Роман Злотников - Пушки и колокола
– Вот и сиди с пряжей своею никому не нужной! А я еще сподоблюсь да соседкам твоим раздам!
– Тьфу на тебя, проклятый! – запнувшись и со всего маху влетев в заросли крапивы, всхлипывая и размазывая по лицу слезы, выругалась преследовательница.
– Ух, упертые, – переводя дух, проворчал Булыцкий. Впрочем, эта погоня, в отличие от многих предыдущих, дала пищу для размышлений. Ведь если в лоб не получается задачу решить, то почему бы не попробовать иначе? Пусть мужья и дарят бабам своим станки ножные, но не прялки. А раз так, то имело смысл разузнать, кто в последнее время к кому сватался, да попробовать диковины свои предложить. Только в этот раз – уже не безвозмездно, ибо понял вещь простую пришелец: дармовое и не ценится совсем.
И пусть по такому раскладу новинка сначала через тех, кто побогаче да познатнее пойдет. В том тоже, чуть подумав, пенсионер свои выгоды углядел: у таких она точно не залежится, а с умом использоваться начнет. Оборотистые точно выгоду увидят от большего количества пряжи, что хоть для себя, а хоть и для продажи. А раз так, то и ткачам – повод задуматься; пряжи-то цена еще вниз пойдет, так и за сукно уже драть столько не получится. Покупатели не поймут. А раз так, то хочешь не хочешь, но про увеличение производительности задумаешься. А там – и потребность в дополнительном сырье, и, значит, стимул к развитию животноводства, а может, и к дополнительной экспансии в новые земли… Хотя и не факт, конечно, что знатные на продажу изготавливать возьмутся материал.
Вот так, мало-помалу, шаг за шагом пожилой человек двигался вперед, делами да словами своими ратуя за ускорение перехода от натурального обмена к товарно-денежным отношениям. Производительность увеличивая да за унификации ратуя, технологии новые внедряя да торговлю розничную постепенно, плавно, да развивая. Ведь и понятно было, что пока нет потребности стабильной, нет смысла и артели организовывать. Здесь перед трудовиком остро встала проблема сродни той, на которую в свое время наткнулся Эдисон, мало ведь лампочку изобрести. Надо так сделать, чтобы она востребованной стала! А как? Да тех же юнцов одеть, да кузовки, полюбившиеся горожанам, обить. А еще – скатерти в обиход ввести и, может, еще чего… Форму в университеты – ученикам, например. А если стекло научиться, то и на занавески, дай Бог, использоваться начнет. Так, мало-помалу, и, даст Бог, в страны заморские сукно работы тонкой пойдет из Руси Московской. И ох, как учитель верить хотел в то, что еще при его жизни случится то! Оттого и спешка такая.
И зашевелилась неуклюжая, ориентированная на натуральный обмен система! Затянули свои напевы пряхи, на веретена наматывая нити тонкие, сновальщицы статно начали их натягивать, чтобы потом, зарядив их в примитивные ткацкие станки, размеренно приступить к наработке тканей, которые и выменивались бойкими коробейниками на вещички, в хозяйстве необходимые.
Такая неспешность хоть и понятна была Булыцкому, а все равно раздражала. И хоть по задумке пожилого человека, появление в селах менял-коробейников должно было ускорить процессы, хоть чуть, но, обострив конкуренцию среди кустарей, не очень-то это и помогло. Народец-то и сам мог себя обеспечить практически всем необходимым. Вот и получалось, что венцом системы, насильно внедряемой Булыцким, должно было стать появление простейшей разменной монеты в больших количествах да обострение конкуренции за счет появления новых, более эффективных производителей. Ну и крупных централизованных заказов, за которые и ратовал сейчас пришелец.
Вот тем и приглянулся Ерш Николаю Сергеевичу, что юн был да горяч. А еще – что опытом не обременен богатым, а потому и не зациклен на неторопливых дедовских методах работы. А еще – смекалист! И в нужде! А раз так, то, по прикидкам трудовика, идее модернизации средства выживания огромного семейства не противящийся. И хоть ткачеством, по обыкновению, женщины в доме занимались, «добро» на эксперименты дать мог только старший в семье; то есть Ерш. В общем-то так и вышло. Паренек действительно не по годам смекалист оказался. Понимал, чертенок, что, во-первых, одним ткацким станком семейство такое не прокормить, как ты не пыжься, и, во-вторых, и это – самое главное, – что не один он такой сукно продает. Так и коробейникам бойким – что у него, что у соседа материал выменивать, разницы ж никакой. Кто больше даст, да сговорчивей в цене будет – тот и в почете. А мальцу ох как в почете хотелось быть, да еще и денег за то зарабатывать! Потому и отозвался сразу же на пенсионера предложение. Не думая и не рассуждая почем зря. И принялся пожилой человек за дело, вкратце объяснив, чего добиться хочет.
Понятно, что о механическом станке речи, в принципе, не шло пока. Ну хотя бы потому, что технология производства стали пружинной неведома пока. По задумке трудовика, речь шла лишь об оптимизации процесса: модернизация ремизного аппарата, заменой жгутов для крепления на мобильную раму со сменным бедром, легко регулирующим количество зубьев, и, как следствие, качество и плотность изготавливаемого полотна: от грубой рогожи до неплохого сукна. Изменили и систему подачи нитей, пристроив позади этажерку с целым набором бобин, на которые были намотаны нити. Для производства сукна, конечно, такая схема не годилась, и валяние все равно было нужно, но для более простых изделий – вполне себе. На том пока остановились; осваивайте, что есть.
И закрутилось, завертелось! Ерш, осадив было закудахтавших женщин, заставил их изучать непривычную для себя систему, благо тут еще и трудовик на хитрость пошел: задаток за заказ большой дал, да еще и в сроки жесткие. Помаялись. Пошумели. Освоили, в конце концов. Оценили. Дали ткань!
А Булыцкий между тем про пилораму хлопотал далее. Лель, поворчав по поводу мудрености конструкции, тем не менее предложил свои выкладки: как сделать так, чтобы и то и другое разом… Тут, правда, Булыцкий забраковал, слишком система получилась сложной да громоздкой. Всяко упрощать надо было.
– Два колеса ставить надобно. Рядом, – подумав, прогудел старик. – Оно, иначе, шибко мудрено. Не сладишь, – поглядев на каракули товарища, учитель кивнул, соглашаясь с его аргументами.
– Твоя правда. Не годится так никуда. По-твоему будем: две мельни.
– Недалече по течению в посаде местечко есть с водой быстрой. Там бы колесо второе ставить, – на своей волне продолжал вещать мужик.
– Чего раньше не говорил, а?! Где оно?
– Только место то, говаривают, гиблое. Народу затянуло – прорву. Худое место. Русалки да водяные, сказывают, там. Боязно.
– Покажешь? – Булыцкий повторил свой вопрос.
– Поперву бы службу там отслужить. Иначе – навряд ли кто.
– Покажи. Решим с попом! – уже потребовал преподаватель.
– Отчего не показать-то? – наконец очнулся старик. – Завтра утром и пойдем.
– Вот и славно.
– Только без попа там вряд ли кто вызовется, – монотонно продолжал тот.
– Будет, будет тебе поп! Будет!
– Ну так и с Богом, – не стал распространяться на эту тему Лель.
Оставив мастерового, Николай Сергеевич крепко так озадачился: вроде и суеверия, да все равно не перешибить их ни плетью, ни обухом, ни мечом. А раз так, то и к служителю – дорога прямая. Вот только после конфликта с Фролом да послушником его навряд ли договориться можно. Ведь запали слова Алены в душу пенсионера: злой новый дьякон. Нехороший. А парнишка, что при нем – так тот борз да вдобавок – глуп. А еще, скорее всего, злопамятен. И хоть не видел преподаватель проблем, чтобы к другому кому обратиться за помощью, а все одно – с этими мириться как-то надо было. Ну, во-первых, среди духовенства Фрол человеком не последним был, раз его для общения с Николой сам Киприан избрал. А раз так, то, волею владыки прикрываясь, кто его знает, какие он там слухи про обидчика своего распространял, властью такою пользуясь. А во-вторых, Аленке уже рожать пора подходила, а тут хочешь не хочешь, а крестить младенца надо. А крестным отцом, опять же, по воле Киприана, не кто иной, но Фрол назначен был. И хоть здесь выбора не было у служителя никакого, и обязан он теперь был за отроков воспитание духовное взяться, не хотелось пришельцу, чтобы так: камень за пазухой держа. А потому замиряться надо было с Фролом. Как? Да Бог его знает!
Размышляя на эту тему, Булыцкий носился от артели к артели, следя, корректируя, подсказывая. И мало-помалу все двигалось. Станок ткацкий у Ерша в доме заработал; глухое неприятие новинки со стороны женщин было переломлено с первыми успехами и уже вовсю нарабатывалось сукно весьма недурного – по привычным, конечно, меркам – качества, с заморским, правда, пока в сравнение не идущего.
Очередные стрельбы показали эффективность картечных зарядов. Деревянные ворота, в которые палили из пушек, ох как черепками изрешетило, наглядно показывая и разлет поражающих элементов, и их скорость, а значит, и убойную силу орудия. И хоть били шагов с двадцати, а все одно – не шутки по меркам этого времени. Тут, если стенка на стенку, ох какое подспорье против наступающих орудия такие! Вот только ропоту много от воевод. Мол, не по Божьи это, когда пусть бы даже и ворога да чугунные чушки по живому секут[84]. Грех! А тут еще и Милован, памятуя о последнем разговоре, мешки эти порохом начинил вперемешку с чугунными частичками да пару «гранат» подорвал, демонстрируя их действие. Как поняли воеводы, что им друзья предлагают, так и креститься яро начали. В итоге решили, что пока ограничатся ядрами каменными. А те черепки, что уже нарублены, сховать подальше, а при случае так и вообще на что другое пустить. За это Милован впрягся, на себя заботы взяв.
