Злой гений Порт-Артура - Романов Герман Иванович

– Евгений Иванович, но все десять крейсеров необходимо вооружить. И набрать команды. Плюс «Ангара» и «Лена», те уже готовы к выходу как крейсера. Или еще нет?

– Последние два корабля крейсерами не будут, только быстроходными транспортами, которые в случае блокады Порт-Артура будут обеспечивать с ним связь. Хотя пушками их вооружим, но уже не их стодвадцатимиллиметровыми Кане, а старыми шестидюймовыми, в тридцать пять калибров. На каждый из вспомогательных крейсеров необходимо поставить по полудюжине таких орудий, не меньше, а на «Лену» с «Ангарой» – все восемь, у них водоизмещение больше десяти тысяч тонн. Тогда есть шанс отбиться, если какой-нибудь из новых японских малых крейсеров их догонит. Старые однотрубные крейсера самураев сделать это не смогут, у них максимальный ход меньше восемнадцати узлов, а в свежую погоду будет еще меньше, да и мореходность неважная.

– Евгений Иванович, да где найти семьдесят два орудия?! – Скрыдлов ахнул во второй раз. Снял очки, протер стекла белоснежным платком и после паузы горячо заговорил: – Тут без разоружения старых кораблей в Севастополе и на Черном море никак не обойтись. А для этого потребуется долгое время и согласование с адмиралтейством. Долгие месяцы одной только переписки…

– На нее нет времени, идет война, – жестко произнес Алексеев. – Любые бюрократические проволочки смертельно опасны для нашего флота, а потому действовать будем решительно и ставить министра о наших делах постфактум. Я получил от государя Николая Александровича карт-бланш на все действия. – Алексеев поправил большой белый крест на шейной ленте. Знаки Георгия 2-й степени ему сделал лучший ювелир в Дальнем, старый еврей, приехавший сюда заработать. И не прогадал – теперь заказов у него будут сотни. В списках на награждение за Бицзыво и Дальний были сотни офицеров, и многим полагались несколько пожалований – и чинами, и орденами, за эти бои и прежние дела. А это процесс долгий: пока листы дойдут до Петербурга, пока их там рассмотрят, подготовят указы, много воды утечет. Потом сообщат по телеграфу о наградах сразу всем списком – сотни телеграфных полосок наклеят на картонки.

И с наградами не все так просто: кроме Георгия от лица государя ничего не выдавалось. Офицеру и чиновнику требовалось или купить установленный образец, или заказать его изготовление. Конечно, в войну орден с мечами выдавался, но… Сколько времени пришлось бы ожидать заслуженную награду, учитывая бюрократические проволочки и долгий путь до Маньчжурии? Так что при получении телеграфного подтверждения о высочайшем пожаловании многие офицеры сразу надевали ордена, уже заранее заказанные и изготовленные. Так поступил и Алексеев. Георгии 2-й и 3-й степени ему изготовили, но так как на шее носится только высшая степень, то свою 3-ю степень он торжественно вручил генералу Фоку.

Подобное широко практиковалась как в армии, так и на флоте, когда генералы и адмиралы сами отдавали офицерам, которым государь-император пожаловал «белые крестики», собственные награды. Вот только еще никогда не было случая, чтобы адмирал передал свой малый шейный крест генералу, – случай сам по себе экстраординарный, обычно дело касалось только крестов 4-й степени, на колодке. Так что эхо пронеслось по всему Квантуну, прокатилось по Маньчжурии, докатилось до Владивостока. В высшей степени символический жест был мгновенно оценен, напряженные отношения между флотскими и армейскими офицерами сгладились. Теперь все почувствовали вкус победы, бордели были забыты – гарнизон и флот готовились к будущим сражениям, склоки остались в прошлом.

О нижних чинах и говорить не приходится – тем делить вообще было нечего. И стрелки из дивизии генерал-лейтенанта Фока с георгиевскими крестами на гимнастерках за бой у Бицзыво братались с матросами из экипажа «Севастополя», у которых на форменках были точно такие же награды за бой у Дальнего. А с 1-м отрядом миноносцев, что атаковали японские транспорты у Бицзыво, армейцы, причем отнюдь не скупо, охотно поделились трофеями: солдаты и офицеры знали, что такое справедливость и взаимопомощь. Так что все прекрасно поняли символичность жеста наместника и оценили его в полной мере…

Глава 36

– Страшные времена приходят, Александр Викторович! Теперь не то что в ротных колоннах, во взводных ходить нельзя – шрапнель всех выкосит еще на подходе. И эти пулеметы еще… Не думал, что трещотки настолько опасны! Если во фланг стрелять начнут, то выкосят всех. Как ты под Бицзыво японцам устроил, то еще побоище вышло! – Несмотря на сварливый тон, Стессель был доволен и, прищурив глаза, с интересом наблюдал за идущими по пыльной дороге вытянутыми ротными колоннами. Одна из них была особенно видна – гимнастерки у солдат еще не были перекрашены, и белые пятна хорошо рассматривались даже с почтительного расстояния.

– Как и форма, Анатоль. Видишь, ее еще не перекрасили! В глаза бросается, всю роту хорошо видно!

– Наказать надобно, тогда только поторопятся, – тут же отозвался Стессель, истолковав все на свой лад. И добавил со вздохом: – Делаем все, что можем сами, никакой помощи от Куропаткина нет. И вообще, я не понимаю: он воевать будет или «золотой мост» японцам выстраивать только мастак?

– Будет, но по старинке, оттого потери у него в дивизиях будут страшные! Мы себе такого позволить никак не можем – людской ресурс у нас крайне ограничен, нужно каждого солдата ценить, ибо как отрежут от Лаояна, то пополнений не будет.

– Можно подумать, что сейчас они есть… – Стессель выругался в три загиба, что случалось только в минуты сильного раздражения.

Действительно, вплоть до недавнего времени по железной дороге беспрерывно поступало пополнение, причем после специального отбора – самые молодые возраста запасных, недавно отслуживших, а потому ничего не забывших, муштрованных, еще здоровых и крепких парней, не дотягивающих до тридцатилетнего рубежа несколько лет. Потому, наверное, Порт-Артур так долго продержался в осаде – молодым ведь проще переносить тяготы, чем пожилым людям.

В мае поступающий контингент кардинально изменился: теперь степенные бородачи с сединой в головах стали нормой. Они давно забыли о воинской службе, на трехлинейку смотрели выпученными глазами, ведь в свое время они служили с берданками. Вливать таких запасных в кадровые полки было безумием, так как боеспособность батальонов резко снизится, да и скорость на маршах значительно уменьшится. А говорить о наступательном порыве вообще не приходится – хорошо еще, если в обороне будут устойчивы, не дрогнут и не побегут в первом же бою.

Пришлось прибегнуть к кардинальным мерам и резко ускорить переход к новой штатной структуре, убедив Стесселя перейти на «тройчатку» в подразделениях и убрав из дивизии один полк. Все просто: в каждом батальоне, а их в Восточно-Сибирских стрелковых полках по три, а не по четыре, как в пехотных дивизиях, в четвертую роту переводились все «старые» и немощные солдаты. И она выводилась за штаты. Зато в батальон добавлялась пока еще внештатная команда из полудюжины митральез конструкции штабс-капитана Шметилло с двумя траншейными пушками.

Охотничья команда каждого стрелкового полка удваивалась, в нее отбирали самых сметливых солдат и охотников, и тем самым она доводилась до штатов полнокровной роты. Которые, в свою очередь, оставив при полку четвертые взводы, сводились в егерские батальоны трехротного состава, которые усиливались нормальными пулеметами и двумя десантными пушками, переданными с кораблей. Именно на них делал ставку Фок. На маньчжурских сопках легкая пехота, вооруженная фактически горными пушками и станковыми пулеметами, могла доставить японцам массу неприятностей, а в борьбе за перевалы и тропы была настоятельно необходима.

Да и сами стрелковые полки получили значительное усиление, несмотря на некоторое сокращение штатов. В распоряжение командиров поступила полковая артиллерия – батарея из четырех старых 87-мм пушек, имеющая из боеприпасов не только шрапнель, но и гранату. А также пулеметную команду из четырех «максимов» на станках «полозьях» или треногах, причем к ним, как к пушкам, срочно изготавливали железные щиты, что должно было значительно снизить потери расчетов от осколков и пуль.