Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий

— Вставай, говнюк! — кто-то пнул ногой по ножке кровати. — За нами иди!

В больной голове вспыхнуло еще одно воспоминание. Волков, Любимов и Туровский, отроки из первого, господского, взвода. Они потомки знатнейших родов, верстанных в бояре еще императором Само. Первый взвод и кормили отдельно, и учили на совесть. Они — дети нобилей, будущая элита. Пока первый взвод изучал географию, историю и риторику, остальные семь горбатились на кухне, на огородах и в конюшнях. Сотня давно уже кормила сама себя и выпускала по большей части полуграмотную пехоту, которая знала только счет, грамоту и Закон Божий. Больше ей ничего и не надо было.

Из первого взвода выходили клибанарии и кирасиры, элита воинская, и они же потом получали армейские звания, что были выше ротного. Почему я назвал их по фамилии? Да потому что это Римская империя, со всеми ее дурацкими обычаями, уходящими в седую старину, прямо к Нуме Помпилию. Никому нет дела, кроме семьи и друзей, как тебя зовут. Важно лишь, какого ты рода. Я же, в отличие от них, совсем никакого рода. Ублюдок я, отца не знающий. Только вот имел глупость лучшему другу о своей мечте сказать, за что и стал посмешищем. И то, что предложили, тоже рассказал, потому что тогда мне это какой-то невероятной глупостью показалось, безумием полнейшим…

Меня прижали к стене и встряхнули за грудки.

— Ну что, смерд поганый, ты подумал? Или тебя до смерти забить? За тебя, убогого, даже виру платить некому… Ты ведь безродный.

Проклятье! — билась в голове отчаянная мысль. — Ну почему я не могу сдохнуть, как все нормальные люди? Неужели мир снова встал на грань гибели, и тот парень, что смотрит на нас сверху, опять прислал меня, чтобы его спасти? Наверное, я скоро об этом узнаю. А пока сохранить бы головушку от новых побоев. Отрок Любимов не соврал ни в чем. Если они меня сейчас забьют насмерть, их разве что отчислят, и то не факт. Это же Римская империя! Они нобили, а я плебей, грязь под ногами… Закон писан не для таких босяков, как я.

— Ну, чего молчишь? Врезать тебе?

— Я это… — просипел я, стараясь не выйти из образа. Стах Золотарев не без оснований считался недалеким придурком. — Голова у меня, добрые господа. Помню плохо… Провалы начались после того раза…

— Я же тебе говорил! — недовольно повернулся Любимов к Волкову. — Говорил, что полегче бить надо. Вечно тебя, бугай такой, распирает кулаки почесать!

Нобили были неуловимо похожи друг на друга. Рослые крепыши, которых с детства кормили мясом от пуза. Их тренировали лучшие наставники, а потому любой из них уделает меня одной левой. А трое вместе и вовсе мокрого места не оставят. Я, собственно говоря, после такого разговора чуть богу душу и не отдал, да друг Януш пару пинков на себя принял.

— Чего вам надо от меня, а? — испуганным голосом проскулил я. — Чего вы пристали, господа? Я ж не трогал вас.

— Еще бы ты нас тронул, — хмыкнул Любимов, рослый парень с голубыми глазами и темно-русой копной волос на голове. — Смешно сейчас сказал.

— Сюда слушай! — Волков, могучий, почти квадратный малый со свернутым в драке носом приподнял меня над землей. — Ты уже утомил изрядно, юродивый. Больше повторять не стану. После летней практики, когда станешь совершеннолетним, тут же выходишь в отставку. Твой контракт казне будет выплачен, а мы тебе уже нашли бабенку потолще. Ты женишься на одной купчихе из Святославля Египетского, возьмешь ее фамилию и не выйдешь за городские ворота, пока не сдохнешь от старости. Жить будешь как человек, а не как твоя мамаша… Понял?

— Понял, господа, — просипел я. — Да только не пойму, за что мне счастье такое?

— Мы твою рожу холопскую видеть не желаем, — совершенно серьезно сказал Любимов, скаля зубы. — Как подумаем, что в войске такой, как ты, будет служить, прямо кушать не можем. Мы в войске, и ты в войске. Невместно это для нас. Понял?

— Я понял, господа! — просипел я. — Не бейте только!

— Ну вот! — удовлетворенно заявил Волков и опустил меня на землю. — А то кобенился… А ты, Любимов, говорил полегче! Глянь, как вразумляет! Самое то, что надо! Пошли отсюда, превосходные, не желаю эту вонь нюхать!

Они повернулись и пошли по сводчатому коридору не оглядываясь. Здоровые, богатые, наглые… Настоящие хозяева жизни, не то что я. Надо в спальню возвращаться, иначе дежурный наставник меня с дерьмом съест. Из нарядов потом не вылезу. Я же не они…

Затхлый сумрак спальни укутал меня одеялом покоя. Тут мне всегда хорошо и уютно, словно дома. У меня ведь настоящего дома не было, сколько себя помню. А тут, когда все спят, я могу думать о чем хочу, я почти свободен. Сейчас не орет взводный, не бьет поварешкой стряпуха и не пинает конюх. Я могу поразмыслить обстоятельно, поразмыслив над полученной информацией.

Итак, я не говорил ни единой живой душе, что являюсь внебрачным сыном князя Остромира. Но пару недель назад мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Впрочем, я попробовал и попал на больничную койку. А потом мне снова сделали предложение, и я опять его не принял, оказавшись в палате с тяжелым сотрясением мозга. Тогда-то я и занял тело этого паренька, которого жизнь гнобила с самого рождения. А почему он, то есть я, отказался? А потому что во мне, на удивление, тлела робкая надежда на то, что еще не все потеряно. А брак с купчихой и принятие чужой фамилии ставят крест на моей дальнейшей судьбе. Я живу так же, как и остальные ублюдки правящего дома — сыто и скучно.

Теперь о странном. То есть о том, о чем паренек по имени Стах не задумывался. Прослеживается прямая связь между моими откровениями про айдар, золотую гривну и побоями. Но это уже неважно, а вот важно совсем другое. А почему это меня так внезапно женить захотели, фамилию поменять и отослать в неведомую даль? И даже от армии меня откупить готовы, хотя это недешево совсем. За что такие благодеяния? Буду копать…

Глава 2

Мой лучший и единственный друг — Януш Клейменов, тот самый мальчишка, что сидел рядом со мной в палате на табуретке и давал пить. Большая жертва с его стороны, учитывая, что увольнительных в месяце всего четыре, и два из них преспокойно могли быть заменены нарядом за малейшую провинность. Был он невысокий, тощий и взъерошенный, как воробей. И, как и в моем случае, его фамилия говорила о многом. Происходил Януш из Солеградского жупанства, деревня Малые Душегубы. Почему название такое? Да потому что вокруг Солеграда частенько селили каторжников с клеймом на плече, отбывших свой срок и умудрившихся не сдохнуть в соляной шахте. Деревеньки там были одна другой краше — Висельники, Ухорезы, Горлохваты и прочие негодяи. И многие из них почковались выселками, а потому такие названия множились, прибавляя к имени метрополии приставку «Верхние», «Нижние» или «Новые». Раз в полсотни лет милостивые государи наши брались переименовывать эти деревни в нечто более благозвучное, но внезапно выясняли, что они давно уже переименованы их предшественниками, и в своем порыве останавливались. По документам деревни числились Всесвятскими, Рождественскими, Никольскими и прочими, но новых названий никто, включая местных жупанов, не знал и знать не хотел. А потому даже в официальной переписке использовались наименования, понятные всем, а не только чинушам из Земельного ведомства.

А вот дьяки Рекрутского Приказа Солеградское жупанство очень любили. Народец там жил боевой, не чета замордованным податями смердам Далмации, Сербии или Чехии, а потому все сироты и прижитые незамужними девицами ублюдки шли после положенных лет прямиком в славное Гвардейское имени маршала Деметрия Братиславское общевойсковое училище. Ну, теперь-то и вы поняли, почему его так никто не называл… Почему мальчишек забирали в семь лет? Да потому что, коли дожил ты до этого срока, значит и дальше жить будешь, а не сгоришь от случайной простуды или какого-нибудь особенно злого поноса. У смердов половина детей до трех лет помирает, а казне ни к чему такие расходы впустую нести. А учитывая, что сирот в семьях родичей кормили по остаточному принципу, то на службу шли те, кто за жизнь был приучен цепляться зубами и когтями. Те, кто и еду в ночи с соседского поля украдет, и у собаки дворовой кусок из пасти вырвет. Вот такая циничная математика…