Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий

Несмотря на то что училище занимало под тысячу квадратных десятин и напоминало нечто-то среднее между сельхозартелью, военным лагерем и тюрьмой, его по-прежнему именовали Сиротской Сотней, с каковым неблагозвучным названием оно и существовало третье столетие. Императорам постоянно требовалось мясо для войны, а потому после каждой эпидемии чумы или дизентерии Сотня распухала до неприличия, принимая в свои ласковые объятия новых отроков. Милость государей наших не знает границ, а потому они предпочитали бросать на убой безродных босяков, а не детей приличных родителей, исправно платящих налоги. Впрочем, частенько не хватало и сирот, и тогда Рекрутский Приказ начинал мести железной метлой, забирая в армию по одному парню с пятидесяти семей. А среди хуторян-однодворцев — по одному драгуну с сорока десятин. Надо ли объяснять, что головы сельхозартелей в армию слали либо лодырей, либо смутьянов, либо никчемных пьяниц, а дьяки, получив мзду, закрывали на это глаза. В империи в ходу была поговорка, пришедшая из далекого Китая: из хорошего железа не делают гвоздей, хороший человек не пойдет в солдаты. Впрочем, четырех гвардейских легионов это не касалось. Их офицерский корпус, укомплектованный потомственной знатью, танцевал на балах бургундские минуэты и нейстрийские ригоданы, кутил напропалую, играл в карты и задирал юбки местным купчихам. Легионерам, как и коннице, платили по первому разряду, а вот швалью вроде меня комплектовали части лимитантов-пограничников, которые считались отбросами еще со времен императора Диоклетиана.

— Эй! — Януш чувствительно ткнул меня в бок. — Чего встал? Пошли же, Стах! Увольнительная до заката только!

Да, он прав. Надо поспешить, пока на кармане звенят два гривенника с половиной стипендии. Откладывать смысла нет, да и соблазнов вокруг — безумное количество. Училище наше занимает огромный кусок земли на левом берегу Дуная, сразу за третьей стеной, построенной лет сто назад, когда майордом Австразии Карл Пипинид, прямой потомок святого Арнульфа, объявил себя королем и захватил всю Галлию. Он такого ужаса нагнал, что Братиславу срочно еще одной стеной обвели. Она тогда столицей не была. Императоры в теплой Салоне нежились, во дворце Диоклетиана, который стал их резиденцией. Если бы не тогдашний цезарь Мечислав, который Карла, которого уже при жизни называли Великим, расколотил, может, императорами сейчас германцы были бы. Глупость, кажется, да только воевали с франками три десятка лет. В результате Галлию опять раздробили на четыре королевства, вернули законных королей Меровингов, а наследственных майордомов ставить запретили вовеки. Империя после той войны до сих пор раны зализывает. Разорение было страшное, в Италии особенно. Карл к Риму рвался, чтобы там диадему на себя возложить. Очень он хотел четвертым императором стать, сокрушить готскую Испанию и восстановить империю в ее старых границах. Но триединые государи наши сморщили носы и заявили, что они все от рода Самослава Равноапостольного, а он — какой-то немытый франк из-за Мааса. В общем, не договорились, и тогдашнюю Европу залило кровушкой по самую макушку, от Неаполя до Андоверписа, что во Фризии.

Все же память у меня до конца не восстановилась, потому что я ходил по улицам, раскрыв рот. Старая Братислава, которая мне запомнилась, теперь называлась Белым городом, и простонародью туда хода не было. Там жили нобили, дьяки из старых семей и «черные» из ордена святой Ванды. Люди попроще селились в пределах Нового города, который вырос раз в десять больше Белого, а совсем уж голытьба ютилась в посаде, который облепил городские стены лачугами разной степени убогости.

Тут, в Новом городе, мощеных улиц почти нет, кроме тех, где жили главы мелких ремесленных гильдий и богатые купцы. Те в складчину нанимали каменотесов и застилали дорогу ровными плитами, чтобы было всё как у настоящих людей, за второй стеной. А где же первая стена? А вот она! Цитадель на Княжьей горе возвышалась над столицей угрюмым серым булыжником. Там и не поменялось ничего, разве что башни украсили кокетливые шатровые крыши с трехголовыми орлами, живо напомнившими мне рыбацкий крючок-тройник, с которым ходят на щуку.

Дома здесь тесно лепились друг к другу, и одноэтажных не было совсем. Столичная земля неимоверно дорога, и ее нельзя купить. Она принадлежит императорской семье, и все домовладельцы платят аренду дьякам из Приказа Большого Дворца. Потому-то дома росли вверх, достигая порой трех этажей с обитаемой мансардой. Кто там мог жить в местном климате, для меня было полнейшей загадкой, но факт оставался фактом. В окошках под крышами висели грязноватые занавески и мелькали чумазые лица. Впрочем, порой эти лица выглядывали наружу, намереваясь выплеснуть на улицу ведро с дерьмом. Вот ведь дурни! Приезжие из Поморья, наверное. За такое тут сразу вяжут и к эпарху тащат на суд. На первый раз штрафом отделаешься и арестом на пятнадцать суток, а вот на второй вышибут из столицы навсегда. Живи в посаде, свинья такая некультурная!

Первые этажи занимали лавки и мастерские, причем все они собирались в районы, называемые концами. Сейчас я шел через Хлебный конец, где жили те, кто имел отношение к съестному. Запах тут стоял одуряющий, и я мужественно сглотнул слюну, проходя мимо развала со свежими булочками. Мы идем в центр, на ярмарку. Там можно поглазеть на канатоходцев, акробатов и глотателей огня. Школу лицедеев халифы давным-давно выгнали из Газы, и она перебралась в Александрию, под крыло просвещенных императриц. Здесь, в Братиславе, очень сильные труппы собирались. Нам с Янушем ужасно пантомимы похабные нравились, мы сюда из-за них-то и шли. Впрочем, я все это делал по инерции, привыкая к своей новой жизни. Старт, конечно, получше, чем в прошлый раз, но тоже на троечку с минусом. Солдат ведь тот же раб, хоть и на определенный срок. А этот срок еще как-то прожить надо…

— Эт-то-о еще что тако-ое? — разинул я рот, уставившись на театральную афишу, которая смотрелась в средневековом городе примерно так же органично, как трамвайные рельсы, которых здесь и в помине не было.

— Чего еще? — недовольно остановился Януш, который жутко боялся пропустить очередную историю про старого мужа-рогоносца и его блудливую жену. — Это же театр, пьеса слезливая, для баб. Чего мы там не видели?

— Сходить хочу! — простонал я, читая название. — «История нежной любви его светлости Кия Отважного и прекрасной принцессы Гудрун, Девы Одина». По мотивам знаменитой саги британского скальда Хельги Фрелси! С ума сойти!

— Нет, Стах, ты точно спятил, — мой единственный друг покрутил пальцем у виска. — Билет пятак стоит. Ты что, внезапно разбогател?

— Я пойду! — решительно ответил я, видя, как зазывала прислушивается к ударам колокола. — Там же вот-вот начнется.

— Да, знатно тебя по башке приложили, — вздохнул Януш. — Может, в последний раз в город идем. Нас же через две недели на практику отправляют.

— А куда? — заинтересовался я.

— В Торуньский замок, — поморщился Януш, который без мыла мог влезть куда угодно и обычно знал все и обо всех. — Та еще дыра. И комендант тамошний, говорят, из княжат. Бедный, как церковная мышь, а потому злой как собака. Хуже нет таких. Гонору на троих, а сам голытьба голытьбой…

— Я пошел, — решительно кивнул я и сунул монету зазывале. Тот почему-то воровато оглянулся и суетливо пропустил меня в зал. Или я чего-то не понимаю, или люди за прошедшие сотни лет не изменились ни на каплю.

— На работе ты не гость, унеси хотя бы гвоздь, — вспомнил я старую советскую истину и приготовился отдаться великой силе искусства.

Погасили лампы, мальчишки оттащили в сторону грязную тряпку, выполнявшую здесь роль занавеса, и раздалась заунывная музыка. Януш оказался прав. В зале сидели почти что одни тетки, и лишь пара понурых личностей мужского пола, у которых на лбу было написано, что они из славной породы подкаблучников. Иначе как грубым насилием нормального мужика сюда не затащить. Не пьеса, а сопли с сахаром. Но тем не менее, я мужественно терпел, пытаясь выудить хоть крохи смысла из пафосных завываний и заламывания рук. Артисты здесь были совсем не огонь.