Андрей Валентинов - Ангел Спартака
Мы все в тот теплый, летний вечер были живы: мой Эномай, Крикс, Ганник, Спартак. Не Тот Фламиний переводил своих греков, Тит Лукреций, которого я еще даже не знала, писал бесконечную поэму о богах, сотворенных из атомов. И Гай Юлий Цезарь был жив, сенатор Прим, и Агриппа, ему тогда и семи не исполнилось.
И я... И я была жива. Жива — и счастлива. Простоволосая девочка в мятой синей тунике.
Девчонка сидит у окна, глядя на темнеющее, предзакатное небо. Рядом столик, на нем чашка с козьим молоком, нетронутый кусок хлеба. Закат над Помпеями, закат.
Закат.
* * *— Ждешь, подруга? Не меня ли?
Когда такое спросят, да еще на улице, рука сразу к ножу тянется. Или к заколке, та ближе. Поздний вечер, почти даже ночь, возле входа в «Огогонус» никого, и соседний переулок пуст. А всего-то хотела воздухом прохладным подышать. Подышишь в этих Помпеях, как же!
Только не стала я спешить ни с ножом, ни с заколкой. Голос-то женский, пусть и низкий, почти бас.
Обернулась.
— Как ты без своего одноглазого вышла, я и подумала — подойти надо, ждет человек.
Может, и жду. Только не ее, конечно, — толстуху-«волчицу» из «Огогонуса». Ту, что винишко хлебать горазда.
— Моего очередного поторопить пришлось, — «волчица» подмигнула, облизнула спелые губы. — Где прижала, где погладила, сама понимаешь. Так что, подруга?
Что? Очередной друг из Рима обещал появиться к полуночи. Предыдущий — Терций, этому, значит, Квадратом быть. Такое у меня «что» выходит. Это у меня, а у нее, толстухи?
— Везувий. — Теперь она уже не улыбается. — Или ослышалась я?
И вновь о ноже подумалось. Не ослышалась толстуха, а вот я слишком голос повышала, пока с товаркой ее костлявой речи о свободе вела.
— К претору не побегу, не бойся. И нож, что у тебя под туникой, зря не трогай. Такое видела?
Протянулась ко мне пухлая белая рука. На указатель ном пальце — кольцо, гладкое серебряное. И второе — н безымянном, с печаткой бронзовой.
— Смотри, может, узнаешь.
Темно на улице, только такое я на ощупь различу. Вот значит, как!
… На круглой печатке — рогатый Бык, попирающий волчицу. Точно как у меня, только не золото — бронза. Бык против Волчицы. Государство Италия.
— Фортунатой зови, подруга. Имя — издевательство словно. Видишь, Удачливая я какая!
* * *Холод — нежданный, злой, почти зимний. Холод — и тьма. Тяжелые капли мерно бьют по гулкому камню. Три удара, один, снова три.
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
Глаза развязали, теперь вместо повязки — безвидная чернота. Почему-то подумалось, что таков, наверное, Тартар-Шеол.
— Мы писали Криксу, Папия. Мы посылали гонца. Странно, что он не рассказал тебе о нас.
Да, странно. И очень плохо. Неужели не верит мне Первый Консул?
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
Тот, кто говорит, рядом, но я не вижу ничего, даже темного пятна. Если верить голосу, этот человек очень стар. Человек? Почему мне так страшно? И о Шеоле зачем-то вспомнила!
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
— Крикс не хочет, чтобы мы ему помогали. Но, может, помощь нужна тебе, Папия Муцила, внучка консула?
Мой перстень он лишь ощупал. Или... Тот, кто живет в Тартаре, должен видеть во тьме!
— Мне нужно узнать побольше о когортах Глабра. Особенно о шестой.
Собственный голос узнала с трудом. Не голос — хрип.
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум! А следом — смех, негромкий, невеселый.
— Опять война, Папия Муцила? Значит, мы ничему не научились? Когорты, легионы, наступление, отступление? Войну ведет не только войско, ее ведет весь народ, вся земля — от небес до могильных глубин. Разве римляне победили бы, если бы Юпитер, Диус Патер, Отец богов, не оказался сильнее тех, кто помогал нам? Повержено не только Государство Италия, но и боги Италии!
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
— Римляне — избранное племя. Избранное Отцом Богов! Ты понимаешь, что это такое, Папия Муцила?
Закрыла я глаза, закусила губы. Понимаю? Еще как по понимаю! «Выбранному Им племени Отец дает власть нал миром. Их несколько, избранных, но одно ты слишком хорошо знаешь». Помню, Учитель!
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
— Ты — посвященная, Папия Муцила, хотя и не служишь нашему господину. Но ты еще придешь к нему — к тому единственному, кто в силах противостоять Юпитеру, кто отвернулся от Рима, потому что Рим отвернулся от него. Италия его тоже забыла — и шагнул в пропасть. Боги Этрурии — Аита, Тутлунс, Турмс, Тухулка, которых боятся даже римляне, — лишь его тени, его слуги. Он тот, кто придет к нам на помощь. Против слуг Неба встанут слуги Земли — и наш господин пошлет верным своим победу.
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
— Можешь мне верить, Папия Муцила, внучка консула. Моего господина оскорбляют именем Отца Лжи, но сейчас он не станет лгать, как не буду лгать я. У нас общий враг — тот, кто скоро придет на Землю волею своего Отца, дабы построить тут свое беззаконное Царство. Рим не должен стать ему опорой — и в этом мы все согласны.
Бум-плюх-бум! Плюх! Бум-плюх-бум!
— Я, посланец и слуга Диспатера, Отца Подземного, Невидимого, приветствую тебя! А чтобы ты поверила, повторю: мой господин не враждует с твоим. С тем, кого называют Хэмтриос.
Антифон«Хэмтриос»... Оски, кампанцы и самниты говорят вместо «ф» — «т», к существительному мужского рода обычно прибавляют «ос».
Хэмфри.
От того ночного разговора у меня осталась память — и небольшая свинцовая табличка. Пустая, гладкая, без надписи. Если правильно написать на ней имя врага — и если сделать еще нечто... Но о таком не говорят вслух.
Я ни о чем не спрашивала, но мне рассказали. «Хэмтриос» не враг Невидимому Отцу, даже больше, чем не враг. Слуги их тоже не всегда во вражде.
Так мне об этом и говорили: непрямо, выбирая слова, недоговаривая. Не во вражде. Не всегда.
Потом... Потом мне многое объяснил Учитель, но главное я поняла еще там, в черной темноте, под мерный стук тяжелых капель. Отчаяние — такое же черное, как тьма у меня перед глазами, толкнуло друзей Италии на службу тому, от кого отвернулись даже римляне. Даже они!
Когда тонешь, хватаешься за соломинку. Когда дерешься насмерть, бьешь врага заколкой для волос.
А еше мне передали несколько слов. Первую часть должно говорить вслух, вторую — главную — лишь в мыслях. Простые слова! Скажи — и тебе помогут, дадут, что просишь.
Слова — и свежий труп. Сначала нужно позвать Смерть.
Диспатер обещал не отказать ученице Хэмтриоса, своего неврага.
* * *— Повтори, пожалуйста, Квадрат.
— Ал-лауда... Алауд-да...
— Алауда. «Жаворонок». Поняла. А я думала, что когорты имеют только номера. Значит, трибун Квинтилий Басс отправлен Глабром, чтобы набрать эту когорту? Или она уже набрана?
— Н-не знаю, П-папия. Зн-начка когорты в лагере Клавдия нет, Кв-винтилий в-взял его с собой. Он счита-ется одним из л-лучших триб-бунов, воевал еще с М-мит-ритадом при Сул-ле. Глабр лично уг-говорил его пойти с ним в п-поход.
— Трибуна нет, значка когорты нет. И самой когорты нет, но она почему-то имеет имя... Не понимаю, Квадрат.
— Я т-тоже, П-папия. Пусть т-твои друзья поберегутся.
* * *— Ну я тебе скажу, госпожа Папия!..
— Ты нашел шестую когорту, Аякс?
— Где ее найдешь-то? Нет ее в городе, сама знаещь И возле города нет, и за городом — ребята Публипора все осмотрели. А я по табернам пробежался, думал, легионера какого увижу, винца ему налью...
— Увидел?
— Не-а, не увидел. Нет. И декуриона твоего нет. Ни Цербера в этих Помпеях нет, одни девки. Зато девок!.. Не смотри на меня так, Папия, сама же говорила: обстановку изучить следует.
— Изучил?
— Ха! Да наша Капуя по сравнению с Помпеями этими — самнитская деревня. И чего интересно? Что девок много — ладно, но у них, оказывается, корпорации имеются, прямо как у нас, гладиаторов. Одни в «волчатниках» службу справляют, другие дома, возле окошек сидят, а еще есть, которые на улицах, есть, что у ворот промышляют, гостей цеплять пытаются. А самые ушлые — у хлебных лавок. Вот гляди!
— Фу ты!
— А чего «фу»? Хороший хлеб, вкусный. У них тут самый лучший хлеб только в виде этой... гордости и пекут. Станет такая у лавки — и корзину перед собой, а оттуда гордости так и торчат. Попробуй, теплый еще!
— Аякс!!!
— Ну ладно, Папия, я ж тебя повеселить хотел. А то сидишь целый день, на дорожник смотришь, не пьешь, не ешь... Мы же чего можем, делаем, это только богам с небес все видно.
— Пять когорт, неполных когорт, самых обычных. И шестая — с именем. Не знаешь, когда когортам дают имена, мой Аякс? А я вот узнавала — почти никогда. У римлян даже легионы только под номерами. У Суллы был именная когорта, он ее из родичей тех, кого мариани убили, собрал. «Мстители» она называлась. Понимаешь.
Самая лучшая?
— «Жавороник», «Жаворонок», Квинтилий Басс — «Жаворонок»? Почему ее нигде нет? Если бы ее прятали где-нибудь в лесу, парни Публипора заметили бы. А если она далеко, в Риме скажем, то зачем нужна?
