Валерий Елманов - Сокол против кречета
– Ага, – подтвердил Прок. – Почитай, вовсе от них не отходили. Только там разорвало одну, как я понял. Уж больно сильно бабахнуло.
– Как это? – удивился Вячеслав. – От неосторожного обращения, что ли?
– О том я не ведаю, – пожал плечами Прок. – Знаю лишь, что если бы не это, мне бы бежать не удалось, а как рвануло – такой переполох поднялся, что я и улизнул.
О Гайране Прок решил не рассказывать вовсе, хотя смутно подозревал, что если пушку на самом деле разорвало, то не просто так, а с его помощью. Да тот и сам, криво ухмыляясь, пообещал, что Прок о нем очень скоро услышит. Но одно дело – подозревать, а другое – утверждать. Уж лучше поведать только то, что видел собственными глазами. Так-то оно понадежнее будет.
– Вои, кои в степи в полон захвачены были, сказывали, что их пушкари ни разу и не стрельнули. Не успели. А потом сами себя взорвали, чтобы живыми не даться, – добавил он.
– Если мне память не изменяет, то у них было аж пять батарей, то есть пятьдесят стволов, – задумчиво произнес Вячеслав. – Да еще двадцать в Оренбурге. Всего, стало быть, семьдесят. И еще десять тяжелых, которые при осаде – милое дело. Получается, как любила говорить моя мамочка Клавдия Гавриловна, нашим же салом и нам по мусалам. А ты смышленый, – неожиданно похвалил он ратника. – Сумел удрать. Такая смекалка дорогого стоит. Тяжко пришлось?
– Думал, что не повидаю родимый дом, – сознался Прок.
Вячеслав налил до краев внушительный серебряный кубок и протянул его ратнику:
– А это тебе от меня, Прок. Пей, раз заслужил, – после чего, выглянув в дверь, велел страже проводить притомившегося воина и разместить его на ночлег.
– Он тебе еще кое-чего не рассказал, – вздохнул Константин, когда воевода вернулся обратно. – Николая, внука моего, в плен взяли, а Святозар на сторону монголов перешел.
Вячеслав от такой новости вытаращил глаза и брякнулся на лавку. Он что-то хотел сказать, но, открыв рот, тут же закрыл его.
Константин сам прервал тягостную затянувшуюся тишину.
– Может, Прок чего не понял? – осторожно произнес он. – Но пока что вот так.
– Да Святозар – классный парень. Не мог он предать! Никак не мог! – горячо поддержал друга воевода.
И тут же в дверь ввалился еще один гонец. Его пытались утянуть обратно ратники, стоявшие на охране входа, но вломившийся дядя был огромного роста и с такими необъятными плечами, что даже не обращал внимания на их жалкие потуги. Упрямо мотая головой, он упорно втискивался в избу.
Глава 14
Беда одна не ходит
Примерно должно покарать
Виновного, дабы, явивши
Пример суровой самой кары,
Предупредить в других желанье
Мятежною крамолой встать.
Лопе де Вега– Беда, государь, – бросил он отрывисто. – Яик пал.
Хорошо, что позади Константина стояла лавка, на которую он тут же и брякнулся рядом со своим другом.
– Час от часу не легче, – вздохнул Вячеслав и набросился на воинов, державших гонца: – Да отпустите вы его! Неужто не видно, что свой, что скакал без отдыха, торопился!
Несколько обиженные часовые, раздосадованно ворча что-то вполголоса, отступили от детины и удалились.
– Давай-ка все по порядку, – обратился Константин к ратнику. – Присядь поудобнее, а потом излагай, – он махнул рукой в сторону пустой лавки, стоящей напротив.
Странное дело, но эта новость о падении Яика вовсе не добила его, даже наоборот. Утренняя апатия куда-то улетучилась, уступив место холодной рассудительности и невозмутимости. Ему даже показалось, что, появись тут еще один гонец и сообщи вовсе уж невероятное, типа того, что пала Рязань, он и тогда не утратит спокойствия, во всяком случае внешнего.
Верно в народе говорят – слезами горю не поможешь. Ох как верно. Помочь можно только размышлениями, расчетом, составленным на их основе, и действиями, исходящими из него. Причем расчет, от которого зависят действия, на сей раз должен быть безошибочным, потому что права на промах он уже не имеет. Оно было у него когда-то, давным-давно, но теперь осталось далеко-далеко отсюда, под Оренбургом, где-то там, в заснеженной степи.
– Вначале дай ему воды испить, – толкнул он в бок Вячеслава, заметив, как гонец жадно облизывает пересохшие губы, покрытые кровоточащими трещинами.
Хотя и лицо детины тоже было не лучше. Обветренные, кое-где белые – скакал, не замечая обморожения, – щеки с шелушащейся кожей, усталые воспаленные глаза, усеянные тоненькими красноватыми ниточками, – все это говорило о том, что скачка длилась не час-два, а много-много суток.
Пил детина жадно и долго, проливая воду на свою окладистую бороду, пока вместительный, не меньше чем литра на два, жбан, который ему подал Вячеслав, не опустел окончательно.
Перевернув опустевшую посудину вверх дном и убедившись, что в нем нет больше ни капли, гонец со вздохом сожаления поставил его близ себя и только после этого произнес:
– Благодарствую, государь. Я ведь…
– Остальное потом, – быстро перебил его Константин. – Теперь сказывай обо всем, что случилось. Но по порядку, чтоб я не переспрашивал.
Картина, которую обрисовал десятник крепости Яика Живич, была следующей. Оказывается, Святозар еще задолго до злополучной битвы, едва приняв решение помочь Бату, благоразумно рассудил, что глубокий охват могут с равным успехом сделать как его друг, так и братья хана. Они тоже чингизиды, а неожиданный удар в спину – безотказное, а потому самое любимое оружие их деда.
Словом, князь решил подстраховаться и послал гонцов в соседние Орск и Яик с повелением каждый день высылать в степь, в сторону Оренбурга полусотню для дальней – в полтораста верст – разведки. Дневной переход – полсотни верст, следовательно, на следующее утро за этой полусотней должна выходить другая. Бдеть в оба, а если что, не вступая в бой, немедленно упредить оренбуржцев, ну и своих тоже. И дежурить, пока он не пришлет гонца с отменой.
– Мы из последних были, – рассказывал Живич. – Обратно возвращались кружным путем. Там недалече стойбище, а у полусотника, вишь, зазноба в нем живет. Крюк не столь и велик, к тому ж в детинец засветло все равно не поспевали, а лишний раз ночевать в степи – радость невелика. Ты уж прости, государь, – повинился он.
– Бог простит, – отрывисто произнес Константин и поторопил: – Дальше, дальше говори.
– А дальше как во сне, – вздохнул помрачневший рассказчик. – Ту полусотню, что нам должна была встретиться, мы верстах в двадцати от Орска нашли. Коней, коих не убили, нехристи с собой взяли, а тела прямо близ вражка[99] лежали. На иных и места живого не сыскать. Видать, уже над покойниками чьи-то злые души потешились. Хотели мы было к Оренбургу скакать, чтоб упредить, как князь велел, ан глядь – путь-то вражий к нам ведет! Прямиком к Яику. След не сворачивает, не таится. Открыто они ехали, не боясь. Мы за ними.
– Сколько их было? – не удержался от вопроса Вячеслав.
– Нагнать-то мы не успели, а потом не до того, но ежели по следам судить, то чуть ли не два полка выходит.
– Два полка – это две тысячи, – сделал вывод Константин и нахмурился. – В крепости должно было оставаться не меньше четырех, пускай трех сотен. Как же случилось, что они ее взяли?
Живич нагнул голову, мрачно посопел и, не отрывая взгляда от пола, буркнул:
– Повели, государь, чтоб воевода из избы вышел. Тайное хочу поведать.
Константин с Вячеславом удивленно переглянулись. Успокоительно хлопнув друга по руке, мол, ерунда, потом сам мне расскажешь, воевода привстал со своего места, но был решительно остановлен.
– У меня от него секретов нет, – твердо произнес Константин.
– Не пожалеть бы, – зловеще пообещал Живич, намекнув: – О князе Святозаре Константиновиче слово хочу молвить.
Услышав это, Вячеслав сделал еще одну попытку встать, но рука царя вновь притормозила его движение.
– Говори при нем, – каким-то холодным, безжизненным тоном повелел Константин.
– Мы сбоку подъезжали к воротам. Те уже нараспашку были. Внутри крики, визги, ор до небес. Не иначе как бой. Въехали вовнутрь, и точно. Только не бой это был – резня.
– Дальше что? – нетерпеливо подхлестнул Константин.
– Ежели бы не полусотник наш, то я бы тут не сидел, – вздохнул Живич. – Он первым опомнился. Ко мне поворачивается и говорит: «Бери свой десяток и немедля скачи к Константину Володимерови-чу». А лик у самого белый, будто снегом кто облепил. Я спрашиваю: «А не спутал ты, Скорода? Не к Святозару Константиновичу?» А он мне: «Неужто сам не видишь? Протри зенки-то! Вон он, на коне сидит». Я глянул, и впрямь… князь. Довольный такой.
– Связанный? – уточнил Константин.
– Связанный так не веселился бы, – зло заметил Живич.
– Что?! – в один голос вскричали оба.
– А то! – огрызнулся десятник и тут же с упреком заметил: – Говорил же я тебе, государь, удали воеводу. Для того меня Скорода и послал, чтоб упредить тебя об израде.
