Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
— Через стены я не вижу. Но пирсы пусты. Так утверждает разведка.
— Разведка утверждает и кое-что другое, — раздался знакомый голос из-за спины.
Север вздрогнул и повернулся. В углу палатки стоял Бурос. Префект, войдя, не заметил его.
— Что именно?
— Митридат посылал гонцов еще из Пергама. Мы перехватили одного. Наверняка он не единственный. Это не считая голубей. Гонцы к Неоптолему и Зеникету.
— К Зеникету? Кто такой Зеникет?
— Я рад, — сказал Фимбрия, — что тебе не надо рассказывать, кто такой Неоптолем. А Зеникет, это один царек с Пиратского берега.
— Я бы не стал говорить о нем столь уничижительно, — сказал разведчик.
— И откуда ты такие слова-то знаешь...
— Значит, Гай Флавий, ты думаешь, что скоро корабли у Митридата будут? — спросил Север.
— Молодец, — одобрительно кивнул легат, — всегда ценил тебя за быструю соображалку. Будут. Скоро.
— Разве Неоптолема не связывает Сулла?
— А как он его свяжет? Сулла — сухопутный зверь. Неоптолем — морской. Если кто и держит Суллу, так это Архелай, но к нашим делам это никак пока не относится.
— Что же, значит надо штурмовать город, иначе царь улизнет.
— Штурмовать, — мрачно протянул Фимбрия, — посчитай, сколько дней мы потратили на Пергам.
— Мы строили машины. Сейчас нам не придется их строить, они же готовы.
— Города берут не машины, — покачал головой Фимбрия, — а люди. Люди измотаны.
— У царя тоже.
— Перед тобой тут заходил Тит Сергий, он мне доходчиво объяснил, что взять Питану сложнее, чем Пергам. Да я не слепой, и сам это вижу. Хотя, признаюсь, первый порыв был — штурмовать. Но стены здесь столь же высоки и крепки, а их протяженность меньше. Оборонять легче. Все сначала, Север.
Префект молчал.
— Мы расточаем силы в этих штурмах и осадах, — сказал легат.
"Вторая осада, а ты уже говоришь, как о многих".
— Тем временем подойдут корабли, и Митридат улизнет, хохоча над глупыми римлянами. Война затянется. Мы не получаем подкреплений, примкнувшие к нам города могут изменить. Провиант добывать все тяжелее. Обчищая амбары, мы восстанавливаем местных против себя. Они огрызаются. И будут огрызаться сильнее. Мы скоро сожрем все в округе, а после этого Азия нас самих поглотит.
"Не проиграв ни одного сражения, проигрываем войну", — подумал Север, — "значит, не только меня одного гложет эта мысль".
Он высказал ее вслух.
— Тоже понял, — удовлетворенно кивнул легат, — Ганнибал как-то умудрялся несколько лет воевать в Италии, оторванный от всех своих тылов, снабжения и подкреплений. Как жаль, что я не Ганнибал.
— Сулла — тоже отрезанный ломоть, — напомнил префект, — в Риме марианцы и ему никто не помогает.
— Как жаль, что я не Сулла.
— Что ты собираешься делать?
— Кончать с Митридатом, — ответил Фимбрия, — кончать войну.
— Значит, все же штурм?
— Нет.
Легат свернул папирус и вложил его в кожаный футляр.
— Это письмо. Ты доставишь его лично. Я не доверяю больше никому.
— Кому доставить?
— Лукуллу.
Север присвистнул.
— Я не ослышался? Лукуллу? Луцию Лицинию?
— Ты не ослышался.
— И что в письме? Что я должен сообщить ему?
— Ты должен убедить его блокировать Питану с моря.
— Разве у Лукулла есть флот?
— Есть, — подал голос разведчик.
"Так вот почему Носач так зол — не хочет связываться с сулланцами. Но, похоже, другого пути действительно нет. В конце концов, все мы римляне и сражаемся против общего врага".
Фимбрия положил на стол увесистый кожаный мешочек.
— Это деньги. Их не жалей. Тебе придется нанять корабль.
— Каким образом? Если тут поблизости есть что-то водоплавающее крупнее рыбачьих лодок, то только в Питане. И где сейчас Лукулл?
— Я не знаю, — сказал Фимбрия, — чего так смотришь на меня? Я не говорил, что задание будет легким.
— Ходили слухи, что он на Родосе, — сказал Бурос, — но может быть уже ушел.
— Он займется островами, — высказал уверенность Фимбрия, — Кос, Книд, Хиос. Будет склонять их на свою сторону. Луций Лициний все делает тщательно. Сначала набор союзников, только потом война.
— Я бы отправился верхами в Фокею, — предложил Бурос, — там узнал бы последние новости и слухи и нанял судно.
— Вот его, — легат кивнул в сторону разведчика, — с собой возьмешь.
— Понял. Сколько людей я могу взять еще? И каких?
— Ну не когорту же.
Север прикинул.
— Пять-шесть человек достаточно.
— С ума сошел? Если ты с таким отрядом на корабль взойдешь, тебя в первом же порту продадут избитого и голого. Идет война, а купцы и в мирное время все — наполовину пираты, если добыча легка.
— Не думаю, что я легкая добыча.
— Север, я тебя посылаю делать важное дело. Мне не будет выгоды с того, что ты сгинешь, доказывая, сколь проворно владеешь мечом. А проверить это непременно найдутся охотники, я не думаю, что в здешних водах римляне популярны. Возьмешь два контуберния[75]. Кого именно, выберешь сам, я предупредил Сергия. Советую взять не только мордоворотов, но и кого-нибудь грамотного. Может пригодиться с Лукуллом. Этот ублюдок твердолоб, упрям, как бык. Его напором не проймешь. Дипломатия нужна.
— Я говорил тебе, Гай Флавий, какой из меня дипломат. Я возьму тессерария Барбата. И, если ехать верхами, то своих кавалеристов. Будет быстрее.
— Не советую. Поговори с Сергием, он назовет тебе бойцов получше. Найдет, кто хорошо ездит верхом.
Квинт хмыкнул: не первый раз ему доводилось слышать мнение старых вояк, что кавалерист хорошим бойцом быть не может и с пешим легионером не сравнится.
— Когда отправляться?
— Немедленно.
Север отсалютовал и вышел. Разведчик последовал за ним.
Глава 10
— А он не слишком самоуверен? Он терпит одно поражение за другим. И это только от Суллы. А ведь Сенат посылал еще и младшего консула с легионами в Азию. Полагаю, сейчас Митридат между двух огней.
— Мне кажется, этого посланника следует воспринимать иначе. Царь не предлагает помощь, а сам просит ее.
— Крик о помощи... И он пришел, как проситель, к тем, кого сам же и предал?
— Не горячись, Альбин. Никого он не предавал. Поскольку не произносил клятв. Это распространенное заблуждение, что мы тогда договорились. Почему-то оно очень популярно среди молодежи. Многие склонны обвинять в своих неудачах кого угодно, любого заморского царя, но только не себя.
Седой, крепко сбитый мужчина поднялся из-за рабочего стола, заваленного свитками и восковыми табличками и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Его более молодой собеседник стоял у распахнутого окна, сложив руки на груди и покачивая пальцами полупустой кубок.
— Темнеет.
Седой подошел к окну.
— Я совсем плохо стал видеть в сумерках. Старею. А когда-то... — седой не договорил, погрузившись в воспоминания.
— Ты совсем не стар, Телесин. И уж точно не дряхл. Ты еще поведешь нас на травлю волчицы, я верю, этот день наступит.
— Травля... Многое меняется в этом мире, Альбин. Даже в медленно текущую реку не войти дважды. А мы... Боюсь, что нас несет бурный поток и выбор у нас невелик: плыть по течению, не зная, что там, за поворотом, или попытаться догрести до одного из берегов, рискуя разбиться о камни. Какой берег лучше, Альбин? Митридат? Или марианцы? Ты говоришь, я не дряхл. Да, могу держать меч. Но кто я такой? Бледная тень Муцила...
Понтий Телесин, нынешний лидер самнитов, уцелев в Союзническую войну, остался единственным из их вождей. Все прочие пали в сражениях, во главе с консулами государства Италия, Квинтом Помпонием Сихоном и Гаем Папием Муцилом. Трехлетняя война была италиками проиграна, их государство уничтожено. Самниты и марсы, две основные движущие силы союза племен понесли чудовищные потери. Они сражались мужественно, отчаянно и сложили оружие, лишь добившись от римлян уступок, предоставления гражданских прав. Казалось, хотя бы одна из целей достигнута и жертвы не напрасны, ведь именно требование римского гражданства и высокомерный отказ Сената послужили причиной того, что италики, многовековые соседи римлян, принужденные к неравноправному союзничеству, взялись за оружие. Однако римляне, пообещав права, сдержали слово лишь формально. Сенат распределил италиков по восьми избирательным трибам из тридцати пяти. Таким образом, получив вожделенное гражданство, более многочисленные италики остались в политическом меньшинстве.
В конце войны идею об уступках союзникам продвигала партия популяров во главе с Гаем Марием. Особенно усердствовал народный трибун Сульпиций Руф, близкий друг Марка Ливия Друза, известного борца за права италиков, убийство которого и послужило формальным поводом к войне. Партия оптиматов во главе с Суллой сопротивлялась, как могла, но все же популяры вынудили их согласиться с уступками, приобретя тем самым преданность италиков. В гражданской войне между Суллой и Марием, самниты, марсы, луканы поддержали последнего.
