Александр Трубников - Черный Гетман
— Нам не нужны деньги, — ответил Измаил. — Нам нужны знания.
— Спрашивайте, — пожал плечами мурза. — Только, если можно, дайте вначале халильной еды: баранины или конины, в крайнем случае просто хлеба. У меня от голода мутнеет в глазах, но если я сейчас попробую хотя бы маленький кусочек этого шайтаньего угощения, — он указал на валяющееся перед ним сало, — то мне, чтобы очиститься от скверны, придется совершить долгий и разорительный хадж.
— А почему вас кормят только салом? — поинтересовался Ольгерд.
— Запорожцы не только хорошие воины, но и очень веселые люди, — скосившись на караульного, пробурчал Еникей. — Они смотрят на то, как мы, мучаясь от голода, жуем этот жуткий прогорклый жир, тем самым делая харам, и смеются как дети…
— Это лучше, чем быть посаженным на кол, — заметил Измаил. В голосе египтянина неожиданно прорезалась сталь. Мурза осекся и заерзал, словно заостренный конец уже коснулся его тощей задницы.
— Я готов рассказать все что знаю! — плаксиво выкрикнул он. — Но только прошу об одном — не глумитесь над моей верой и дайте хоть немного еды.
Ольгерд достал из наплечной сумки четвертушку хлеба, протянул татарину. Тот с ворчанием впился в нее зубами. Дождавшись, когда пленный, почти не жуя расправится с едой, они продолжили разговор.
— Зачем ты пошел в набег на бедный хутор вместе с неверным разбойником? — спросил Измаил.
— Щемил приехал ко мне в юрт и сказал, что это приказ Димир-аги.
— Ты и воины твоего юрта — служите Димир-аге?
— Ногайцы не служат никому, даже самому султану! С этими неверными мы просто торгуем.
— Торгуете людьми?
— Однажды Пророка, мир ему, спросили: "Какой заработок является наилучшим?" Он, мир ему, ответил: "Тот, что человек заработал своими руками или в результате добропорядочной торговли". Пророк, мир ему, также сказал: "Настанет время, когда человек перестанет заботиться о том, дозволенным или запретным является богатство, которое он приобретает". Так говорит Коран. Так что наше занятие дозволено Пророком и угодно Аллаху!
— Оправдываться будешь перед своими имамами, — перебил пленника Измаил. — Говори по делу.
Мурза кивнул:
— В это селение мы явились не за добычей. Здесь и в лучшие времена поживиться было нечем. На казацкие хутора нападать — все равно, что кошку стричь: шума много, шерсти мало. Просто я не рассчитался с Димиром за последний ясырь, а Щемил, тот, который убил старого музыканта, приехал к нам в стойбище и передал, что Димир простит долг, если мы ему поможем. Отказывать было глупо, я должен был много денег.
— Как Щемила нашел твое стойбище? Степь большая…
— Это для вас, копающихся в земле, степь большая. Для нас, кочевников она — родной дом. Там, где прошла орда, остается след, видимый до зимы. Любой, кто здесь вырос, его легко разберет. А кроме того, на курганах, где стоят языческие истуканы, мы оставляем тайные знаки. Тот, кто знает секрет, всегда найдет место, где кочует нужный юрт.
— И что же, вы так дружны с христианином Дмитрием, что посвящаете его в свои ногайские секреты?
— Почему нет? Война это одно, а торговля — совсем другое. Недавно крымские Гиреи были союзниками казаков, сегодня хан воюет против них вместе с ляхами. С Димир-агой еще мой отец был в союзе, и это выгодный союз. Другим ногайским юртам, чтобы взять ясырь, нужно собираться большой ордой, высылать дозоры, пробираться через деревянные заборы, которых с каждым годом становится все больше, обходить засады, рискуя жизнью идти вглубь земель и, страшась погони, гнать обратно живой товар. А мы получаем пленных прямо в степи и ведем их на продажу в Ор или Кафу. Выручаем, конечно, меньше, зато ничего не тратим. Ногайцы моего юрта не только хорошие воины но и лучшие купцы!
— Значит вот к кому Душегубец гонял ясырь, — вполголоса произнес Ольгерд, обращаясь к Измаилу. — Теперь про Темир-бея его спроси.
— Само-собой, — кивнул египтянин. — Ты знаешь Темир-бея?
Мурза усмехнулся.
— Кто же не знает второго человека в ногайской орде?
— Вот даже как, — задумчиво произнес Измаил.
— Темир-бей знает Димир-агу? — спросил Ольгерд.
— Нет! — испуганно замотал головой Еникей. — Мой юрт хранит эти дела в строжайшем секрете, иначе любой могущественный бей сам станет торговать с неверными и мы останемся без дохода.
— Верю, — улыбнулся Измаил. — Ну что же, Еникей, считай что жизнь ты себе сохранил. Теперь жди до утра, пока мы не решим, что будем делать дальше.
* * *Ольгерд с Измаилом сидели у костра. Рядом, помешивая какой-то отвар, сопел посвященный во все дела Сарабун. После того, как лекарь стал свидетелем кобзарева рассказа, компаньоны перестали от него таиться и открыли цель поездки на сечь.
— Может и вправду нужно было из Киева сразу к Радзивиллу скакать, — не отрывая взгляда от пляшущего языка произнес Ольгерд. — Теперь все запуталось так, что голова кругом идет. Душегубец — сын самозванца, ищет Черного Гетмана, да к тому же убивает тех, кто знал его с детства.
— Мы правильно поступили, приехав сюда, — покачал головой Измаил. — Теперь мы знаем, кто такой этот Дмитрий и откуда он взялся на нашу голову.
— А что нам дает это знание, египтянин?
— Ты помнишь о чем мы говорили с тобой ночью на Днепре? — спросил Измаил.
Ольгерд кивнул:
— Про то, кто может использовать Черный Гетман.
— Вот именно. И если этот разбойник искренне считает себя внуком царя Иоанна Гордого, то…
— … это означает, что он хочет завладеть перначом, чтобы завоевать корону Московского царства. Ты это хочешь сказать, Измаил?
— Именно так. И если в его жилах течет кровь Рюрика, то ему это вполне по силам.
— Послал Господь родственничка, — скривился Ольгерд. — И что мы по-твоему можем узнать от этого Темира?
— Если бей питает к племяннику родственные чувства, мы порадуем его рассказом о том, что Дмитрий жив. Если же Темир проклинает его, то тем более станет нашим верным союзником. Я согласен с тобой, Ольгерд, Душегубец должен быть где-то рядом с правителями Речи Посполитой, но самый короткий путь к нему для нас лежит через скифскую степь. Татары сейчас воюют на стороне поляков, против казаков и московитов, так что заручившись поддержкой ногайского бея мы сможем проникнуть туда, куда иначе не будет прохода.
Ольгерд помолчал, обдумывая все сказанное, веско кивнул, встал от костра, пошел в сторону казацкого лагеря:
— Схожу со старшим потолкую. Предупредить его нужно, что завтра мы в степь уходим. Да насчет проводника поинтересуюсь.
— Зачем нам проводник? — удивился Измаил. — Чем мурза не хорош? Пообещаем его отпустить без выкупа, когда найдем Темир-бея, он землю будет носом рыть.
— Хорошо. Тогда отправляйтесь с Сарабуном спать. Завтра, как небо порозовеет, выезжаем
Узнав о решении компаньонов Еникей едва не прослезился от радости и долго нахваливал своему Аллаху благородных и щедрых джигитов, которые отказались от выкупа и тем самым не лишили последней лепешки его многочисленных жен и детей.
Для того, чтобы попасть в степь, где обычно в это время кочует юрт Темир-бея, требовалось перебраться на левый берег Днепра. Не желая рисковать лошадьми, переправляясь вплавь через широкую реку, Ольгерд выяснил у казаков, что ниже по течению в полусотне верст есть паромный перевоз и, распростившись с запорожцами, покинул затерянный в плавнях хутор.
В последний момент, когда кони уже въезжали в чуть заметный проход, побитый сквозь камыш, Ольгерду перегородила путь давешняя старушка. Одной рукой она ловко перехватила коня под уздцы, другой протянула увесистый рогожный куль, внутри которого, было не меньше пяти фунтов сала, судя запаху, заготовленного еще для воинов князя Владимира.
— Не жалко? — спросил он бабку, тща себя робкой надеждой, что сможет избежать щедрого дара.
— Бери, сынок — мотнула головой хуторянка. — В дороге любая еда сгодится. Мы-то смотреть на него уже не можем…
Связанный мурза, чей конь шел с ольгердовым стремя в стремя, скосился на куль, потянул носом и, почуяв ненавистный запах, бессильно зашипел.
* * *Маленький отряд — четыре всадника, три заводных коня и вьючный мерин, которого Сарабун купил перед самым отъездом у хуторян за пятнадцать талеров, останавливаясь лишь на короткие ночевки, двигался к своей цели. Степь встретила путешественников серебристыми волнами трепещущей на ветру ковыли и желтеющими озерами разнотравья. Несмотря на кажущуюся безжизненность здешние просторы таили в себе завидную дичь. Страдающий от отсутствия халильного мяса Еникей выпросил у Измаила свой сагайдак и через пару часов подбил прятавшуюся в пожухлой траве дрофу. Чтобы не возиться с ощипыванием перьев, назначенный походным кашеваром Сарабун запек ее, обмазав в глине и огромную птицу ели вчетвером целых два дня.
