Герман Романов - Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК
— Федюня, а ведь крупные вороны не зря слетелись! — тихо прошипел Путт. — Чует сердце, за кем. Надо действовать, ведь Фомин и опоздать может. Мало ли что у него там произойдет, а эти раньше срока пожаловали.
— Зачем говоришь? И так все ясно. Надо за теми в гостиницу идти, упускать их никак нельзя. Они могут в любую минуту по телефону отряд на подкрепление сюда вызвать.
Путт на минуту задумался, старательно морща лоб. Потом тихо сказал, чуть протягивая слова:
— Риск большой. Без рекогносцировки, не зная числа противников, их дислокацию, возможные действия? Авантюра чистой воды, наши маскарадные кожанки здесь не помогут.
— Пьяными матросами туда зайдем и фактор отвлечения задействуем, — Шмайсер кивнул на притихшую в углу Машу.
— А это дело! — оживился гауптман и обратился к кадетам: — Ребятки, быстро перепоясали гимнастерки ремнями да кепки нахлобучьте. В карманы патроны сыпьте, в кобуры револьверы засуньте. И кепки на лоб сдвиньте, уж больно у вас лица не пролетарские и года молодые. Но как только мы за угол выедем и этих тихо пристрелим — тела в кузов закидывайте, а сами на козлы вместо них устраивайтесь. Ясно, господа кадеты?!
— Так точно, господин капитан! — в один голос отозвались мальчишки, глядя восторженными глазами на Путта.
— Хорошо. А вы, Илья Антонович, берите «Льюис» с дисками и сейчас усаживайтесь в кабриолет Поповича. По нашему сигналу трогайтесь первыми, за последней повозкой остановитесь. Там большевик притаился. Пристрелите его из «глушителя» и в фургон закиньте. Но лучше живым его взять, язык нужен, мужик явно трусоват, если по походке судить. И помните — Попович для вас старший, вы выполняете его приказы, пока господин подполковник не подойдет, — Путт дернул плечом и повернулся к мальчишкам.
— Господа кадеты, вы готовы? Тогда спрыгивайте и за углом вставайте. Как наша машина тронется и повернет, за ее корпус прячьтесь, пока мы этих не уберем. Действуйте!
— Есть, господин капитан, — мальчишки уже надели ремни, сложенные на ящики, сунули в карманы несколько десятков патронов, перепоясались кобурами, схватили по паре револьверов и выпрыгнули из кузова.
— Вы, Илья Антонович, чуть что — прикройте нас огнем «Льюиса» с кабриолета. А если жарко тут станет, то перебирайтесь на «Бюссинг» обратно и с ДШК лупите. Лента уже вставлена. Освоили технику?
— Так точно, герр гауптман! Хотелось поскорее опробовать его в деле! — штабс-капитан посмотрел чуть ли не умоляюще.
Он оказался под стать Шмайсеру — полчаса отдыха эти двое провели за изучением крупнокалиберного пулемета. Причем Федор, обоснованно считавшийся специалистом, вскоре признал, что русский офицер освоил ДШК более чем успешно, вот только пробных стрельб провести не могли по понятным причинам. Грохота от него слишком много, все окрестности на уши поднять можно.
— Опробуете! Но сейчас берите «Льюис» и идите к Поповичу. Там ваше место. На вас надеюсь, не подведите. Царя ведь для России спасаем.
— Не подведу, господин капитан! — Сухинов четко козырнул, прижав ладонь к кепке, взял пулемет и, отодвинув полог, спрыгнул с машины.
— Маша, вы можете нам помочь? Дело о жизни или смерти Российского императора Михаила Александровича! — Путт был несколько смущен, но губы решительно сжаты.
— Конечно, для того я с вами и поехала, — тихим голоском ответила ему девушка. — Что мне надо сделать?
— Мы пойдем вместе в гостиницу под видом пьяных матросов и… И не менее пьяной, полураздетой шлюхи. Если будут препятствовать, то разыграем спектакль. Якобы желаем посмотреть на императора, коего будем называть Мишкой, а вы хотите вступить с ним в соитие…
— Вы что? Это как понимать? Вы в своем уме? — даже в сумрачном кузове было видно, как багровый румянец заполыхал на щеках девушки и стал охватывать ее шею.
— Видите ли, барышня, но вид обнаженной женской груди или бедер действует на любого мужчину отвлекающе, — голос Путта был холоден и деловит, без малейшей эмоциональной окраски.
— А чекисты тоже люди, и, пока они будут пялиться на ваши прелести, мы со Шмайсером сможем бесшумно их перебить. Они не должны начать стрельбу, ведь другие сразу поймут что к чему и застрелят его величество. Но я не могу настаивать или приказывать вам. А потому мы пойдем с Фридрихом вдвоем. Барон, я сейчас переоденусь, и вы приведите свою флотскую форму в надлежащий вид. Бескозырку себе по имечку подберу, а ты уж другую возьми, «императором» побудешь у нас.
— Господа! — голос девушки чуть дрогнул, и румянец сменился на щеках бледностью. Но закончила Маша уже решительным тоном: — Я пойду с вами. Скажите только, что надо мне делать?
— Надеть свое платье на голое тело — тогда ваши прелести будут видны яснее. Оно чуть помято, но так еще лучше. Голос должен быть чуточку развязан, взгляд похотлив. Руками иной раз хватай барона за интимные места, целуй его — вы ведь любовники. Ладно. Давайте переодеваться, а там прорепетируем разок и пойдем.
Путт быстро скинул с себя чекистскую униформу, натянул тельняшку на голый торс, затем надел брюки и форменку. Присев на ящик, зашнуровал на ногах грязные ботинки, просунул руки в рукава бушлата и нахлобучил на голову бескозырку.
Шмайсер тоже переоделся, но зачем-то разорвал на груди форменку и тельняшку чуть не до пупа, выставив на всеобщее обозрение татуированную синей вязью грудь. Оба засунули за ремни парабеллумы и прикрыли их полами бушлатов. На плечо каждый повесил по кобуре с маузером, а в рукава и за голенища пристроили ножи.
Переодевались быстро, привычно, то и дело натыкаясь в тесноте друг на друга, иногда касаясь нагой девушки. А та, без стыдливости, с нескрываемым удовольствием скинула с себя всю чекистскую одежду и, молочно белея тугим красивым телом, спешно надела помятое платье. Поправила его на себе и провела ладонями по бедрам.
— Молодцом! — кратко констатировал Путт и уверенными движениями порвал на ней платье, сделав глубокое декольте и длинный разрез на бедре. Девушка от неожиданности вскрикнула, попыталась прикрыть обнажившуюся грудь ладонями. Щеки снова заполыхали багровым румянцем, но вот только гауптман был деловит, прямо не мужчина, а живой механизм. Путт набросил ей на плечи бушлат и закрепил его английскими булавками.
— Тут подкладка разрезана, я за нее маленький браунинг, чисто дамское оружие, поставлю, вот так, — капитан закрепил пистолет, спокойно касаясь локтем ее груди. — А потому, Маша, руку сильно не отводи в сторону, а то пистолет видно будет. И так его на сторонку перекосило, но то в глаза не бросится, ибо тогда твоя грудь лучше обнажается и взгляд притягивает. Но ты будешь стрелять только тогда, когда наши дела швахом пойдут, никак не раньше. Маленький пистолетик как раз есть оружие революционной барышни в это нелегкое время, так что никто не удивится.
Путт шагнул назад, с видом художника посмотрел на преображенную девушку. И сделал последний мазок на свою картину — зачерпнул ладонью с пола несколько соломинок и перепутал их с русыми распущенными волосами.
— Я для тебя Андрюха, или Дрюня. Барона зови Федькой, Федюней, кобельком и прочими именами. Ну а мы тебя будем кликать Машенькой, красавицей и прочее. И импровизируйте, импровизируйте! Не забывайте, что вы пьяные. Да, кстати, где тут матросское добро, что Мойзес им привез на обмывание, мать их, твоей, Маша, невинности?
Путт порылся немного, затем открыл коробку и вскоре достал из нее бутылку темного стекла. Весело, но тихо засвистел, глядя на яркую этикетку с французским текстом.
— Коньяк! Старый, выдержанный! Для скотов, что самогон от водки не отличат. Глотнем по разочку и обрызгаем наши одеяния для адекватного запаха и вящей правдоподобности. И пару-тройку бутылок с собой возьмем для антуража.
Они сноровисто раскупорили бутылки, и три авантюриста приложились к горлышкам, причем поперхнулся и закашлялся только Шмайсер, а отнюдь не Маша, которая быстро сделала два больших глотка, а потом побрызгала на себя из бутылки.
— Так, а теперь изобразите любовные ласкания. Гладьте там друг друга, целуйтесь, что ли, — Путт принял позу завзятого режиссера, сверля взглядом «влюбленную» парочку. Неожиданно для него за какую-то секунду Маша совершенно преобразилась — невинная девушка куда-то исчезла, зато вместо нее появилась прожженная шлюха привокзальных кварталов.
И взгляд стал соответствующим — похотливым и стервозным. Девушка провела кончиком розового языка по губам, крепко прижалась к опешившему Шмайсеру, положив левую ладонь на ширинку и гладя правой ладошкой по небритой щеке.
— А корешок у тебя ничего, матросик. Загонишь свой блудень мне под маленькие булки? — Голос был с такой завлекающей хрипотцой, что видавший виды Путт ошалело раззявил пасть, а радист просто остолбенел.
