Валерий Елманов - Сокол против кречета
Теперь добавлялось еще и в-третьих – пал Оренбург. Дело даже не в том, что некому будет жалить монголов в спину. Это как раз мелочи. Но если верить беглецу, то получалось, что сейчас там уже работают китайские специалисты, изучая устройство пушек и как ими пользоваться. При их уме и смекалке много времени на это не понадобится. От силы – неделя, самое большее – две.
И теперь, какую удобную позицию ни избирай для пеших ратников, все равно в конечном итоге ситуация сулила поражение. Каких ветеранов ни ставь, а несколько артиллерийских залпов в упор, и все – не поможет никакая выучка. Коннице же останется только доделать дело.
Ко всему этому добавлялось еще и в-четвертых. Лето выдалось мерзкое, дождливое, и уже отлитые готовые пушки застряли на Урале. Было их без малого полсотни. Несостоявшуюся летнюю отправку перенесли на зиму. Константин озаботился этим в первую очередь, послав туда Слана с десятком воинов, чтобы они ускорили дело. А им вдогон ушел Ряжский полк вместе с воеводой Юрием Михайловичем.
Теперь оставалась надежда лишь на то, что монголы не перехватят их по дороге, потому что разведка – оружие обоюдоострое. Твоя на тебя работает, а вот вражеская – все больше в противоположном направлении.
И если брать нынешнее время, то самой лучшей после русской была именно монгольская. Конечно, ни сам Чингисхан, ни его ближайшие советники не знали многого из того, что было известно Константину и его другу Вячеславу. Они не видели «Мертвого сезона», не слышали о резидентуре и глубинном внедрении, не имели представления о том, что может сделать для победы в войне какой-нибудь Штирлиц.
Зато у них было дьявольское чутье, сатанинская интуиция и главное – возможность распоряжаться колоссальными резервами. Обилие людей позволяло им, например, отрядить в стратегический разведывательный рейд сразу два тумена конницы.
«Нет, даже три, – тут же мысленно поправил себя Константин.– Первоначально Чингисхан отправил в погоню за хорезмшахом Мухаммедом именно три тумена. Это мне просто повезло, что один из них, ведомый темником Тохучаром, был разбит еще в Иране, а его остатки Чингисхан забрал, чтобы задавить Инанджхана[95]. А если бы нет, то как знать, кто взял бы верх в тот Красный год. Если рассуждать объективно, то Субудаю не хватило для победы каких-то пары-тройки тысяч людей и десяти минут[96]. Сейчас он вновь идет на Русь со своим выкормышем[97], только теперь имея не меньше ста двадцати тысяч воинов. Мда-а, это солидно. Хотя, если память мне не изменяет, то в той официальной истории он шел тремя клиньями. Может быть, удастся воспользоваться хоть этим. Вот только пушки…»
Додумать он не успел. Дорога закончилась, и перед Константином будто из-под земли выросли одетые в мешковатые белые халаты молчаливые ратники одного из передовых дозоров, зорко охранявших все подступы к гигантскому военному лагерю, раскинувшемуся на несколько квадратных верст.
Впрочем, как они заслонили путь, так сразу же его и освободили, выстроившись со снятыми шапками вдоль узкой санной колеи и готовые тут же вновь уйти в столь же молчаливый, как и они сами, сосновый лес, раствориться в нем и зорко охранять дорогу от чужаков.
– Чьи будете? – не удержался от вопроса Константин.
– С Юрьева-Польского, – охотно отозвался старший, уже в годах, о чем свидетельствовали первые серебристые паутинки легкой седины в густых волосах, и сам, в свою очередь, осведомился: – А дозволь спросить, государь. Неужто верно люди говорят, что басурмане побили в степях наших воев? Я не из праздного любопытства спрашиваю, – тут же пояснил он. – Брательник у меня вместе с Владимирским полком ушел. И сына своего старшенького с собой прихватил.
Константин с упреком обернулся на потупившегося Прока, всем своим видом выражавшего глубокое раскаяние, и укоризненно вздохнул. Говорил же ему, чтоб помалкивал. А теперь что прикажешь делать? Да чего уж там. Все равно не сегодня, так завтра все бы обо всем узнали.
Он неторопливо откашлялся, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы смягчить известие, но на ум ничего путного и не приходило.
– В первый раз братанич на учебу пошел? – уточнил, выгадывая время.
– Ага, – охотно пояснил старший.
Константин вздохнул. Придется говорить как есть, чего уж тут рассусоливать.
– Нет более тех полков, – сумрачно ответил он. – Верно тебе сказывали. Побили их.
– Стало быть, нехристи сильнее оказались? – с тревогой в голосе спросил сосед старшого.
– Силача приветь с радушием, да медом хмельным напои, а уж когда он осовеет, ему любой сумеет в спину нож воткнуть. Так и они, – тщательно подбирая слова, пояснил Константин. – Обманом да хитростью одолели. У нас на Руси такого не принято, вот и поверили душегубам, – и ободрил: – Ништо. Встретимся, так за все спросим. И за брательника твоего, и за братанича.
Он посмотрел на опечаленного ратника и вдруг неожиданно для самого себя пожаловался:
– Я ведь тоже туда внука отправил. И тоже… впервой, – а продолжать не стал – помешал вставший в горле комок.
Словом, в просторную штаб-квартиру, а если попросту, то избу в центре лагеря Константин вошел с настроением хуже не придумаешь. Уже после встречи с дозорными в его памяти всплыли кое-какие неприятные исторические ассоциации, которыми он и решил поделиться с Вячеславом.
Ведь точно так же зарылся в свое время в лесах и князь Владимиро-Суздальской Руси Юрий Всеволодович. Тоже ратников собирал, а в итоге что вышло? Расколошматили его монголы в пух и прах, и всего делов.
Да, у Константина, в отличие от Юрия, есть пушки, но они – не панацея. Сами по себе, что лишний раз убедительно доказали недавние события в степи, они никого не спасут, так что нужно немедленно переходить к решительным действиям, а не отсиживаться в пассивной обороне. К тому же, как теперь выяснилось, у Бату тоже появилась артиллерия.
Верховный воевода, стоя спиной к входной двери и не обратив на вошедшего друга ни малейшего внимания, продолжал сосредоточенно водить гусиным пером над огромной, во весь стол, картой, чертя в воздухе загадочные линии и круги. На левую ее половину Вячеслав не глядел, колдуя исключительно над правой, восточной стороной и что-то негромко напевая себе под нос.
Константин прислушался. Ну, точно, так и есть, очередная песня-переделка на злобу дня.
Вставай, страна огромная.
Вставай на смертный бой,
С монгольской силой темною,
С проклятою ордой.
«А ведь здорово получается, – подумал Константин, с удивлением отметив, что в песне почти ничего не надо менять, разве что „фашистскую" на „монгольскую". – Надо будет нашего патриарха известить. Пусть со священниками мотив разучит. Они-то к пению приучены, так что с них и начнем, а там и прочие подхватят».
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война… —
тем временем продолжал напевать Вячеслав, уже вообще ничего не меняя.
– Что характерно, – кашлянув в кулак и привлекая тем самым внимание тут же обернувшегося друга, произнес Константин. – Я думаю, сам Лебедев-Кумач одобрил бы твое бережное обращение с его произведением[98].
– Так это он ее написал? А я и не знал, – равнодушно заметил воевода, но тут же оживился. – Это хорошо, что у него такая фамилия. Чтоб плагиатом не заниматься, я, пожалуй, если кто спросит, так и скажу. Мол, услыхал ее от гусляра, который назвался Лебедем. А ты чего такой мрачный, царь-батюшка? – озабоченно спросил он, но тут же вновь уткнулся в карту, проводя над ней очередную невидимую линию, заканчивающуюся где-то возле устья Волги.
– А где вторая половина нашего квартета? – поинтересовался вместо ответа Константин, слегка обиженный таким невниманием друга.
– Патриарх, как ему и положено, ведет в массах усиленную партполитработу, вдохновляя личный состав на новые героические подвиги во славу Руси, – сообщил Вячеслав, по-прежнему не отрывая глаз от лежащей перед ним карты. – А Михал Юрьич еще из Ожска не прибыл. Как улетел туда еще из-под Переяславля-Залесского, так все технику боевую собирать продолжает. А это кто с тобой? – наконец обратил он внимание на Прока, который топтался у дверей, не решаясь пройти дальше и не зная, что ему делать.
– Это… новость, – мрачно ответил Константин и зловеще пообещал: – Боюсь, что Михал Юрьича мы не дождемся.
– Значит, новость плохая, – рассудительно заметил Вячеслав, по-прежнему улыбаясь.
Но едва беглец начал рассказывать о своих злоключениях, как улыбка тут же сползла с лица воеводы, уступив место мрачному раздумью.
– А я уж надеялся, что все рассчитал, – произнес он, с разочарованием глядя на карту. – Придется все переделывать. Так ты говоришь, басурмане все эти дни в Оренбурге только и делали, что крутились возле наших пушек? – уточнил он.
