Миротвор Шварц - Всё не так
— Очень хорошо, — кивнул чиновник, и голос его немного оттаял. — Следующий вопрос. Есть ли у вас родственники среди германских граждан?
— Нет, — ответил Антон чистую правду.
— В таком случае, — несколько сожалеющим тоном сказал Гербер, — я должен вас предупредить, что максимум, на что вы сможете рассчитывать в будущем — это статус постоянного жителя.
Строго говоря, это было не совсем так — в свое время гражданство Рейха было предоставлено Королеву и Сахарову. Однако Антон прекрасно понимал, что ему до великих академиков далеко.
— Спасибо, я буду это иметь в виду.
— Очень хорошо, — кивнул немец, явно довольный тем, что с самой важной частью собеседования наконец-то покончено. — А теперь давайте-ка обсудим вашу квалификацию. Вы, стало быть, программист?
— Да, программист. Владею «Паскалем», «Коболом» и «Грундлегендом»…
Беседа перешла в чисто профессиональное русло.
* * *14:30
Минск
Улица Аэродромная
Дойдя до автобусной остановки, трое друзей уселись на скамейку.
— Так как вы с этими румынами разговаривали? — поинтересовался Мишка. — На каком языке?
Самому Мишке пообщаться с делегацией не удалось — на четвертом и пятом уроках 10-й «Б» был занят контрольной по геометрии.
— На румынском, естественно, а ты как думал? — с серьезным видом ответил Ринат. — Пришлось, правда, с утра его выучить гипнопедическим методом, как булычевская Алиса…
— Не смешно, — поморщился Мишка. — По-немецки говорили, да?
Собственно, это был не столько вопрос, сколько утверждение. Однако Ринат ответил отрицательно.
— Нет, по-русски. Один из них знал русский. Хрен его знает откуда…
— Вообще-то ясно откуда… — задумчиво ответил Петя, но тут Мишка его перебил:
— А о чем говорили-то?
— Да о разной ерунде, — махнул рукой Ринат. — Про Горбачева спрашивали, про перестройку…
— А у них там перестройка не намечается? — спросил Мишка.
— А им-то зачем? — пожал плечами Ринат. — У них Сталина не было…
— При чем тут Сталин? — удивился Петя.
— Очень даже при чем, — ответил Ринат. — Если подумать, то вся наша перестройка заключается в том, что на Сталина льют все больше и больше грязи.
— Ну и правильно льют! — запальчиво сказал Мишка. — Заслужил.
— Так уж и заслужил? — не согласился с Мишкой Ринат.
— А разве нет? Ну возьмем хотя бы лето 41-го, начало войны, катастрофу 22 июня…
— Э, нет! — покачал головой Ринат. — Если уж говорить о войне, то давай обсудим не только ее начало, но и конец. Если б не Сталин, так сейчас… так сейчас, наверно, никакого Советского Союза и на свете бы не было.
— Ну, положим, — заметил Петя, — это заслуга не только Сталина. Вернее, не столько Сталина…
Уж что-что, а историю Петя знал.
* * *16:00
Москва
Редакция журнала «Огонек»
Вот уже два часа Тарас Захарченко занимался любимым делом — писал очередную статью. Как обычно, в процессе творчества он забывал обо всем — как о времени, так и о пространстве. И уж, конечно, Тарас не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило в непосредственной от него близости.
И все же на этот раз Тараса вернул к действительности легкий подзатыльник.
Недовольно обернувшись, Захарченко увидел веселое лицо Сереги Петрова из спортивного отдела.
— Ну, что такое? — все еще недовольно проворчал Тарас.
— А что мне было делать? — искренне удивился Серега. — Прихожу в гости к другу, а он какой-то дурью мается.
— Между прочим, эта «дурь», — обиженно ответил Тарас, — пойдет в следующий номер. И если я ее не закончу к завтрашнему вечеру…
— Да закончишь ты ее, закончишь, — махнул рукой Серега. — Дай-ка посмотреть. Ух ты, какой заголовок интересный — «Синдром Неуловимого Джо». Это про Сталина, да?
— Почему про Сталина? — не понял Тарас. — Где Сталин? Тут нет Сталина.
— Ну, помнишь, его Рузвельт и Черчилль обозвали «Дядюшкой Джо»?
— А-а, ясно, — кивнул Тарас. — Ведь «Джозеф» — это «Иосиф»…
В следующую секунду Тараса перебил ворвавшийся через открытое окно скрежет шин — очевидно, к зданию редакции подьехал какой-то автомобиль.
— Это еще что такое? — поморщился Серега.
Вслед за скрежетом шин раздался звук открываемой двери. Из автомобиля кто-то вышел. Вернее, вышли.
— А это нас арестовывать идут, — в шутку процитировал Булгакова Тарас. — Нет, Серега, статья эта вовсе не о Сталине. Она о нас всех. О нашей стране.
— А при чем тут Неуловимый Джо? — не понял Серега.
— Вот уже много лет, — сказал Тарас, — даже десятилетий, наша страна только и делает, что борется за мир во всем мире. О борьбе за мир каждый день твердит наше руководство. Борьбе за мир посвящено огромное количество романов, стихов и песен. Без регулярных митингов в защиту мира не обходится ни один завод, ни один вуз, ни одна школа. Борьба за мир стала нашей национальной идеей-фикс.
— Ну и что? — пожал плечами Серега. — И при чем же тут Неуловимый Джо?
— Так ведь подобно Неуловимому Джо из анекдота, — с торжествующим видом поднял палец Тарас, — который неуловим по той причине, что никому до него нет дела, Советский Союз на самом деле не может ни предотвратить войну, ни даже ее начать. Я понимаю, если бы за мир во всем мире боролась Германия или Америка. Или хотя бы Япония или Англия. А мы? Никакой реальной возможности на что-то повлиять — и тем не менее непомерные амбиции.
— Так-то оно так, конечно… — вздохнул Серега.
— И тем не менее, — снова поднял палец Тарас, но уже на другой руке, — мы без этого просто не можем. Мы не можем не делать вид, что и в самом деле представляем из себя величину мирового масштаба. Причем под словом «мы» можно понимать как давно почившую в бозе Российскую Империю, так и нынешний Союз одиннадцати советских республик. Во все времена, при всех царях или генсеках, в славные и смутные годы — мы всегда вели себя именно так. А почему? Почему мы не можем просто жить — и не напоминать каждый день окружающим о своем существовании? Почему мы не можем уподобиться какой-нибудь Швейцарии или Дании?
— Э-э… — замялся Серега, одновременно к чему-то прислушиваясь.
— Потому ли, что размерами мы больше всех на свете? Потому ли, что унаследовали от павшей Византии звание главной православной державы? Потому ли, наконец, что мы всегда были страной многонациональной, и все эти нации и народности худо-бедно научились уживаться вместе? Или просто потому, что мы так привыкли — и иначе уже не можем? А если не можем, так стоит ли отвыкать? Стоит ли себя ломать? Может быть, нам нравится быть Неуловимым Джо — так зачем же лишать себя этого удовольствия?
— Да ты меня совсем запутал, — почесал в затылке Серега. — Так ты за что агитируешь? Твоя статья — она за или против?
— Эх, Серега, Серега, — усмехнулся Тарас. — Ну какой же ты журналист? Разве статья предназначена для того, чтобы вдолбить в читателя правильный ответ? Нет уж, увольте. Мое дело — написать, а читателя — подумать и сделать выводы. Собственные выводы, Серега.
— Что там за шум? — снова к чему-то прислушался Серега. — Словно кто-то в сапогах топает. Схожу посмотрю.
Серега вышел в коридор, а Тарас вернулся к статье, снова погрузившись в объятия журналистской Музы. Однако из этого состояния его тут же вывел грохот открываемой двери. Тарас недовольно повернулся, ожидая снова увидеть Серегу.
Но вместо Сереги на него уставились дула двух автоматов, направленных на Тараса людьми в черной форме.
— Хенде хох!
* * *16:30
Ленинград
Невский проспект
Антону хотелось петь. Он одновременно испытывал радость, наслаждение, удовольствие и чувство глубокого удовлетворения. В его паспорте красовалась столь желанная рабочая виза. Наконец-то дело было сделано.
Впрочем, нет — пока только полдела.
Никакого германского гражданства Антону было не нужно, как не нужна была и «блаукарта». Менять Союз на Рейх он совершенно не собирался. Его настоящая цель находилась совсем в другой части света.
Вот почему Антон знал, что в первый же день пребывания в Берлине он пойдет в американское посольство. И попросит политического убежища, подробно рассказав как о неоправданно жестоких законах Германского Рейха, так и о бабушке Зине.
Разумеется, американцы возмутятся и дадут Антону убежище без дальнейших вопросов. И даже оплатят билет до Нью-Йорка. Ну, а немецкие пограничники в аэропорту — не проблема. Зачем им задерживать иностранца, желающего покинуть Германию?
Конечно же, это означает, что Антону нужно будет показать в посольстве бабушкино письмо, тайно доставленное дяде Тарасу его японским коллегой. Которое нужно будет провезти в Рейх в тщательно запрятанном виде. Ибо если оно кому-нибудь попадется на глаза, то вместо желаемого пункта назначения можно действительно угодить в концлагерь.