Ник Перумов - Волчье поле
Крики смолкли. Все — и Георгий — смотрели, как на очистившееся от других поединщиков поле выезжают Предслав и Ямназай. Роск и саптарин обошлись без приветствий. Просто разъехались в стороны, на мгновенье замерли и в звенящей тишине погнали застоявшихся коней.
Прочь будущее и прошлое! Их нет. Осталось лишь настоящее. Только застывшее над вдруг поседевшим полем солнце. Только конский топот да неотвратимо сближающиеся копья. Только нервный, прерывистый зов флейт, древний стяг в роскском небе и волчий вой. Вой, что слышен средь бела дня.
ЛЕСНОЕ СКАЗАНИЕ (Вместо эпилога)
Там, где степной прибой разбивается о кромку лесов, разбросаны по земле одинокие курганы. Их много; кем насыпаны они и для чего — забылось. Иные убраны каменными венцами, на вершинах других нет ничего; но есть средь курганов один, на самом берегу Кальмея, глядящийся в его вечные воды. Возле того кургана невольно замедлит шаг любой путник. Высится там одинокий камень, прямой и острый, словно меч, вонзенный в землю рукоятью вниз. Курган окружают травы, веселое степное многоцветье, однако тут и там пробит зеленый ковер странными серыми стеблями, навроде ковыльных, что не растут более нигде в роскских пределах. Чем ближе к вершине, тем гуще они, и так до тех пор, пока не вытеснят полностью обычные полыни с овсяницей да житняком. Серое воинство окружает угрюмый камень. Стоит налететь ветру, хлещут по неподатливым граням тонкие листья, острые, словно стрелы. Хлещут и хлещут, не останавливаясь, пока не стихнет порыв; однако камень, как ему и положено, стоит себе, нимало этим не потревоженный.
Мало и смутно говорят об этом кургане среди росков. Не потому, что не осталось тех, кто помнит, — а потому, что не всякое знание должно быть отдано всем. О нем не рассказывают у дорожных костров или на речных переволоках. В тишине заповедных боров, где до сих пор кроются древние капища, от старшего к младшему, от посвященного к посвящаемому передается сокровенное. Отчего? — потому, что не жалует это знание священство, не одобряют владыки-епископы и сам митрополит, ибо начало тех «сказок» затерялось во временах, когда в Роскии не знали ни Господа, ни Сына Его. Но уже и тогда умели роски держать копье и меч, не взыскуя чужого, но и не поступаясь своим.
…Рассказчик привалился спиной к неохватной сосне, не боясь измазать смолою видавший виды плащ. Он говорит. Ученик слушает. Слова тихо кружат по лесной поляне, незримые, словно ночные мотыльки. Только отзвуки, только картины, рисуемые одним лишь воображением. И оживают древние дни, когда жили роски свободно и счастливо, хотя и в те времена шли с юга, широкою степной дорогой враги, считать коих пристало одним лишь острием меча.
Повествуют, что не затерялись еще в ту пору заветные слова, помогающие и видеть, и ведать. Не ждали тогда роски помощи с небес, среди них самих находились такие, что могли и молнию свести с синевы, и открыть колодец на сухом пустыре.
Волхв-рассказчик останавливается, переводит дух. Обводит взглядом поляну. Пристально смотрит на единственного ученика, прямо ему в глаза. Паренек кое-что знает — иначе не сидеть бы ему здесь, — но от начала до конца слушать историю эту еще не приходилось.
Жил в былые года на степном рубеже Роскии князь именем Вой, и не зря прозывался он так. Когда бы ни подобрался охотник за роскским добром к его градам, всегда ему заступали дороги Вой со своими кметами, и всегда брали они верх.
Не только смел был князь, не только в воинском деле хорош — непрост он был, ведал заветные слова, как и отец его, и дед, и прадед. Силен был Вой, но жесток, как жестоки меч или копье. Случалось, роптали его же сородичи, мол, хорош наш князь на одной лишь войне, ибо нравом буен, необуздан, судит поспешно, карает сурово.
И вот собрались как-то избранные кметы Воя, други, с кем множество раз бился плечо к плечу и спиной к спине, и сказали: «Княже! Всем ты хорош, и нет в роду нашем или соседних никого, кто с тобой сравнится. Но не одними битвами жив род, не одно лишь с мечом умение потребно. Чтобы править мудро, возьми жену, она утишит страсти твои».
И пришли в те дни из дальнего града двое, отец и дочь, и была дочь, именем Влада, тех лет, когда пора повязывать плат замужней, расплетая девичью косу. Разумны были речи ее, так что дивились даже старики; могла она врачевать раны, изгонять хворь, и даже сама земля родила лучше там, где она шептала свои слова.
А отец ее ведал прошлое и будущее и знал, как было и как сделать так, чтобы худого не допустить, а хорошее — не сгубить ненароком.
Видя все то, и пришли кметы ко князю, сказав ему то, что сказали.
И в скором времени взял Вой в жены Владу. С тех пор и впрямь словами Влады утишился его нрав, и слушал он мудрый совет ее отца. Настала благодать на земле росков, только недолго она длилась.
Волхв переводит дух. Слова словно рождаются сами, и уже не речь перед слушающим, но видение.
…Клубится степь. Вдоль тонких речных жил вверх, к лесам, поднимается, словно дурная кровь, чужое воинство. Кто ведает, каким богам они кланялись, каким языком говорили; враги у порога, и роски вновь берутся за оружие.
Вой их ведет, машет плачущим женщинам, мол, бросьте, глупые, вернусь скоро и с победой. Но нет среди провожающих Влады, нет и ее отца. Некому проститься с князем, некому пожелать, чтобы вернулся, некому прошептать напоследок заветные слова, до последнего следя взглядом за уходящей ратью!..
Не зря ведал прошлое да грядущее отец Влады. Спрятал он дочь в дальней лесной ухоронке. Спешил, потому что знал, чем все закончится…
Вот и леса рубеж, вот и степная бескрайность. Встали за спиной да по бокам роскские дубы, извечные други-помощники. Впереди — вражья рать, да сколько раз то было!..
Сдвинулись щиты, опустились копья. Князь Вой про себя молвил слово, которое он, коли нужда крайняя настанет, вслух скажет, помощь роскам призывая; сам мечом махнул своим — пошли, мол.
Не раз и не два опрокидывал Вой находников, да в этот раз не срослось, не получилось. Обошли роскское воинство со всех сторон, и даже собственные стрелки, на ветвях дубов укрытые, не помогли — сломили их числом. И после того уже в спины роскам полетели с тех дубов меткие стрелы.
Не воздух рубили мечами роскские воины, не пустоту пронзали копьями. Падали им под ноги находники, рассеченные, насквозь проткнутые, размозженные могучими палицами; да только не хватило в тот раз ни храбрости, ни силы, ни крепости, ни даже заветного слова.
Произнес его Вой, даже не произнес — выкрикнул, сердце собственное разрывая, когда увидел, чем дело оборачивается. Однако и у врага нашлись те, кто сумел в том крике заветное слово распознать и собственным словом встретить. Потемнело небо, закружился вихрь, взлетели вороны — незримо столкнулись два слова, да оба и погасли.
Мечи все решали, а мечей со степной стороны много больше оказалось.
Да к тому же словно раздвоилось вражье войско: одна голова с Воем и его кметами грызется, а другая на беззащитные грады пасть разинула.
…Владу же обманул отец ее. Хотел спасти родную кровь любой ценой. Вот и соврал, мол, не бойся, дочка, то простой набег, сколько таких было и сколько будет! А мне вот твоя помощь срочно потребна, в дальнем лесном краю целебных трав набрать, о каких я тебе еще и рассказать не успел — врачевать раненых, когда муж твой вернется с победой.
Поверила ему Влада, не простилась с Воем, не проводила его, не сказала заветных слов; а отец, скрыв дочь в глухой сторожке, обернулся филином и полетел туда, где встало, принимая последний бой, войско росков. Видел старик, как пали почти все воины, как сам Вой бился до последнего, пока не упал, пронзенный множеством стрел.
Отвел тогда глаза находникам Воев тесть, не то змеей проскользнул, не то филином пролетел — неведомо как, но оказался подле раненого князя и, покуда еще кипел вокруг бой, вынес зятя, втащил на ближайший курган, что подле кальмейского берега.
Непрост был князь, нелегко было исторгнуть из него жизнь. Но без того, что ведал отец Влады, настал бы ему конец.
Очнулся Вой и видит вокруг себя мертвое поле и верных кметей, оставшихся на нем без погребения; и почувствовал князь, что словно вновь вонзаются в него все до одной степные стрелы.
Попытался он встать, повернулся, увидал зарево и спрашивает князь у тестя своего: что за огни такие в ночи, отчего светло, словно днем? Отвернулся старик и ничего не ответил, а Вой, приподнявшись, взглянул и понял: пылают леса на севере, горит роскская земля, пеплом распадаются грады, гибнут в огне последние защитники рода, а вместе с ними — и жены, и малые детишки, и старики, хранители памяти.
