Евгений Токтаев - Тени надежд
– Не пора ли нам выбрать симпосиарха?
Царем пира избирали человека острого ума, способного увлечь гостей игрой или состязанием в пении, риторике. Инициатива наказуема: хозяину не удалось отвертеться от этой "должности" и, по правде сказать, справедливо, ведь он здесь был единственным, кто знал всех присутствующих.
Скульптор совершил возлияние Дионису и продекламировал:
– Мил мне не тот, кто, пируя, за полною чашею речи
Только о тяжбах ведет, да о прискорбной войне;
Мил мне, кто, Муз и Киприды благие дары сочетая,
Правилом ставит себе быть веселее в пиру[26].
Рабы наполнили чаши гостей и те дружно выпили, подарив несколько капель богам. Музыканты, незаметно возникшие в мегароне, расположились у стен, ударили в тимпаны. Запели флейты. Гости оживились: в зале, перед пиршественными ложами появилась Таис. Она была одета в золотистую короткую эксомиду, открывавшую правую грудь. Черные волосы, достающие почти до пояса, заплетены в две тугих косы, совсем не в обычае гетер, укладывавших их в более сложные прически. В правой руке афинянка держала короткий меч. В левой – небольшой тонкий жезл с подвязанной к нему длинной алой лентой. Таис двигалась в такт музыки с кошачьей грацией, а лента, пребывающая в постоянном движении, обвивала гетеру по спирали, образуя своеобразный кокон, из которого время от времени выскакивало стальное жало. Девушка кружилась на носках, временами замирая на кончиках пальцев, с такой легкостью, словно не весила ничего. Полы эксомиды развевались, отчего у гостей захватывало дух.
– Пирриха, пирриха! – выкрикивали гости название этого воинственного действа, зародившегося в Спарте.
Это была не совсем пирриха, танец, который исполняют с оружием и, чаще всего, не в одиночку, но задуматься о том некогда. Неспешный вначале, темп нарастал, как приближающийся издалека раскат зевсова гнева в грозу.
Апеллес вскочил с ложа и начал хлопать в ладоши, поддерживая ритм. Его примеру последовал Менелай. Глаза молодого человека расширились в восхищении. Казалось, для него сейчас во всей Ойкумене не существует ничего, кроме танцующей четвертой Хариты.
Таис резко переломилась пополам, сталь клинка лязгнула о каменный пол, а гетера взлетела в воздух, опираясь только на меч. Лента скользнула по отточенному лезвию, взмыла вверх. Один алый лоскут остался на полу.
– Таис! Таис! – гости хлопали уже все.
Ритм все ускоряется. Шаг, поворот, шаг на носке, пируэт на кончике большого пальца – попробуйте-ка повторить мужи-воины! Прыжок, приземление. Афинянка изгибается назад, спина дугой, волосы-ночь метут по полу. Снова лязг меча. Гости в восторге, никто не сожалеет об иззубренном клинке, судьба у него такая. Шаг, прыжок, поворот.
– Таис! Таис!
Мчится по мегарону красно-золотой ветер, свистят флейты, тимпаны уже и не слышно, тонут они в ритме, что в едином порыве гости выбивают ладонь о ладонь. Шаг, прыжок, поворот. Хлопают гости, кружится в танце Таис. Кровь стучит в висках, сердце выпрыгивает из груди. Ничего вокруг уже нет, только ветер, цветная метель.
– Лети, ветер!
Афинянка, завертевшись в очередном сложном пируэте, выпустила ленту из рук и молниеносными взмахами меча рассекла ее на четыре части. Прыжок, мягкое приземление. Ни на миг не останавливаясь, Таис "перетекла" из высокой фигуры в низкую, уложила на пол клинок. "Вынырнула", вытянувшись в струну, с поднятыми вверх переплетенными руками, отогнув кисти под прямым углом, и замерла.
Гости взревели от восторга, взорвался мегарон громом рукоплесканий.
– Таис!
– Анадиомена... – прошептал художник, не в силах оторвать взор от гетеры.
Высокая грудь афинянки учащенно вздымалась. Девушка раскраснелась. Умеренно-смуглая, не бледная, как свободнорожденные эллинки, избегающие появляться на солнце неукрытыми, но и не загорелая дочерна, подобно уроженкам южных краев, Таис напоминала сейчас статую, отлитую в коринфской меди, той самой, о которой вздыхал Лисипп. Умастить кожу золотистым оливковым маслом для блеска, и не отличить.
– Слава четвертой Харите!
– Никогда подобного не видел...
– И не увидишь, она одна такая!
– Иди к нам, афинянка!
Ложе для Таис было предусмотрено. Устроившись на подушках, разгоряченная пляской сильнее, чем мужчины вином, афинянка оказалась рядом с Менелаем. Молодой человек благоговейно смотрел на гетеру, будто на расстоянии вытянутой руки от него находилась сама Урания.
– Муха залетит, – с улыбкой покосилась на него Таис.
– А? – очнулся македонянин и закрыл рот, – прости, я прежде не встречал богинь.
Гетера повернулась к нему, собираясь что-то сказать, но слова внезапно застыли на языке, глаза расширились в изумлении.
– Кто ты?
– Мое имя Менелай, я младший сын Лага, одного из князей Орестиды.
– Младший сын? Так ты брат Птолемея?
Молодой человек кивнул. С афинянки мигом слетел налет божественной недоступности. Превратившись в самую обычную девятнадцатилетнюю девчонку, она придвинулась к гетайру и с жаром спросила:
– Давно ли ты видел его? Он жив и здоров? Где он сейчас?
Эксомида сползла с плеча афинянки. Взгляд Менелая упал на обнаженную грудь Таис и он покраснел. Глаз, правда, не отвел, это было, поистине, выше человеческих сил. Слегка заикаясь, гетайр пробормотал:
– Н-недавно. Он в Сардах. Жив. Здоров.
Менелай сглотнул и, справившись с волнением, уже увереннее сказал:
– Так ты знакома с ним? Он ничего не говорил мне.
– Знакома... – чуть рассеянно произнесла Таис, глядя в сторону, – последняя весточка от него пришла в начале осени. Все кругом завертелось... В Элладе война, в Азии война. Я понимала, что письма могли затеряться в пути, но сердце не на месте.
Менелай помолчал немного, а когда вновь собирался что-то спросить, не успел рта раскрыть, как вниманием гетеры завладел Лисипп.
– Скажи, Таис, там, в порту, ты так и не ответила, что же заставило тебя пуститься в путь с Апеллесом?
Афинянка покосилась на художника, но тот смотрел будто бы сквозь нее, погруженный в свои мысли.
– Я всегда мечтала увидеть мир, другие страны, людей. Но как иначе может путешествовать женщина? Только с победоносным войском.
Лисипп кивнул.
– Да, женщине одной, тем более столь прекрасной, путешествовать, даже в компании одного-двух телохранителей, в наше время небезопасно, в этом ты совершенно права. Но и войско македонян никак не может служить тебе надежной защитой. Всякие люди там есть. Даже боги в своих храмах не защищают ищущих спасения от насилия. Разве что мстят потом святотатцам, но я бы не хотел оказаться в роли мстителя за погубленную жизнь четвертой Хариты. Или среди соратников Антигона есть кто-то...
– О, да! – поспешила ответить афинянка.
Лисипп взглянул на Менелая, тот кивнул.
– Душно стало в Афинах, – подал голос Апеллес, – выйдешь на улицу – кругом разговоры о войне. Крики "вернем" сменяются воплями "отберем", и все реже последние сопровождаются словом "назад". Победа в Фермопилах вскружила афинянам голову. Повсюду разговоры о возрождении Архе, нового Морского Союза. Город бряцает оружием...
Художник замолчал, поглаживая бороду и изучая капли вина на дне пустой чаши.
– Что-то наш избранный симпосиарх отлынивает от своих обязанностей! – громко заявил Сополид.
– Действительно! – поддержал командира Аристон, – наши кубки пусты, музыка стихла...
– Справедливо, – согласился скульптор, – эй, рабы, разлейте вино, да не ждите, пока чаши гостей вновь опустеют!
Рабы поспешили исполнить приказ, а Лисипп продолжил:
– Не устроить ли нам состязание в пении?
– Верно, пусть Таис еще и споет! – подхватил кто-то из гостей.
– Нет, – покачал головой Лисипп, – не будем излишне утомлять нашу гостью. К тому же, кто желает состязаться с Харитой? Заранее проигрышное дело.
– Правильно!
– Да, верно!
– Состязание!
– Нужно установить правила, – продолжил скульптор, – ведь не следует одну меру прикладывать к песне любовной или гимну. В чем же мы станем состязаться?
– Женам пристало взывать к Афродите, – сказал Сополид, – мужам же – славить Бромия[27]!
– Или Ареса.
– Верно, предлагаю состязаться в воинских гимнах.
– Согласны!
– Рабы, освободите один стол, – скомандовал Сополид, и, когда распоряжение было выполнено, взошел на импровизированную орхестру.
– Разве мы варвары, чтобы попирать ногами место, за которым едим? – неодобрительно покачала головой, афинянка, но в этот раз на ее слова не обратили внимание.
– Чем мы хуже спартанцев? – разгоряченный вином иларх, слегка покачиваясь, сбросил с плеч хитон, – вспомним древние обычаи[28]. Жаль, шлема нет. Ладно, пусть будет венок.
Македонянин принял величественную позу. Лисипп, ваятель мужей-воинов, цокнул языком, слегка прищурившись: сложение иларха в точности повторяло канон Поликтета, создателя знаменитого "Копьеносца". Сополид раскатистым низким голосом запел:
