Телохранитель Генсека. Том 4 (СИ) - Алмазный Петр

— Так, семьдесят шестой год, конец августа… Да. Должен был лететь урегулировать кризис между Сомали и Эфиопией. Ваша авария произошла как раз во время подготовки этой поездки. Но обстоятельства изменились, и вместо Леонида Ильича полетел Подгорный. Наделал дел… — Александров-Агентов нахмурился, — вместо урегулирования, напротив, разжег конфликт. И через год уже знаете, что началось. Два ключевых союзника в Восточной Африке сцепились в абсолютно ненужной, кровопролитной борьбе. Пришлось потом посылать на помощь восемнадцать тысяч кубинцев и две тысячи бойцов из Южного Йемена. Плюс советская военная техника и авиация. Но почему вас интересуют те давние события?

— Ну почему же давние? Война еще идет, — ответил я, подумав, что война между Сомали и Эфиопией закончится только в марте семьдесят восьмого.

— А вот визиты в тот день… — Андрей Михайлович листал записи. — В десять утра Бобков с небольшой справкой о работе с диссидентами, после него Гвишиани… Тут написано: «Вопросы института системного анализа», но на деле клянчил дополнительные ставки и пытался выбить еще одно здание. После него приехал директор института Африки — как раз по подготовке визита Леонида Ильича. Долго был здесь, полтора часа. Но я точно помню, что разговор с Леонидом Ильичом у него был хоть и обстоятельным, но занял не более сорока минут. Дальше встреча с Андреем Андреевичем Громыко. Я еще удивился, почему Громыко не приехал вместе с сыном. Но Анатолий ждал его здесь, в Заречье, и уехали они вместе.

— Спасибо, Андрей Михайлович, вы очень помогли мне! Не буду задерживать, уверен, у вас и без меня дел много.

— Ну что вы, Владимир Тимофеевич, всегда рад помочь, — вежливо ответил помощник Леонида Ильича.

Поблагодарив Александрова-Агентова, я немедленно отправился в школу КГБ. До экзаменов оставалось не так уж много времени, чтоб их! Вот уж точно: век живи, век учись, а умрешь все равно дураком.

Сейчас я знаю, кто инициатор покушений, кто пытается дергать за ниточки, но доказательств и реальных улик против него все еще нет. Два ключевых заговорщика выведены из игры. Гвишиани сидит, и вряд ли он даст показания против сына Громыко. Бобков в коме, и когда придет в себя, если вообще придет, — неизвестно.

Убрать сына Андрея Андреевича Громыко можно разными способами, но лучше все сделать аккуратно. Мне еще предстоит над этим очень серьезно подумать. Хотя сейчас вряд ли будут какие-то активные действия с его стороны. Силовых рычагов после ухода Бобкова у него не осталось.

Экзамены я сдал. Честно сказать — помогли. Да и, собственно, вопросы были общие, отношение доброжелательное, сам я вроде тоже не совсем дурак. Но радовался больше не успешному завершению работы, а тому, что больше не придется тратить на учебу время, которого мне катастрофически не хватает.

По дороге домой я не переставал думать об Анатолии Громыко. Успешный молодой ученый, член-корреспондент АН, директор академического института… Чего ему не хватало?

Лейтенант Коля что-то сказал, пытаясь привлечь мое внимание.

— Николай, что? — резко ответил я.

— Простите, Владимир Тимофеевич, но телефон второй раз звонит, а вы не реагируете.

— Прости, задумался.

— То-то я смотрю, не слышите меня. Во, третий раз звонят! Кому-то вы срочно понадобились.

Я снял трубку и услышал в ней голос Удилова.

— Владимир Тимофеевич, срочно ко мне! — резко сказал он и через секунду я уже услышал гудки.

— Коля, меняем маршрут, — сообщил я лейтенанту. — Домой отменяется. Быстро дуй на Лубянку.

Судя по тону, не похоже, что Удилов будет поздравлять с окончанием учебы. Что-то там случилось. Или выяснилось. Но гадать смысла нет. Приеду — сам все расскажет. Надеюсь, новости окажутся хорошими.

Глава 20

На площади Дзержинского всегда многолюдно, еще бы — ЦУМ, переход к ГУМу, Детский мир. Практически, самый центр. Здание Комитета Госбезопасности, серое, величественное, доминировало над всей площадью. Памятник Феликсу Эдмундовичу в свете фонарей казался эдаким столбом в центре площади. Черты лица неразличимы, просто фигура в шинели.

Я вошел через главный вход, предъявил корочки, прошел к гардеробу. Разделся, сдал верхнюю одежду и мимоходом бросил взгляд на себя в зеркало. Что-то я выгляжу не слишком цветуще в последнее время. Бледный, под глазами круги. Но ничего удивительного — частый недосып, а вдобавок стрессы от постоянных интриг. Чтобы было наоборот, чтоб интриги придавали бодрости, от них надо ловить кайф. Но наслаждаться подобным могут лишь люди с ненормальной психикой. Я же, несмотря на всякие попаданчества, телепатии, вещие сны, по-прежнему считал себя адекватным и психически здоровым.

— Итак, Владимир Тимофеевич, поздравлять я вас не буду, — вместо приветствия произнес Вадим Николаевич. — Но порадуюсь, что вы наконец-то закончили учебу, по сути являвшуюся для вас пустой тратой времени ради следующего звания…

— Проходите, садитесь, — Удилов указал рукой на стул, который обычно я занимал, находясь в его кабинете. На стерильном столе, кроме привычного ряда карандашей и стопки бумаг, стоял магнитофон.

— Вы были правы по поводу Бобкова, — продолжил Удилов, — и вообще вся эта история дурно пахнет. Я привык ловить иностранных агентов, решать проблемы международного уровня, но как я мог упустить такую неприятную вещь у себя под носом⁈ Декабристы, чтоб их… Союз спасения, союз благоденствия! Даже представить не мог, что в наше время такое возможно⁈ — эмоции, которых Удилов никогда не показывал, а порой казалось, что вообще не испытывал, сейчас делали его почти нормальным человеком, способным на злость, раздражение и досаду.

— Так понимаю, удалось записать что-то интересное? — предположил я, точно зная, что не ошибаюсь. — В Завидово вернулись ученые, весть о том, что Бобков в коме, навела среди определенных товарищей панику. Приехал Анатолий Громыко. А поскольку о смене системы прослушивания без Бобкова доложить было некому…

— Даже с Бобковым они бы не узнали про смену прослушки. О ней знаем только мы с вами и мои спецы — Саша с Данилой. Но давайте вы сначала послушаете, — и он занес палец, чтобы нажать на кнопку магнитофона.

— Подождите, Вадим Николаевич, — остановил его. — Позвольте проверить мои предположения. Я постоянно анализирую ситуацию. И помимо Бобкова, как я подозреваю, в заговоре участвует сын Андрея Громыко — Анатолий. Сожалею, что не догадался раньше, излишне увлекшись Гвишиани. Но если первоначально я предполагал, что мозгом заговора будет кто-то молодой, яростный., а заодно имеющий доступ к ресурсам — и Громыко-младший идеально подходил на эту роль, — то теперь сомневаюсь в этом. Уверен, что помимо Анатолия Громыко есть еще кто-то. Скорее всего, тоже из научной братии, но постарше и посерьезнее. Анатолий Громыко, скорее всего, только ресурс. Так же, как и Бобков. Не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Но все-таки не будем забегать вперед. Сейчас сами все услышите, — и он включил магнитофон.

Сначала раздалось легкое потрескивание — видимо, оперативник регулировал уровень записи. Тут же послышался стук — похоже, что-то уронили. И возглас:

«Осторожнее, Анатолий Андреевич, не пораньтесь», — сказал кто-то с подобострастием и показной заботой.

— Это Красин, — прокомментировал я, узнав голос «завидовского сидельца», который пытался «обратить» меня в свою веру в Завидово.

— Да, он, — Удилов кивнул, но больше ничего не говорил, указывая пальцем на магнитофон.

«Не хватало еще и вас потерять. Мы и без того уже почти в панике. Говорят, Бобков в коме, и что теперь делать — не знаем», — продолжал Красин дрожащим от волнения и тревоги голосом.

«Не дождетесь! Нас не перебить всех, имя нам — легион! Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!», — с чувством продекламировал Бовин. Его голос мне был знаком и по гуляевскому прошлому — сколько раз слышал его по телевизору, — и после личных разговоров в этой реальности.