Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор
Конечно, это огромная ответственность. Теперь с меня спрос будет еще строже, ведь я должен был «попробовать» что-то, а давать конкретный результат. Сверлильный станок, надежные замки, мощные пушки — всё это теперь было моей прямой обязанностью, подкрепленной чином и статусом.
Но в тот момент я не думал об ответственности. Я чувствовал пьянящую радость успеха. Мои знания, мой труд, мой риск — всё это оценили по заслугам. Я смог не просто выжить в этом чужом, жестоком мире, я смог найти свое место, доказать, что я чего-то стою. Инженер Волков, погибший под обломками цеха, мог бы гордиться Петром Смирновым, артиллерийским фельдфебелем и новоиспеченным дворянином. Путь наверх был открыт.
Мой новый чин фельдфебеля и, тем более, дворянство, конечно, многое поменяли на заводе. Теперь ко мне обращались не иначе как «господин Смирнов» или даже «ваше благородие» (к этому я так и не привык, дико звучало). Шлаттер выделил мне каморку побольше, уже не в старом сарае-цейхгаузе, а в здании поприличнее, рядом с мастерскими. Даже приказал выдать мне солдата-денщика из отставных — старичка Потапа, который должен был у меня прибираться да бегать по поручениям. Жизнь налаживалась, становилась какой-то более солидной, что ли.
Но вместе с уважухой и новыми возможностями пришла и другая хрень, куда более опасная. Зависть. И не простая зависть работяг, а зависть людей при власти, которые сидели в высоких кабинетах здесь, в Питере, и считал себя пупом земли.
До этого я был для них никем — странный тульский умелец, сирота, которому повезло попасться на глаза генералу фон-дер-Ховену да поручику Орлову. Мои успехи с литьем и станком замечали, но считали скорее приколом, удачей. Ну, фартануло парню, ну, молодец. Но когда пришел указ о присвоении мне чина фельдфебеля, да еще и дворянства, да еще и со ста рублями награды — вот тут-то некоторые и задергались.
Как так? Какой-то мужик без роду, без племени — и вдруг такая милость от самого Царя! А ведь у них, у шишек этих, у каждого были свои протеже — свои мастера, свои инженеры (часто «немцы»), которых они двигали, которым выбивали заказы и награды. И эти протеже годами сидели на теплых местах, получали нехилое бабло, а толку от них часто было ноль. Пушки как рвались, так и рвались, ружья как давали осечки, так и давали. А тут явился хрен пойми кто — и сразу результат! Да еще какой! Это било по их самолюбию, ставило под сомнение их собственную крутость и умение подбирать кадры.
Первые звоночки я услышал, когда попытался получить нормальные материалы для своего сверлильного станка. Когда выгнали старого Воробьева на его место пришел новый — некий господин Лыков, с виду приличный, но с хитрющими глазками и, как я быстро понял, человек кого-то из влиятельных чинуш в Артиллерийской Канцелярии, не самого генерала, а кого-то пониже, но тоже с весом.
Когда я пришел к Лыкову со списком того, что мне надо — хорошего металла для резцов, бронзы для подшипников, нормального дуба для станины (я решил переделать ее понадежнее), — он встретил меня с приторной любезностью.
— Ах, господин Смирнов! Наслышан, наслышан о ваших успехах! Рад служить такому умельцу! Всё, что надо — мигом предоставим! Только вот… — он развел руками. — Сами понимаете, война… Запасы скудные… Металл хороший весь на клинки идет, бронза — на пушки для флота… Дуб тоже весь расписан… Вы уж погодите маленько… Авось, подвезут чего… Или возьмите пока вот это железо, — он указал на кучу ржавого дерьма в углу, — она хоть и неказистая, а может, и сгодится на ваши нужды…
Это была та же песня, что и при Воробьеве! Явная тягомотина, саботаж под видом «трудностей». Я попытался возразить, напомнил про приказ Шлаттера и генерала обеспечивать меня всем необходимым. Лыков только вздыхал и ссылался на «строгий учет» и «первостепенные нужды». Стало ясно, что он получил команду сверху тормозить мои работы, не давать мне развернуться.
Потом начались наезды на качество замков, которые мы начали делать по-новому. Приперлась какая-то комиссия из Канцелярии (явно не по инициативе генерала или Орлова), долго вертела в руках пружины и огнива, докапывалась до малейших царапин, до цвета металла после закалки. Составили акт, якобы, «новшества сомнительны, требуют дальнейших испытаний, а посему массовое производство начинать рано». И это несмотря на то, что пробная партия показала себя отлично! Кто-то явно не хотел, чтобы мои замки пошли в серию, возможно, потому что это било по интересам тех, кто поставлял на заводы старое, негодное фуфло.
Даже поручик Орлов, который всегда меня поддерживал, как-то пришел ко мне хмурый.
— Беда, Петр, — сказал он тихо. — Нашел я тебе пару мастеров-слесарей толковых, хотел к тебе перевести, для станка твоего. А мне из Канцелярии отказ пришел. Дескать, люди эти нужны на другом, «более важном» участке. А на каком — кто его знает. Явно кто-то палки в колеса ставит. Чуют, что ты им поперек горла со своими машинами да замками. Боятся, что ты их всех переплюнешь.
Я понял, что круг замкнулся. Мелкие интриганы типа Клюева и Воробьева были лишь пешками. Теперь против меня начали играть фигуры покрупнее, сидевшие в теплых кабинетах, привыкшие получать чины и награды не за реальные дела, а за интриги и блат. Мой успех был для них как кость в горле. Они не могли допустить, чтобы какой-то выскочка-мужик добился большего, чем их собственные блатные ставленники.
Это было куда опаснее, чем саботаж мастеров или воровство кладовщика. Против таких людей я был почти бессилен. У меня не было ни связей при дворе, ни знатных покровителей (кроме, может быть, самого генерала, но и его влияние имело пределы). Меня могли запросто убрать с дороги — причем не физически, как пытались раньше, а по-тихому, административно. Сослать куда-нибудь на Урал под предлогом «передачи опыта». Завалить бумажками. Или просто перекрыть кислород — лишить ресурсов, людей, поддержки — и все мои проекты заглохнут сами собой.
Искать защиту? У кого? У генерала? У Орлова? Но что они могли против целой шайки завистливых чинуш и вельмож? Может, попытаться пробиться к самому Царю? Рассказать ему о том, как его же слуги тормозят важное дело? Рискованно, почти безумно. Но другого пути я пока не видел. Надо было либо смириться и ждать, пока меня сожрут, либо идти ва-банк.
Я решил действовать через Орлова. При очередной встрече выложил ему всё как есть.
— Беда, ваше благородие. Душат меня потихоньку. Материалы не дают, людей тормозят, замки мои маринуют. Боюсь, не дадут станок доделать. А он же Царю нужен! И вам, артиллеристам! Да, за месяц я не успел его сделать, но осталось всего чуть-чуть.
Орлов выслушал, помрачнел.
— Знаю, Петр, знаю… Сам вижу. Лыков этот — прихвостень Брыкина из Канцелярии, а у Брыкина свои интересы. Твои успехи ему мешают. Да и не он один там такой.
— И что делать? Дадим дело загубить?
— Нет! — Орлов сгоряча стукнул кулаком по столу. — Не для того бьемся! Надо искать поддержку выше. У генерала или… может, еще кого. Есть тут у меня один знакомец… человек серьезный, вхож к самым главным… Граф Брюс, Яков Вилимович. Слыхал?
Яков Брюс! Еще бы я не слыхал! Правая рука Петра, главный по артиллерии, ученый, инженер, алхимик — кого только из него не делали! Человек огромного влияния, ума острого и нрава сурового.
— Брюс⁈ — переспросил я с трепетом. — Да разве ж он станет слушать меня, вчерашнего работягу, простого фельдфебеля?
— А мы сделаем так, что станет! — хитро улыбнулся Орлов. — Ты подготовь бумагу толково. Кратко, ясно, по пунктам. Что за станок, какая польза. Что за замки, чем лучше. И про палки в колесах — тоже напиши, только без имен, намеком. А я уж найду способ эту бумагу графу на стол положить. Он хотя и суров, людей толковых ценит. А уж если он за тебя слово скажет — тут никакой Брыкин не пискнет!
Это был рискованный шанс — лезть к самому Брюсу!
Несколько ночей я потел над этой запиской. Писать-то я умел, но изложить мысли на бумаге так, чтоб было и понятно, и убедительно, да еще и по форме правильно — было непросто. Старался писать кратко, по делу, без соплей, но с упором на пользу для государства. Описал принцип станка, его плюсы. Изложил суть улучшений замка, приложил простейшие расчеты. И в конце — тонкий намек на «некоторых нерадивых чинов», мешающих делу.
