к старой:
— В батальоне у Тучкова они от дряхлости развалятся в первый же день.
— Да и чёрт бы с ними.
— Трубецкой нужен живым.
— Зачем? — Кутузов потянулся к бокалу. — Уж простите за прямоту, но носитесь вы с этим князюшкой, будто дурак с писаной торбой. Да в Москве таких князей как собак нерезаных. Хм… в том смысле, что очень много. Хотите к делу пристроить? Так дайте ему пистолет и пинком к барьеру, пусть себя покажет.
— Дуэли запрещены, Михаил Илларионович.
— Не будьте занудой, Христофор Иванович, и не держитесь закона, аки слепой стенки. Назовите судебным поединком и умойте руки — при всеобщем увлечении старинными обычаями выглядит очень даже достойно.
— Но государь…
— Государя я беру на себя.
— Что же, — вздохнул генерал-губернатор. — Быть по сему! Дежурный, введите арестованных!
Утро следующего дня.— Сходитесь!
Команда Кутузова, хоть и была давно ожидаема, но больно хлестнула по нервам и прозвучала для князя Трубецкого громом небесным. Он поднял пистолет и сделал первое движение к барьеру, обозначенному воткнутыми в снег саблями. Публика, собравшаяся вопреки всем обычаям, одобрительно зашумела, выражая поддержку смелости Сергея Николаевича. Ждут кровавой потехи, уроды?
И вообще, нынешняя дуэль проходила против всяких правил — отсутствовали секунданты, официальный вызов заменён приговором суда, попытки примирения исключались содержанием участников поединка под стражей, а единственным документом, обговаривающим условия, была выписка из приговора, объявляющая проигравшего самоубийцей. Князь пытался протестовать против явного пренебрежения неписанным кодексом, но получил в ответ суровую отповедь фельдмаршала.
— Может быть, вам ещё что-нибудь вареньем намазать? — Михаил Илларионович во вчерашнем разговоре грохнул кулаком по столу. — Распустились тут без государева пригляда! К чёрту ваши реверансы с картелями![7] Отныне я буду определять степень нанесённой обиды и выставлять условия!
Подобное вмешательство привело к тому, что суд постановил:
«Противники становятся на расстоянии шестнадцати шагов друг от друга и пяти шагов для каждого от барьеров, расстояние между которыми равняется шести шагам.
Вооружённые пистолетами Выксунского завода противники по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьер, могут стрелять.
Сверх того, принимается, что после выстрела противникам дозволяется менять место, чтобы стреляющий вторым мог сам определить расстояние для открытия огня в свою очередь.
Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз — противники становятся на те же шестнадцать шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.
Поединок длится до удовлетворяющего суд результата, или до пяти выстрелов с каждой стороны.
Всякие объяснения между противниками на поле боя исключаются.
Строгое соблюдение изложенных выше условий обеспечивается служебными обязанностями и честью представителей Министерства Государственной Безопасности.»
— Сходитесь! — повторил Кутузов, подгоняя дуэлянтов. Потом повернулся к Бенкендорфу. — Забыл спросить, Христофор Иванович, порох полированный брали?
— Ну что вы, Михаил Илларионович, — генерал-губернатор даже немного обиделся. — Он не всегда быстро вспыхивает, да ещё бывает, искра вовсе по нему скользит. Зарядили обыкновенным винтовочным, но по четверти мерки.
— Думаете, будет достаточно?
— Как бы не лишнего.
— Сейчас увидим.
Подстёгнутый окриком фельдмаршала, князь Сергей Николаевич прицелился и выстрелил, не доходя до барьера двух шагов. Он вовсе не стремился убить Муравьёва, и старался попасть в плечо — зачем излишняя кровожадность? Промах!
— Ах так? — Иван Андреевич преодолел расстояние едва ли не одним прыжком. — Получи!
Но гнев плохой помощник в стрельбе, и пуля взбила снег далеко за спиной Трубецкого. Тот с облегчением перевёл дух и протянул оружие подбежавшему сержанту:
— Изволь, братец.
— Прошу вернуться на исходный рубеж.
Дуэлянтов развели, вручили им заранее заряженные пистолеты, и вновь прозвучала команда сходиться.
На этот раз Сергей Николаевич был настроен менее благодушно — просвистевшая у самого уха пуля мало способствует миролюбию. А позволить себя убить будет несправедливо. Да-да, несправедливо! Почему владелец доходных домов, выслуживший чин по интендантской части, останется жить, а человек, стоявший под Гросс-Егерсдорфом, нет? Нечестно!
Вот он, напудренный скелет с растянутым в злой усмешке ртом. Правда, галантный вид несколько пострадал из-за ночёвки в холодном клоповнике… Поднимает пистолет, кажущийся чуть ли не единорогом… На конце гранёного ствола вспыхивает ослепительное пламя. И сразу что-то будто молотом ударило в правую сторону груди чуть ниже ключицы.
