Сети Госпожи ужаса (СИ) - Чайка Дмитрий
Корос был в Навплионе года три назад, и теперь с любопытством вертел головой по сторонам, пытаясь ухватить изменения, произошедшие за это время. А ведь их очень много… Не было вон тех складов… И вон той харчевни, где можно поесть за сифносские оболы, не было тоже. Здесь уже брезгливо воротят нос от гнутой серебряной проволоки и от колец с непонятной пробой.И даже призывно машущих морякам баб не было. Поток серебра, что захлестнул этот берег, принесенный караванами судов, выгнал из дома вдов, которым нужно кормить осиротевших детей. Суета в порту стала такой, что Корос вдруг подумал, что вернулся назад, в родной Энгоми.
— Родной, ха! — засмеялся он. — Как быстро он мне родным стал. Сифнос и не вспоминаю уже. Некогда все…
Навплион богател. Он на глазах превращался в перевалочную базу, откуда ахейское масло уходит во Фракию и Египет. Вон везут телеги с кувшинами, груженые так, что даже мулы кряхтят натужно, держась лишь на свойственном этим животным упрямстве. А вон плывет лодка с афинянами, которые мечтают превратить свою чахлую гавань хотя бы в слабое подобие главного аргосского порта.Старейшины города подняли стены на несколько локтей и заменили ворота. Теперь дуб доски, что была толщиной в ладонь, сиял ярко начищенной бронзой, крепко прибитой гвоздями. Улицу, что начиналась от них, застелили камнем. Навплион — город небольшой, но видно, потоки зимних дождей тутошним богатеям изрядно досаждают.
— Ну, прощай, почтенный Гербаал, — поклонился Корос корабелу, тамкару сидонского царя. — И корабль у тебя на загляденье, и человек ты предостойнейший. Пусть богиня Аштарт прибавит тебе богатства, а Ям обойдет своим гневом твои корабли.
— Прощай, юный Корос, — склонил голову купец. — Твоя плата была честной. Пусть твои боги берегут тебя, а Гермес даст удачи в торговых делах. Полезный бог! Весьма полезный! Я и сам подумываю принести ему жертвы.
Они произнесли еще несколько витиеватых славословий, а потом Корос пошел к дому здешнего архонта, чтобы взять колесницу. Еще год назад этот купец продал бы его не моргнув глазом, а теперь он дал клятву у алтаря и приложил палец, испачканный в чернилах, к папирусу портового писца. Если весть придет, что пассажир не доехал до нужного места, конец ему. За голову почтенного тамкара объявят такую награду, что его собственный царь выдаст. Собственно, в этом и заключалась причина той вежливости, которую проявлял купец к своим пассажирам. Отказать в перевозке он не мог под страхом вечного изгнания из вод царя Энея, а плату мог потребовать только такую, что была установлена тарифом, вывешенным в порту для всеобщего обозрения. Как-то так получилось, что теперь можно место на корабле купить и поплыть куда глаза глядят, не боясь продажи в рабство. Дело это пока недешевое ничуть, но так гнать целый корабль ради ларца с письмами будет куда дороже.
У Короса с собой папирус с печатью из канцелярии самого вельможного Акаманта, носившего непривычное звание диойкета. Все писцы подчинялись теперь ему. Но, поскольку грамотеев в Навплионе пока что не наблюдается, то и подорожная помимо букв была украшена печатью в виде повозки. Во избежание путаницы. Архонт Навплиона повздыхал, пожевал губами, но ослушаться не осмелился. Впрочем, Коросу не понравилось то, как его приняли. И как будто опасаются отказать, и в то же время раздумывают, а стоит ли выполнять настолько затратное поручение.
Разбаловался народец, — отметил Корос. — Не чует на горле железную руку государя. Считают, что спокойствие само собой происходит. И что войны прекратились сами, и что разбойников на море поубавилось от того, что они померли в один день от внезапного поноса. Думают, что могут своей волей жить. Доложу сиятельному непременно, как приеду. Не нравится мне это.
Тем не менее требуемое он получил и уже к вечеру был у ворот Микен, стуча кулаком в дерево створок. Стучал долго, потому как стража не спешила пускать его в город.
— Чего тебе надо? — услышал он ленивый голос со стены.
— Писец я из Энгоми! — крикнул Корос. — Послание от господина нашего Солнца басилею Микен.
— Жди там, — произнес озадаченный стражник. — Не пойму я, о чем ты толкуешь, парень. Доложиться надо господину лавагету. Скажет пустить, пущу. А нет, проваливай к своему Солнцу. Или откуда ты там приперся…
Ворота открылись нескоро, и Корос, который уже пропустил внутрь караван с зерном, вынужден был ждать. Ослы прошли, а он нет.
— Заходи! — услышал он ленивый голос. — Господин лавагет велел пропустить.
Надо сказать, древняя столица Арголиды впечатлила паренька не на шутку. Он гладил ладонью огромные камни, из которых были сложены стены, и гадал, как могли люди затащить их на крутую гору.
— Нет! — пришел он к единственно верному выводу. — Люди этого сделать никак не могли. Сами боги камни здесь сложили.
Эта несложная мысль успокоила Короса совершенно, а вид многоэтажного здания, выходящего вперед красными колоннами, поселил в его груди очередную завистливую мыслишку. Все же Микены оказались куда больше, чем Энгоми, и просторнее. Ни домов простонародья за стеной нет, ни храмов. Только несуразно огромный царский дворец, напоминающий пчелиный улей, да россыпь зданий поменьше. Амбары для зерна, склады с шерстью, с медью, с запасными колесами к боевым колесницам, кузни и прочие службы. Тысячи человек жили здесь, работали здесь и умирали здесь же, не покидая ни на день кольца микенских стен.
А вот преддверие мегарона и сам мегарон заставили Короса презрительно фыркнуть. В Энгоми золотые быки стоят у входа во дворец, а тронный зал выкладывают разноцветным камнем так, что глаза слепит от мешанины ярких красок. Здесь же всего лишь штукатурка, расписанная убогими фигурками. Словно ребенок баловался. Никакого сравнения с мастерством египтянина Анхера, который высекает в камне цветы, птиц и людей.
— Пройди, — слуга кивнул Коросу, и тот набрав воздуха, прошел в тронный зал микенских царей.
Эгисф, сидевший в кресле ванаксов, был здесь не один. Рядом с ним, в кресле пониже, сидела полная женщина с брезгливо выпяченной губой. Массивные золотые серьги доставали до пышных плеч, оттягивая своей непомерной тяжестью уши, скрытые под вычурной прической. Корос знал, что такие серьги надевали на уши сверху, а то и вовсе крепили их к драгоценному обручу, охватывающему голову. Он столько золота на одном человеке еще ни разу не видел.
Сам царь оказался мужчиной лет сорока, с головой, украшенной обильной проседью. Он не выглядел могучим воином, напротив, стать его не впечатляла. Зато глаза оказались остры и насмешливы. Он точно не был глупцом.
— Царь! — коротко поклонился Корос. — Я привез послание от Энея, господина нашего Солнца, повелителя Кипра, Ахайи, Вилусы, Милаванды и многих островов Великого моря.
— Повелитель Ахайи? — брюзгливо выпятила губу царица. — Мы сами правим своей землей, слуга дарданца.
— Говори, посланник! — Эгисф положил руку на ее ладонь, и Клитемнестра замолкла, сверля писца презрительным взглядом.
— Господин наш Солнце приказывает прибыть тебе, царь Эгисф, на Сифнос, — спокойно сказал Корос. — Он будет там весной, в день, когда ночь становится равна дню. Государь наш Солнце приплывет с малой свитой, чтобы принести жертвы богу Посейдону, своему отцу. Тебе же, как преданному сыну, надлежит сопровождать его в этом служении.
— Да что этот выскочка себе позволяет! — взвизгнула царица, и Эгисф не стал ее останавливать. Он лишь посмотрел на Короса так, что у того сердце в пятки провалилось.
— И господин наш Солнце напоминает тебе, что дань с земель Аххиявы не пришла до установленного дня. Он вопрошает тебя: не нужна ли тебе помощь войском? Или цари Пелопоннеса позабыли, что такое война на их землях? Или, может быть, про это забыл ты?
— Ты пришел сначала к нам или заглянул еще к кому-то из басилеев? — прищурился Эгисф, прожигая Короса колючим взглядом.
— Я был в Афинах, царственный, — с достоинством ответил Корос. — И в Коринфе.
— И как тебя приняли? — спросил царь. — Ты ведь принес туда такое же послание.