Шарлатан 3 (СИ) - Номен Квинтус
— А… блоки-то обычные, снаружи обычные. Только внутрь каждого блока еще запихивается блок поменьше, из керамзитобетона — и в результате блок становится на треть легче и к тому же тепло лучше держит. Из них, правда, дома только этажей в пять строить можно, но и в многоэтажных верхние этажи если из таких класть, экономия получается очень заметной. И вот их мы бы опять же без местпрома массово делать не смогли бы: больше восьмидесяти процентов керамзитовых заводов в РСФСР как раз в подчинении местпрома и находится.
— Я понял, а итоговые цифры какие?
— Пятнадцать процентов стройматериалов… это я уже говорил. Семьдесят процентов строительных машин и механизмов, половины, если не больше, лифтового оборудования, девяноста два процента электрической арматуры и больше трети арматуры для железобетона — это на заводах, перерабатывающих металлолом в основном. И десять процентов стекла, однако и остальные девяносто… то есть пока семьдесят по отработанной там технологии будет выпускаться. Кстати, эту технологию опять-таки Шарлатан предложил использовать, лично предложил.
— У нас в стране хоть что-то без Шарлатана делается?
— А вот этого я просто не знаю, — заржал Станислав Густавович, — я вообще ничего не могу припомнить, что у нас без него делается! Но это вообще неважно, — он мгновенно вернулся к серьезному разговору, — важно то, что сейчас, когда у нас наконец стало производиться достаточно стекла для окон, можно массовое строительство уже начинать. И если восьмого мы об этом людям скажем, то с девятого, то есть с первого же понедельника после объявления, люди все наши стройки будут воспринимать уже совершен иначе. Я тут предварительно посчитал, и выходит, что укомплектовать стройуправления рабочими у нас получится уже к концу апреля…
По телевизору Иосиф Виссарионович выглядел вполне бодрым и даже не уставшим, так что можно было ничего особо плохого в ближайшее время не ждать. Причем выглядел он именно когда его по телевизору показывали, ведь видеозаписи пока еще не было… а вот это неправильно, надо будет людей и этой задачкой озаботить. Не сейчас, но в ближайшем будущем — а сейчас нужно было обдумать, как жить дальше. Жить в очень изменившемся мире: после выступления товарища Сталина по телевизору передали выпуск новостей, и новости меня окончательно убедили в том, что «все пойдет не так». Совсем не так: во всех республиках учреждались министерства местной промышленности и жилищного строительства, причем новые, а старые минместпромы ликвидировались, точнее, превращались в отделы новых министерств — и теперь каждая республика должна была самостоятельно своим жителям дома строить, причем за счет республиканских бюджетов. Которые, впрочем, все равно в значительной части обеспечивались перечислениями из Союзного, однако финансирование республик именно по части строительства теперь определялось исключительно численностью населения. И каждая республика имела полное право на строительство добавлять средства из выручки этих новых министерств — и тут все оказалось куда как более интересным. Потому что в республиках местпромовские предприятия занимались в значительной степени «народными промыслами» и производством бытовых мелочей вроде зубных щеток и одежды, причем в объемах, даже потребности самих республик не удовлетворяющих, а в РСФСР и в Белоруссии (и только в этих двух республиках) у местпрома имелись и металлургические заводы, и станкостроительные, и приборостроительные. И уже очень много предприятий, выпускающих стройматериалы. Так что запускаемая программа массового строительства жилья могла дать очень интересные результаты…
Но меня это вообще-то очень мало касалось: я, освободившись от давящего на психику ожидания плохого, начал творить всякое хорошее. Ну, например, всего-то за три недели закончил разработку ассемблера и даже умудрился код набить на перфоленте. Что, однако, пока что пользы не принесло: имеющееся у компьютерщиков оборудование для ввода данных с перфоленты было, мягко говоря, несовершенным. А если выражения не подбирать, то оно годилось лишь для того, чтобы лучше изучить великий и могучий: это чудо техники было способно вводить данные только с нулевого адреса и объем записываемых данных составлял всего двести пятьдесят шесть слов. То есть один-единственный килобайт, а у меня первый вариант ассемблера по размеру получился больше четырех килобайт.
Но и это было не самой большой проблемой: я придумал очень маленький, всего в шестнадцать команд, код, который мог переписать остаток введенных данных в любое место памяти и таким образом я мог почти любую программу в память запихнуть. Проблемой было то, что это «устройство ввода» было «совершенно ручным»: у него не было нормального интерфейса и к нему нельзя было обратиться из программы. То есть нельзя было считать обрабатываемый код, написанный на том же ассемблере. А еще не было аналогичного устройства вывода хотя бы на ту же перфоленту: ребята как-то подсоединили к машине телетайп, на котором просто печатались буквы (или, сейчас, цифры) — и всё.
Так что я ждал, пока парни уже из индустриального сделают настоящее устройство ввода-вывода — и занимался изучением разнообразных наук. В том числе и потому, что больше мне делать было просто нечего. Не то, чтобы совсем уж нечего, я периодически наведывался в новенькое здание Министерства местной промышленности и жилищного строительства (его, то есть министерство, в отличие от всех прочих республиканских контор, так в Горьком и оставили) и выдавал «очередные свежие идеи». И некоторые такие идеи Зинаида Михайловна даже брала в работу. Например, ей очень понравилась идея сделать небольшой мопед, вот только место для нового мопедного завода она выбрала, мое мнение вообще никак не учитывая. Почему-то она поставила стройку завода в план развития Мценска — но ей все же виднее, где такие заводы ставить. У нее целый отдел занимался тем, что именно «размещал» разные предприятия по небольшим городам России, и там, насколько я был в курсе, старались эти предприятия разместить так, чтобы в городах люди любых профессий могли найти подходящую для себя работу. Поэтому, когда я к ней пришел с идей строить мопеды, она меня даже не обругала:
— Ты знаешь, иногда твои даже самые дурацкие идеи помогают какой-то город сделать более сбалансированным, так что ты не стесняйся, заходи, нам всем твоя чушь очень нравится. А как там дела с машиной вычислительной обстоят? Нам, знаешь ли, теперь такие отчеты составлять приходится, что арифмометры ломаются. Хорошо еще, что теперь на них не приходится ручку крутить…
Ну да, ручку теперь нужды крутить не стало: теперь в расчетные центры поставлялись арифмометры немецкие, с электромотором. И на них даже не нужно было рычажки выставлять при наборе чисел, все теперь с клавиатуры набиралось, а результат расчета вообще печатался на бумажной ленте. Вот только стоил такой арифмометр чуть подешевле «Векши», но скорость расчетов вроде это неудобство перекрывала.
Однако он очень сильно шумел при работе, и это, естественно, отнюдь не добавляло радости расчетчицам. А добавляло совсем других чувств, таких, что даже Зинаида Михайловна предпочитала в комнаты к расчетчицам заходить как можно реже. Мне она даже сказала, что ближе к концу смены (а смена у них вообще четыре часа составляла) если к ним зайти и от работы чем-то отвлечь, то они и кинуть в отвлекателя могут чем-то тяжелым и корявым. Я намек понял и на следующий день зашел «в гости» уже к Марии Тихоновне, и мы с ней мило поговорили о проблемах современной радиофизики и о том, насколько трудно получить финансирование для проведения разных совершенно научных и очень важных работ. Я ей, понятное дело, посочувствовал, она пообещала выделить мне «парочку аспирантов и студентов столько, сколько аспиранты эти скажут» — и мы разошлись, очень довольные друг другом. Причем довольные «безвозмездно, то есть даром»: мне от наших радиофизиков вообще ничего (в плане учебы) было не нужно, у нас теперь физику читали именно преподаватели физики с кафедры общей физики, ей уже от меня ничего сейчас не требовалось, так как она теперь почти все время занималась комплектованием своего будущего научного института. А все оборудование для него, да и финансирование будущих работ уже обеспечивалось через Академию наук. Ну, большей частью через нее (Лаврентий Павлович предпочел напрямую в этом деле «не светиться»).
